Мимо Натана вниз ринулся зверь.
Близость янтаря сводила Эльзу с ума, как близость мяса — умирающую от голода собаку. Она крепилась из последних сил. Боялась: схватят, раздавят в могучих объятиях. Но больше терпеть она не могла.
5.
— …на вас напали?! В городе прибавился десяток трупов?
— Нам ждать стражу? — обрадовался Симон. — Я сделаю еще соуса…
Вульм поймал деятельного старца за рукав:
— Не надо. Мы решили дело миром. Все живы-здоровы, стража прошла стороной.
И с раздражением добавил:
— Мой наниматель оказался излишне щепетильным…
Дверь с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель. В кабинет ворвался кудлатый вихрь. Снеся замешкавшегося Циклопа с ног, вихрь метнулся к каминной полке. Мужчинам почудилось, что от футляра, обитого зеленым бархатом, к вихрю протянулась янтарная струна — пронзительно звеня стаей комарья. Кто-то подкрутил колки, струна сократилась единым рывком, и вихрь вобрал футляр в себя. Кривые когти вцепились в крышку, рванули, портя бархат. Защелка сломалась, хрустнув с тихой жалобой. Футляр открылся, пламя свечей блеснуло на металле оправы. Солнечным зайчиком мигнул янтарь. Незваный гость ухитрился поймать диадему в воздухе. Замер, с вожделением прикипев взглядом к драгоценности. Космы волос торчат из-под шапки, кошлатится ворот тулупа; груда тряпья — теплые поддевки, шали, меховая накидка… Грязные пальцы, в коросте, с траурной каймой под обломанными ногтями. Левая щека — багровое месиво. Из-под мясной рванины, едва схватившейся коркой, сочится сукровица.
И тяжкий, кислый запах тела — медвежья вонь берлоги.
Женщина, с изумлением догадался Циклоп. Светлая Иштар! Откуда в башне женщина? Он сидел на полу, протирая глаза. Око Митры, как обычно, скрывала кожаная повязка. Но чудилось: и оно моргает от удивления. Из опрокинутой бутыли, булькая, вытекали остатки вина. Благородный напиток тщетно пытался освежить воздух в кабинете. Штаны Циклопа промокли насквозь. Вульм шагнул к окну, на сухое, уйдя с линии, соединявшей гостью и Симона. Мало ли, что взбредет в башку ополоумевшему магу? Ладонь сегентаррца поглаживала рукоять кинжала. И Вульм, и Циклоп медлили, глядя, как старец встает навстречу безобразной уродке.
— Дитя мое, вы голодны? Знаете, что у нас на ужин?
Маг заговорщицки подмигнул женщине. Та в ответ оскалилась. При должном воображении оскал мог бы сойти за улыбку. Так смеются маски ригийских жрецов, когда жрецы склоняются над жертвой с вырванным сердцем. Женщина тряхнула головой, сбрасывая шапку; медленно, торжествуя, вознесла диадему над собой. Так коронуют монархов. Обруч лег на копну спутанных, слипшихся кудрей. Уродка потянула диадему ниже, колечками намотала волосы на металл, чтоб лучше держалось. Янтарное яйцо умерило блеск: желток, запекшийся на сковороде. Миг, и в глазах женщины возникло осмысленное выражение. Лицо ее исказила гримаса страдания и боли. Из горла вырвался стон, похожий на конский всхрап. Ручейки слез потекли по щекам, здоровой и изуродованной.
— Перец? — с сочувствием спросил маг. — Изжога от острого?
В дверях шмыгнули носом. Из-за косяка, воровато сутулясь, выглянул Натан. Вид у парня был — краше в гроб кладут. На лбу вспухла здоровенная шишка. Скула превратилась в могучий кровоподтек. Правую руку парень баюкал, как младенца. Казалось, Симонова каменная зараза перекинулась на изменника. Несмотря на все это, Натан был готов в любую минуту сорваться с места — и бежать что есть мочи, на край света.
Без тебя тут не обошлось, подумал Циклоп.
— Где я? Кха-к…
Женщина закашлялась; с трудом прочистила горло.
— Как я здесь оказалась?
— Это я у вас хочу спросить, — Циклоп поднялся с пола, растирая ушибленное плечо. — Кто вы такая? Что вы делаете в моей башне?!
— Я…
— Вы воровка? Вас подослали?!
— Я не воровка! Меня зовут Эльза. Эльза Фриних. Я…
Женщина осеклась. Взгляд ее метался затравленным зверем, не зная, кого выбрать в собеседники. Она сгорала со стыда, чуя собственный запах. Разверзнись земля, поглоти несчастную — Эльза Фриних, последняя сивилла Тер-Тесета, приняла бы смерть с радостью.
