Читать интересную книгу Невеста вечности - Татьяна Степанова

Кто-то шел с пакетами и сумками из «Цветного», кто-то – из соседнего кафе, где варили лучший в столице кофе, с едой на вынос – пакетами и картонными стаканчиками в руках. И все мимо, мимо, мимо застывшей в ступоре у банкомата Леночки Уфимцевой.

На нее никто не обращал внимания, на нее никто не смотрел, ею никто не интересовался. Огромный город словно не замечал ее, стоявшую на углу на тротуаре возле банкомата.

Город жил сам по себе и плевать хотел, да, и плевать хотел…

Полный огней, благополучный и сытый, шумный и праздный, деловой и такой равнодушный, город готовился к долгой осенней ночи. И собирался провести ее так, чтобы не пожалеть утром ни об одном канувшем в небытие мгновении.

Город – родной и чужой, полный жизни.

Жизнь кипела, била, как родник, и она не собиралась сдаваться. Бесконечный, вечный, праздный поток – до конца времен, если он есть где-то, этот самый конец.

Леночка спрятала деньги в карман куртки.

Она никак не могла решиться.

Витрина кафе манила светом, уютом, ароматом свежемолотого кофе и ванилью. Всего-то и нужно – сделать пару шагов, открыть дверь, войти и сесть за свободный столик.

Но Леночка не могла себя заставить. Дома ждала пустая пыльная темная квартира – ее мир, такой привычный и безопасный. Можно вернуться, подняться на лифте, снова запереться на все замки и…

Леночка Уфимцева не знала, как поступить. Она застыла, как уличная статуя, у невидимой глазу черты – уйти или остаться, опять спрятаться в свою скорлупу или вдохнуть полной грудью холодный воздух ночи.

Город манил и соблазнял, но не предлагал ей помощи в выборе, не сочувствовал даже.

Леночка почувствовала внезапно, как на глаза ее навернулись слезы. Она вспомнила, как ей было пять… нет, наверное, уже шесть… И дед Илья, тот, которого больше нет, в первый раз повел ее в цирк на Цветном.

Глава 47

Признание

Она сидела на больничной кровати в одноместной палате кардиологического центра имени Бакулева. Солнечный свет сочился в окно, прикрытое жалюзи.

Очень полная семидесятилетняя женщина в сером, не больничном, халате и белом головном платке, низко надвинутом на самый лоб.

Рядом – столик, уставленный лекарствами. Из палаты медсестра только что убрала капельницу на колесиках. Игуменья Евсевия попросила ее принести грелку для ног. Распухшие ступни не вмещались в тапочки. Сердце работало с перебоями, и вода распирала ноги. Уколы лазекса уже не помогали.

Про лазекс и водянку Катя не знала. Она видела перед собой полную семидесятилетнюю женщину, которую тут, в кардиоцентре, лечащий врач и медсестра называли вежливо матушка Евсевия.

Между визитом в «Маяк» к свидетельнице Глазовой и поездкой в центр имени Бакулева прошло три дня. Ровно столько Катя терпеливо ждала новостей от Страшилина.

И вот он приехал в главк. И не пустой.

В кабинете пресс-центра, где трудилась Катя над очередным репортажем для «Криминального вестника Подмосковья» – надо же заниматься текучкой, пресса не ждет ни минуты, он протянул ей протокол допроса нового свидетеля.

Катя прочла «шапку» – Николай Коваль: водитель ООО «Транссервис». Это был шофер игуменьи Евсевии. Он подробно рассказывал о том, что его автофирма заключила договор в сфере транспортных услуг с Высоко-Кесарийским женским монастырем. В частности, в его обязанности входит организация поездок игуменьи. Договор на транспорт действует уже больше года, и за это время поездки осуществлялись самые разные – водитель подробно перечислял: в Москву в управление делами патриархии, в управление делами епархии, на духовный конгресс, однако в последнее время в связи с серьезным ухудшением здоровья игуменьи все поездки ограничились клиникой на Старом Арбате, кардиологическим профилактическим центром и кардиоцентром имени Бакулева.

Водитель также показал, что вечером около девяти в четверг, 10 октября, – тот самый вечер убийства, он вез матушку из кардиоцентра имени Бакулева в монастырь, и по ее просьбе они заехали в поселок «Маяк» – к кирпичному коттеджу. Этот дом она посещала и прежде несколько раз, кажется дважды, и водитель Коваль завозил ее туда по дороге из Москвы в монастырь. В прежние посещения она находилась в доме довольно долго, не менее часа. Но в тот вечер особо там не задержалась. Вернулась относительно быстро. В доме горел свет и громко работал телевизор – это водитель слышал. Калитку матушка открывала сама – хозяин дома ее не встречал. По поводу этого самого знакомого она еще прежде говорила, мол, что он с «прошлых времен, товарищ покойного мужа», а ныне просто прихожанин, нуждающийся в опеке монастыря.

