ослабли, но тут же меня чем-то притянули к подлокотникам и ножкам стула. Хлопнула дверь, и наступила такая тишина, что зазвенело в ушах.
— Эр? Эрик? Левин, ты тут? — мне нужно было услышать хотя бы его, что бы прекратить этот неприятный звон.
— Тут. Куда я денусь-то?
— Какой тактики будем придерживаться? — все же неприятности удобнее переживать с кем-то, пусть даже с голосом в голове. Ну вот и я начал привыкать к тому, о чем буквально недавно подумал как о состоянии шизанутости. — Строить из себя фельдъегеря и дальше?
— Бесполезно. — уверенно ответил Эрик. — Если только оторвать себе ногу и приделать протез. Это будет весомым доказательством.
— Да, ты прав. Наверняка у военполов уже есть информация по донору формы. Если твои сослуживцы его убили, то нам не поздоровится. Можем и до допроса не дожить. Как думаешь, убили?
— Вряд ли. Они же не звери какие-то добивать инвалида без сознания. — снова в его голосе была уверенность.
— Если бы этот инвалид был в сознании, то он бы их в крендельки скрутил бы по очереди.
— Да ладно заливать-то. — мне показалось, что сейчас Эрик должен был бы улыбаться. — Наши тоже не детишки малые. Ты, кстати, хотел обратиться к каким-то высоким чинам и представиться. Пожалуй, самый реальный выход. В твоей ситуации, когда у тебя теперь есть тело, это будет самым быстрым вариантом выполнить задание Титова. Рюкзак, может, отдадут. Найдем в нем пробу. Поищем сына Титова, если он существует.
— Да вот что-то я уже сомневаюсь в правильности этого шага. — ответил я искренне.
— Это ещё почему? — Эрик был удивлен.
— Да я тут подумал… Если я им скажу, что я тот, кто есть, просто записанный в сознание переносчика, то мы не вернемся назад.
— Как это? — он всё еще не понимал.
— Мы не знаем ничего про вашу технологию записи сознаний в другие тела, в носителей. Если я сейчас это расскажу, а мне придется это сделать с твоим лицом и моим доминантным сознанием, то как думаешь, что будет дальше?
— Нас поместят в лабораторию и будут тыкать иголками в задницу. — мрачно закончил догадавшийся Эрик.
— Вот и я того же мнения. И при всей любви к своей стране, при всем так тобой воспеваемом патриотизме, я все же хочу назад в своё тело. А не доживать свой век в качестве подопытного кролика.
— Ага. А иголки будут тыкать в мою задницу. Хотя больно будет тебе. — снова мрачно добавил Эрик.
— Слушай, я всё никак не пойму: у тебя постоянно меняется настроение, юмор, фразы разные проскальзывают, не соответствующие твоему возрасту и роду занятий. Почему так происходит? Это отпечаток твоей профессии?
Эрик помолчал и ответил:
— Скорее именно так. Я же говорил тебе когда-то про ассимиляцию памяти, опыта. Тут же и привычки, пристрастия, наклонности. Иногда мне кажется, что я прожил несколько жизней.
Да, нелегко этому парню приходится, если всё так, как он рассказывает.
— Слушай, а в твоих обширных знаниях из разных личностей нет ничего такого, что бы нам сейчас помогло? — спросил я.
— Ну… — Эрик, похоже, задумался. — Ну я примерно знаю, как освободить руки и ноги. Это поможет?
— А чего молчишь-то? Давай, освобождай. — воскликнул я. — Дальше будем разбираться по ходу событий.
— Ты забыл, что я теперь груз? Я вторичный альтер. Ручки и ножки меня не слушаются. — ответил Эрик на грани сарказма.
Хорошо, что он пытается шутить.
— Тогда рассказывай мне. — не унимался я.
Мне казалось, что чем дольше мы тянем, тем меньше у нас остается время на какие-то действия. В любой момент может открыться дверь, и события пойдут уже в другом направлении. Тем более, если соратники Эрика грохнули нашего ветерана-фельдъегеря. Наши фельдъегери ребята весьма лихие. И не смотря на суровую субординацию и верность уставу, своему братству они верны в первую очередь.
— Покачай стул. Если он не прикручен к полу, то опрокинься на спину или на бок и, распрямляя ноги, стяни путы с ножек стула вниз. — посоветовал Эрик.
Я так и сделал. И через какое-то время ноги мои были свободны.
— Готово. Что дальше?
— Как у тебя закреплены руки? Мои, между прочим, руки. — последнее он добавил несколько язвительно.
Хорошо, хорошо, пусть шутит, злится, радуется, обижается. Я снова подумал, что сошел бы с ума, если бы у меня отобрали тело и отодвинули на второй план. Хотя, если подумать, именно так и случилось. У меня отобрали тело, впихнули меня на второй план. А то, что сейчас происходит, вполне можно назвать сумасшествием.
— Притянуты к подлокотникам ближе к локтю. Запястья шевелятся, но не слишком свободно.
— Уж не знаю как, но постарайся нагнуть голову к коленям и стянуть мешок с головы. А то что-то темно и неуютно. И поаккуратнее, не сверни мою шею.
— Хорошо. — ответил я и начал изгибаться в попытках дотянуться до мешка на голове.
Я не знал, что это так сложно. Стянуть мешок можно, только если взяться за него на макушке или близко к этому месту. В противном случае, только сильнее будешь натягивать его на голову. Я весь взмок, вспомнил все известные мне ругательства на всех знакомых мне языках. Не знаю с какой попытки, но мне все же удалось зацепить материю в нужном месте и стянуть мешок. Светлее почти не стало, оказалось, что мы находимся в темном помещении. Но уже привыкшие к темноте глаза все же различали очертания самой комнаты и предметов в ней. Маленькая комнатенка, ровные стены, и я, лежащий посередине комнаты. Приглядевшись, я выяснил, что руки притянуты пластиковыми стяжками.
— Ну, придется ломать стул. — заметил Эрик, который похоже вместе со мной обрел дар видеть окружающий мир.
— Как ломать? — не понял я.
— Ну единственное, что мне подсказывает, так сказать, мой опыт, сворованный у какой-то из переносимых личностей, это то, что нужно сломать стул. Надо встать на ноги, и попытаться упереть ножки стула в стену или пол по диагонали, а потом всем весом надавить на сиденье или подлокотники. Стул, кстати, деревянный. Должно получиться.
Я недоверчиво посмотрел на ножки стула и подлокотники. Да, стул был деревянным. Повезло, могли бы и к металлическому привязать. Хотя, я так понял, что нас заперли не в специализированной комнате для допросов и даже не в камере. Видимо, то что было, то и использовали. И комнату, и стул. Надо пользоваться. И очень большая удача еще была в том, что не оставили охрану внутри комнаты.
Я начал пытаться делать то, что говорил Эрик. Кряхтел. Снова ругался, пару раз упал. Эрик меня усердно