И тому, что не только в картине, но и в ней самой Ванька в тот день увидел то, что мало кто видел, – этому она не удивилась тоже.
В тот день он спросил: «А кого ты умеешь понимать?» – и это был вопрос по сути дела.
И то, что она ему в тот день ответила – что ее способность понимать повисла в воздухе, – было главное, чем определялась вся ее жизнь.
Нелли хотела бы, чтобы ее жизнь определялась жизнью ее ребенка, но не могла не сознавать, что это не так. Она любила Ваньку, она не задумываясь сделала бы для него все, что ему потребовалось бы. Но сказать, что каждый день ее жизни определяется его делами, увлечениями, фантазиями – всем, из чего состоит его жизнь, – сказать так было бы неправдой.
Ничем не определялась ее жизнь. Ни-чем! Она висела в воздухе, как фантом, и ничего с этим было не поделать.
Глава 15
– Если нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, то неужели мы, художники, останемся в стороне от этого великого события?
«А если нет? – подумала Нелька. – С какого перепугу мы вдруг будем жить при коммунизме? Да еще писать его, что ли, станем? И чем, между прочим, его писать? Красок приличных даже в лавке Худфонда не купишь. И что это вообще такое, коммунизм?»
Думала она обо всем этом, впрочем, лениво и только от нечего делать. Что такое коммунизм, ее не интересовало совершенно. Ну, одна из тех пустых абстракций, которыми наполнена любая официальная речь. Вот хоть эта, которую приходится слушать в актовом зале Суриковского в исполнении лектора из райкома партии, вместо того чтобы делать дипломную работу.
Нелька с тоской посмотрела на дверь: не удастся ли как-нибудь незаметно вышмыгнуть из зала? Но у двери стояла Крутикова, доцентша с кафедры марксизма-ленинизма, а значит, о побеге не приходилось и мечтать.
– … целина… совнархоз… семилетка вместо пятилетки… – монотонно доносилось до Нелькиного слуха.
Из-за такого количества бессмысленных слов в голове у нее стоял гул, как в пустой бочке. Сейчас Нелька очень хорошо понимала слова Егорова о том, что главным жанром общественной жизни является теперь дружеская пьянка. Ну а правда – что, если не пьянка? Допотопная глупость собраний, кумачовая скатерть, унылая речь по бумажке? К тому же собутыльник всяко являлся просто человеком, а не должностью, не глупой и натужной государственной функцией, и в этом было его несомненное достоинство.
«Лихо я стала размышлять! – подумала Нелька. – Не зря в институте училась – поумнела за пять лет».
Поумнела она, впрочем, не столько от учебы, сколько от общения с Таней; этого трудно было не понимать. Что сестра у нее умная, она, конечно, знала и раньше. Но раньше она как-то не относила Танин ум к собственной жизни. Нельке казалось, что у нее-то жизнь феерическая, а потому ни капельки не похожа на обыкновенную и даже скучную жизнь, которую ведет ее сестра.
Она даже не заметила, с какого времени стала видеть свою жизнь иначе – проще и жестче. Наверное, после того как ушла от Олега, то есть год назад. Вернувшись к Тане в Ермолаевский переулок, Нелька не сразу поняла, что же так сильно изменилось в ее жизни. Сначала ей показалось, что изменилась Таня – стала тоньше и глубже. Но вскоре она поняла, что Таня-то как раз осталась неизменной, а вот она сама…
– Ты просто поумнела, моя дорогая, – сказала Таня, когда Нелька довольно невразумительно изложила ей свои соображения. – Стала точнее относиться к людям. Видимо, разочарование тебе в этом смысле помогло. Но пространства для развития у тебя еще предостаточно, – тут же добавила она. – Так что умнеть не останавливайся.
Под разочарованием, конечно, подразумевался Олег. Все три года, что Нелька прожила с ним на Краснопрудной, были медленным, но верным разочарованием. В нем, в себе?… Этого она до сих пор так и не поняла.
В ту ночь, когда Олег забрал ее из института, он внес ее к себе наверх на руках. Даже лифт вызывать не стал. А когда они вошли в просторную комнату у него на чердаке и он наконец поставил ее на ноги, то Нелька увидела, что ноги ее по щиколотку утопают в цветах. Без преувеличения! Это было так неожиданно и так необыкновенно, что она замерла с открытым ртом. Где он достал среди зимы столько цветов, если за какой-нибудь крошечной розой приходилось стоять в длинной очереди? Невероятно!
– Олег… – пробормотала Нелька, когда снова обрела дар речи. – Где же ты их взял?…
– Не скажу, – загадочно заявил он. – Пока не простишь меня по-настоящему.
– По-настоящему – это как? – с интересом спросила Нелька.
– А вот так!
И он упал на пол прямо среди цветов и ее потянул к себе за руку. И все время, пока они обнимались и целовались на полу, Нелька чувствовала под собою цветочные лепестки и стебли. Запах у цветов был какой-то болотный и ей незнакомый.
– Хорошо, что ты не розы здесь разбросал, – заметила она, когда любовь была закончена и они лежали рядом, отдыхая. – Это что за цветы? Я не успела разглядеть.
– Никакой в тебе романтики! – обиделся Олег. – Другая бы радовалась, что мужчина любит ее на ковре из роз.
– Не знаю, чему другая бы радовалась, – хмыкнула Нелька, – а я, если бы мы на розах ерзали, никакой романтики бы не ощутила. Потому что у роз шипы, – объяснила она. – Всю попу бы исколола.
– Я и говорю, не чувствуешь ты романтики.
Нелька не ответила. Что-то странное чувствовала она в эту минуту… Вернее, не чувствовала она чего-то, вот в чем было дело. Но как назвать это смутное «что-то», которого она не чувствует, – было ей непонятно.
– А где ты их все-таки взял? – спросила она, поворачиваясь на бок и глядя на Олега.
Какой-то он стал странный… Непривычный, вот какой! Как будто она не видела его не двое суток, а несколько лет.
«Неужели всего двое суток прошло, как мы поссорились? – промелькнуло у нее в голове. – Быть не может!»
Ей казалось, что за это время прошла какая-то огромная жизнь. Через нее прошла…
– В бюро ритуальных услуг, – ответил Олег. – Больше в Москве цветов взять негде. А в похоронной конторе у меня приятель работает. Большой человек – памятники ваяет. Он и достал. Это хризантемы, – объяснил он.
Нелька расхохоталась.
– То-то я думаю, почему болотом пахнет! – сказала она, отсмеявшись. – Или кладбищем? Ну, чем-то в этом духе.
Она тут же подумала, что говорить этого, пожалуй, не стоило. Все-таки Олег старался, хотел ее порадовать… Но что ж, слово не воробей.
Чтобы сгладить свою бесцеремонность, Нелька потянулась к Олегу, нашла его губы в густой бороде и поцеловала.
– Ты на меня тоже не обижайся, – сказала она. – Я не буду больше глупостей про твои картины говорить.
Правда, она и теперь думала об Олеговой картине то же, что сказала ему сразу, но теперь она понимала, что говорить этого не стоило. Ну, не нравится картина. Зато Олег нравится! А это дороже любых картин.