Катя очень внимательно, дотошно прочла этот протокол. Он означал одно – свидетельница Глазова сказала правду, и они наконец-то поймали убийцу.

Но…

– Действительно, работала в административном отделе ЦК с 1982 по 1989 год, – ответил Страшилин на немой Катин вопрос, – Алла Никульшина, тогда еще жена академика и… работала вместе с Ильей Уфимцевым в должности секретаря отдела административных органов ЦК, курировала вопросы организации подбора кадров.

Катя вернула ему протокол – в дело.

Вот и все. Теперь слово игуменье Евсевии.

Страшилин сказал, что разыскал ее – она не в монастыре, а в Бакулевском центре на обследовании. А в монастыре клокочет скандал.

По пути в Бакулевский Катя думала: а какой скандал еще грянет, когда Страшилин предъявит игуменье обвинение в убийстве!

Сначала Страшилин вел долгие переговоры с лечащим врачом, Катя не вмешивалась, ждала в коридоре на банкетке.

Затем их все же пропустили в палату к Евсевии. И вот они встретились, наконец, лицом к лицу.

Эта женщина, так долго бывшая вне досягаемости, в тени, но с которой все началось и все закончилось.

Катя смотрела на Евсевию – пожилая, больная, как и все они – участники этого дела – свидетели, очевидцы, как и сам потерпевший Уфимцев. Старые, больные, немощные, одинокие…

Можно ли признать одинокой Евсевию – да, вдова мужа, покончившего самоубийством, и бездетная.

И нет, потому что за ней, за ее плечами, целый монастырь, целый мир, светлая, темная сторона. Что пересилит?

Страшилин представился официально – следователь следственного комитета.

– Я ждала, что вы приедете, – сказала игуменья Евсевия.

Голос ее отнюдь не старческий – красивый, грудной женский голос, вот только с каждым вздохом в груди свистело и хрипело, но она уже не обращала на это внимания.

– Хорошо, что сегодня, – продолжила она. – У меня через два дня назначена операция на сердце. Молю Господа, чтобы все закончилось благополучно. А там как знать.

– У нас к вам долгий разговор, мать игуменья. – Страшилин подвинул сначала Кате стул, потом сел сам напротив кровати.

– Я знаю, что случилось в монастыре, я готова это обсуждать.

– Да, история весьма и весьма неприятная. Ваши подопечные, послушницы монастыря сестры Римма, Пинна и Инна, прямо в этом замешаны.

– Но я сразу хочу подчеркнуть, что это случилось не в самом монастыре, а за его пределами, – сказала игуменья Евсевия. – Прошу отметить, что к тому строению на старой фабрике…

– К часовне, – подсказал Страшилин.

– Монастырь не имеет никакого отношения.

– Да, вы не стали там строиться, получили другой участок. Но это по документам. А в монастыре многие сестры монахини уверены, что часовня принадлежит и построена именно монастырем.

– Это не соответствует истине.

– Что есть истина? – Страшилин усмехнулся. – Мы с коллегой посещали монастырь с целью снятия показаний, и нас монахиня послала именно в часовню, где послушница Пинна, по ее словам, исполняла свое послушание.

– Сестра Милица просто ошиблась, – сказала игуменья Евсевия. – Вы не так поняли. Я с этим разберусь.

– Я не сомневаюсь. Может, мы и не все еще поняли, матушка настоятельница, вот разбираемся сейчас тут с вашей помощью. Они там культ Святой Смерти возомнили создать. Этот, который в Мексике, в Латинской Америке, но приспособить его к нашей, так сказать, действительности. И народ собрали словно на митинг.

– Богомерзкий грех, – игуменья Евсевия перекрестилась. – Ересь. Я своей вины не отрицаю, я и в епархии так скажу – моя вина. Но заблудшие паршивые овцы есть везде.

Катя опять не вмешивалась, молча наблюдала за допросом. Страшилин начал издалека, но она все ждала – как он станет подходить к самому главному.

– Сестра Римма не слишком похожа на заблудшую овцу. О, это такой боец, как мне показалось. Вы, церковь, еще с ней хлебнете, – заметил Страшилин. – Между прочим, она у вас много деловых проектов вела.

– Она всего лишь послушница.

– Конечно, она всего лишь послушница. Но при этом сделку с участками провернула. Себе вон отхватила это место на старой фабрике. Часовня по документам-то – частное строение. Спонсоры его строили активно. И не эти ли спонсоры монастырю помогали щедро – у вас приют открыт для детей из семей, чьи родители преступники и в тюрьме сидят.