— Это госпожа Эльза! Сивилла! Я рассказывал…
— Танни?!
— Ага! Это я, госпожа Эльза…
— Позвольте представиться: Симон Остихарос, маг из Равии. Сударыня, вы оказали нам честь, присоединившись к сугубо мужской компании. Надеюсь, вы… Ты здесь, нерадивый отрок?! Кто позволил тебе покинуть кухню? Бросить на произвол судьбы наш ужин? Ты заслуживаешь казни…
— Я… н-ну, я…
И раньше не слишком бойкий на язык, Натан с перепугу начал заикаться. Загородил дверной проем, уперся в пол ногами-колодами, словно желая пустить корни.
— Ты еще здесь?!
Парень шагнул в кабинет. Так восходят на эшафот; так бросаются с обрыва. Даже старец умолк, воззрившись на изменника.
— Виноват, — хриплым басом произнес Натан. Лицо его побагровело, на лбу выступили капли пота. Оба глаза, и зрячий, и слепой, блестели слюдяными окошками. — Казните, чего там. Я ее привел. Прятал наверху, в спальне. Она умом трёхнутая была… Простите, госпожа Эльза. Теперь-то вы оклемались, хвала Митре!
— В спальне? — заорал Циклоп. — В спальне Красотки?!
— Ага…
— Сукин ты сын! И ты молчал?
— Я хотел сказать. Только боялся. Боялся, вы не разрешите ей остаться. Она ведь дура дурой была… на пол гадила, кусалась…
Сивилла ахнула. Закрыла лицо руками.
— Это не вы были, госпожа. Это безумие ваше. Нечего стыдиться, любой бы на вашем месте… Я надеялся, вас для опытов возьмут. Меня же взяли? А я хуже вас, я в сто раз хуже…
— А если бы я отказал? — спросил Циклоп.
— Я бы убежал. С ней.
— А уговор?
— Я бы вас предал, господин Циклоп.
— Что мне теперь с тобой делать, изменник? Запечь в остром соусе?
Натан вжал голову в плечи.
— Человечину запекают в сливах, — ворчливо буркнул маг. — Перец делает ее жесткой. У нас есть сливы?
— Можете в сливах, — парень говорил медленно, натужно, будто воз тащил. — Можете с перцем. Я согласный. Ее оставьте, и жрите меня на здоровье…
— Тебя-то сожрем, — оборвал его Циклоп. — Небось, не подавимся. Ты мне другое скажи, хитрец Натан… Зачем мне воровка?
— Прекратите! Вы лжец!
Бешено сверкнув глазами, Эльза выпрямилась. Горящая от боли щека, короста на руках, постыдная вонь, исходящая от тела, провал в памяти, чужие люди вокруг — все утратило значение. Остались гнев и обида. Ее обвинили в воровстве!
— Я лжец? С помощью вашего сообщника вы проникли в башню. Ночью прятались в спальне покойной хозяйки башни. Лелея коварные замыслы…
— Как вам не стыдно оскорблять меня?
— …ворвались в кабинет, снесли меня с ног, украли диадему…
— Какую диадему?!
— Ту, что у вас на голове.
Продолжая жечь Циклопа взглядом — будь на ее месте Симон Пламенный, от сына Черной Вдовы осталась бы кучка пепла — сивилла подняла руки. Пальцы наткнулись на узорное плетение из металла.
— Святой Митра! Это ваше?
— Нет, это само выросло. Пока вы спали.
— Вы… вы подбросили мне…
— Воровка! Еще и юлит…
— Я никогда… в жизни… Подавитесь!
Сорвав диадему, сивилла швырнула ее в лицо Циклопу. Для женщины бросок оказался на удивление точен. Циклоп едва успел поймать драгоценность, спасая себя от увечий. Вслед снаряду ударил вой разъяренной кошки. Комок свирепости — клыки и когти — метнулся к Циклопу. Все человеческое слетело с Эльзы — осенней листвой под натиском бури, птичьей стаей от грохота трещоток. Дикая тварь метила в горло, но промахнулась. Циклоп упал, закрывая диадему собственным телом; сивилла навалилась сверху, выцарапывая заветную добычу. В следующий миг жестокий пинок Вульма сбросил Эльзу с сына Черной Вдовы. Откатившись в сторону, она ударилась плечом о край каминной решетки — и с ловкостью площадного акробата вскочила на ноги. В глотке женщины клокотало рычание. Куча одежек, громоздкий тулуп — Эльза словно родилась во всем этом. В Вульме ей виделся самый опасный враг, с которым надо разделаться в первую очередь.