Правда, она и теперь думала об Олеговой картине то же, что сказала ему сразу, но теперь она понимала, что говорить этого не стоило. Ну, не нравится картина. Зато Олег нравится! А это дороже любых картин.
Неизвестно, что он думал по этому поводу, но Нелькины слова ему явно понравились.
– Ты умница, – сказал Олег, притягивая ее к себе. – Жизнерадостная умница. Ты мне необходима, понимаешь?
Конечно, это был комплимент. И конечно, она должна была бы обрадоваться. Какая женщина не обрадуется, если мужчина, которого она любит, скажет, что она ему необходима?
Но радости Нелька не чувствовала. А что она чувствует от его слов, было ей непонятно.
Так они и жили два с половиной года: Олег писал картины про чудо-богатырей святорусских, а Нелька говорила, что у него отлично получается светотень или еще что-нибудь подобное. Как старик со старухой у самого синего моря, жили они на чердаке на Краснопрудной улице, вот как.
– … как призывает нас Программа КПСС…
«Все! – подумала Нелька. – Больше ни минуты не высижу, хоть удавите».
Тут она вдобавок вспомнила, что Таня просила купить сметану, чтобы потушить к ужину лисички с молодой картошкой. Готовить подобные блюда Нелька так и не научилась, но добывать для них необходимые продукты ей удавалось виртуозно. Она каким-то непонятным образом догадывалась, где именно могут сегодня эти продукты давать, и оказывалась в нужном месте в нужное время. Для того чтобы эта загадочная интуиция у нее пробудилась, требовался какой-нибудь убедительный стимул. А Танина просьба таковым стимулом как раз и являлась, потому что Таню она любила.
В общем, по всему выходило, что собрание следует покинуть немедленно. Добыть сметану во второй половине дня – это было маловероятно, а сейчас еще можно было успеть в ближайший к институту большой гастроном на Воронцовской улице.
Она решительно встала и направилась к выходу.
– Луговская, тебе что, неинтересно? – прошипела доцентша Крутикова, когда Нелька оказалась рядом с ней.
– Интересно, Мария Гавриловна, – громко сказала она. – Мне очень интересно, но у меня понос. И сейчас может начаться рвота.
В зале засмеялись. Крутикова отшатнулась от нее, а заодно и от двери, и Нелька беспрепятственно вышла из зала.
Конечно, вскоре предстояли госы, конечно, Крутикова могла подстроить какую-нибудь гадость на экзамене по научному коммунизму… Но выдержать это дурацкое собрание еще хотя бы минуту Нелька не смогла бы. Не из идейных соображений, просто ее в самом деле стошнило бы.
По лестнице, ведущей из актового зала на первый этаж, она летела так, что только ступеньки под ногами мелькали. И человека, который поднимался ей навстречу, она чуть со ступенек не сшибла – толкнула его прямо в грудь на повороте.
«На собрание он, что ли, идет?» – успела подумать Нелька.
И больше ничего подумать не успела. Волей-неволей пришлось посмотреть на того, кого она толкнула. Перед ней стоял Даня.
Глава 16
«Я не видела его три года, – подумала Нелька. – Как такое могло получиться?!»
Это показалось ей невероятным в ту самую минуту, когда она его увидела. И это было единственное, что она в ту минуту подумала.
Потому что все остальное, что сразу же стало с нею происходить, было не из области мысли, а из области счастья. И вот это-то и было Нельке непонятно: как же она без этого счастья целых три года жила?
Даня стоял на лестнице, двумя ступеньками ниже, и улыбался темными глазами. Именно глазами – задыхаясь от счастья, Нелька вспомнила, что точно так, глазами, он и улыбался всегда.
Все, что было связано с ним, называлось «всегда». А что с ним связано не было, оказалось всего лишь отрезком времени, глупым и кратким.
– Даня! – сказала Нелька. – Какая же я дура!
– Так ведь и я умом не отличаюсь, как выяснилось.
Теперь он улыбнулся не глазами только, а как-то… Весь, вот как! Глазами, губами, морщинкой между бровей, резкими линиями челки на лбу. Нельке показалось, что улыбаются даже вихры у него на макушке. Стоя двумя ступеньками выше, она наконец-то эти его вихры заметила, потому что из-за своего маленького роста не привыкла видеть людей сверху.
– Почему ты не отличаешься умом? – переводя взгляд с его смеющихся темных глаз на темно-русые вихры, которые тоже смеялись, спросила Нелька.
– Потому что три года тебя не видел. Три года и шесть месяцев. А это как раз и есть несуразная глупость.
Ну да, именно столько. Они ездили в деревню в декабре, а сейчас был июнь. Прошло три с половиной года.
– Ты ко мне сейчас шел, да?
– Да.
– А… зачем?
Все-таки она не удержалась от вопроса, который задавать совсем не хотела. Потому что ответ на него мог оказаться таким… Таким, после которого ей и жить не захотелось бы, может.
– Вообще-то я думал, что иду, чтобы отдать тебе платье. – Даня показал сверток, который был у него в руках. – То, синее. Оно ведь у меня дома осталось.
– Но – что?
– Но теперь я думаю, что шел не для этого. Или не поэтому. Нелька, да наплевать, для чего и почему!
Глаза его сверкнули. Счастьем они сверкнули – Нелька ясно увидела в его глазах счастье, и не могла она ошибиться.
Она наконец спустилась двумя ступеньками ниже. Даня посторонился, пропуская ее перед собой.
– Как твоя нога? – спросил он.
Так спросил, будто бы ногу она подвернула вчера. И она ответила так же просто:
– Совсем не болит. Ты ее вовремя в лед засунул. И перевязал тоже вовремя.
– Ты торопишься?
– Нет.
Они уже шли по Товарищескому переулку от института к Таганской площади.
– Я только сметаны собиралась купить, – зачем-то ляпнула Нелька. – Рядом, на Воронцовской улице. Там гастроном большой…
Она проговорила это по инерции – так колеса велосипеда еще несколько секунд продолжают крутиться, когда уже не крутятся педали.
– На площади Дзержинского тоже большой гастроном. Там гэбэшники еду покупают.
Даня произнес это и замолчал. Нелька не могла даже представить, что в его голосе может звучать робость. Но именно вопросительная робость в нем сейчас звучала. Площадь Дзержинского была совсем рядом с его домом.
– Я знаю. Сороковой гастроном. Можно и там сметану купить, – кивнула она.
Его лицо просияло.
У подъезда дома, мимо которого они шли, остановилось такси. Из машины выбралась женщина с маленькой девочкой и собачкой. Таксист достал из багажника чемоданы, поставил рядом с женщиной и снова сел за руль. Даня подошел к такси и открыл перед Нелькой заднюю дверцу. Она села. Он сел рядом и захлопнул дверцу.
– На Кирова, – сказал он водителю.
Кажется, водитель хотел что-то ответить – может, возмутиться, что пассажиры сели без его разрешения, – но поймал Данин взгляд в зеркальце и не сказал ничего.