У Витьки кончился отпуск. Он ушел в море. Я остался на берегу и с нетерпением ждал выхода в свет «Костра» с нашим рассказом. И вот наконец журнал у меня в руках. Лихорадочно листаю его страницы, ищу наши фамилии. Пока нет… А может, вообще нет? Скорее в оглавление. Вот!.. Страница тридцать шестая. О, какой шик! Заставка — по неспокойному морю плывет огромный красавец-лайнер, немного ниже замысловатым шрифтом выведено — «Концерт», и слева, мелко — наши фамилии. Здорово! Непередаваемое чувство счастья, гордости, какого-то детского восторга. Хочется показывать журнал каждому и спрашивать: «Читали рассказ «Концерт»? Хороший?»— и потом скромно заметить: «Это я, между прочим, его написал. Читайте в следующем номере «Случай в Гамбурге». Тот еще интереснее». Но это только в мечтах. Пока я читаю «Концерт» сам. Читаю несколько раз. Очень хорошо написали!
«Случай в Гамбурге» напечатали в следующем номере. У меня появилась уверенность, что я могу писать. Витька был далеко в море. Я начал работать один. Голову наполняли сюжеты морских рассказов. Теперь я часто заходил в «Костер». Мне было уютно в редакции. Ко мне относились по-дружески, охотно слушали морские истории, приглашали на совещания детских писателей, проводившиеся при журнале. Тут я впервые в жизни увидел таких известных писателей, как Каверин — он печатал в «Костре» свой роман «Два капитана», — хорошенькую голубоглазую Ольгу Берггольц, Евгения Шварца, Льва Успенского, поэтов Гитовича и Владимира Лившица. Я глядел на них с восхищением и гордился своей причастностью к литературным кругам. Правда, на писательских совещаниях я всегда молчал: стеснялся, чувствуя, что еще очень далек от того, чтобы выступать как равный и сказать что-нибудь дельное. Зато я слушал жаркие споры о том, какой должна быть детская литература, как надо писать, почему дети не принимают дидактики.
Когда кончился мой отпуск и я ушел в море, то стал чем-то вроде специального корреспондента. Посылал в «Костер» свои письма из-за границы и советских портов, куда заходило мое судно.
За два года сотрудничества в «Костре» я написал больше десяти очерков и рассказов: «Туман», «Первый рейс», «Драгоценный груз», «На остров Сахалин» и другие. В 1940 году в «Костре» был напечатан мой очерк «Сегодня в Таллине». Он был последним. Тревожное предвоенное время, утомительные рейсы, короткие стоянки прервали тогда мои занятия литературой и связь со ставшим для меня родным «Костром».
Школа
Вскоре после моего океанского рейса на «Щорсе» я снова получил назначение на теплоход «Смольный», но уже старшим помощником. Капитана Зузенко на нем не было. Судном командовал Михаил Петрович Панфилов.
«Смольный», как и прежде, держал линию между Ленинградом и Лондоном и для того времени считался комфортабельным судном. Пассажиры-иностранцы с удовольствием путешествовали на нем, любили русскую кухню и заведенные здесь порядки.
Я приехал на теплоход поздно вечером. Шла погрузка. «Смольный» стоял залитый светом электрических люстр. Гудели краны. Иллюминаторы и окна пассажирских кают были освещены. Я остановился и долго любовался судном. На таких мне еще старпомом плавать не приходилось. Вступив на палубу, я услышал, как приятно «мурлычет» судовое динамо и чуть заметно дрожит корпус. Меня встретил чисто одетый приветливый вахтенный.
— Вы новый старпом? — спросил он, взглянув на мои нашивки. — Ждем. Давайте вещи, помогу.
Он провел меня в каюту старшего помощника.
— Старпом будет завтра. Он предупредил, чтобы я вас сюда поселил. Располагайтесь.
— А Михаил Петрович на судне?
— Дома.
— Не спит?
— Нет. На баяне играет.
Я удивился. На баяне? Почему на баяне? Раньше Панфилов на баяне не играл. Мне захотелось сразу же повидать капитана. Я не видел его несколько лет. Каким он стал? По мягкой, вишневого цвета дорожке, расстеленной в коридорах и на трапах, я поднялся наверх и остановился у двери в капитанскую каюту. Оттуда доносились нестройные звуки баяна. Я постучал. Играть перестали, и я услышал:
— Пожалуйста!
Капитан сидел посредине каюты на табуретке-раскладушке с перекинутым через плечо черным ремнем и держал в руках большой многорядный баян. Он не удивился моему приходу:
— Ну, здравствуй. Я просил в отделе кадров, чтобы вместо Игоря Васильевича прислали тебя. Тот уходит на другой пароход. Как живешь?
Он заметил мой недоуменный взгляд, брошенный на баян, смущенно улыбнулся:
— Новое увлечение. Пока плохо получается. Но ребята просили выступить на концерте самодеятельности. Вот и разучиваю. Послушай…
Он склонил голову набок, заиграл довольно бодро «Донну Клару», но через некоторое время сбился с мелодии.
— Как?
— Не очень-то важно, — засмеялся я.
— К концерту подготовлю, — сказал капитан, снимая баян. — Садись.
Мы уселись в кресла.
— Когда придет старпом, примешь у него дела. Побыстрее только. Послезавтра отход. Команда здесь хорошая. Особенно можешь положиться на боцмана. Кто? Павел Иванович Чилингири. Слыхал? Славится на все пароходство как лучший такелажник. С помощниками познакомься. Тоже неплохие ребята. Я думаю, что тебе надо знать о моих требованиях к старпому.
— Обязательно.
— Так вот… Порядок такой. Я все делаю в пароходстве, ты — на судне. После прихода «Смольного» в Ленинград я уезжаю домой и возвращаюсь на борт только к подписанию коносаментов. Если встретятся затруднения, звони по телефону. Я приеду немедленно. Справишься? — Капитан испытующе взглянул на меня.
— Не знаю, Михаил Петрович. На таком большом судне я еще старпомом не плавал.
— Значит, я ошибся, что попросил тебя? Я вспыхнул:
— Я полагал, что всегда сумею получить у вас совет…
— Но ты ведь старпом. А если я неожиданно умру в море? Тогда тебе придется решать еще более трудные задачи. Ладно. Не бойся. Пока иди спать. Поздно уже.
Я вышел. Самолюбие мое было задето. А вдруг в самом деле не справлюсь? Иностранцы пассажиры, сложные генеральные грузы, ресторан, много обслуживающего персонала… Отказаться, пока не поздно? Нет, надо попробовать. Чего, собственно, бояться? Судно как судно. Ну, немного больше, чем те, на которых я плавал. Ничего.
Михаил Петрович обманул меня. Он приходил на «Смольный» ежедневно, но ни во что не вмешивался. Капитан здоровался со мною, задавал несколько ничего не значащих вопросов, поднимался к себе и наблюдал за всем, что делается на судне. А я из самолюбия его ни о чем не спрашивал, хотя иногда очень хотелось.
Команде Михаил Петрович дал объективную оценку. Многие плавали на «Смольном» с постройки и уж во всяком случае не менее трех-четырех лет. Уходили в отпуск, отдыхали и снова возвращались. Все знали друг друга, сплавались и стали крепким спаянным коллективом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});