Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет.
— Почему?
И Берестов, нисколько не смущаясь, отвечает:
— Видите, в чем дело… Заявления о разводах разбираются в судах долго. А у — меня дом, хозяйство. Я привык к заведенному порядку…
И вот для того, чтобы не допустить расходов на прачку, натирку полов, Берестов до позавчерашнего дня ничего не говорил дома о разводе, спокойно продолжая эксплуатировать не только физические силы жены, но и ее чувства женщины, продолжая спать с ней под одним одеялом, на одной подушке.
Это было так подло, так гнусно, что несчастная женщина не выдержала, разрыдалась и выбежала из комнаты. Говорить с Берестовым было уже не о чем, поэтому сразу же после его ухода я отправился в школу, чтобы рассказать директору все, что я узнал о педагоге Берестове. А директор, оказывается, был и без меня прекрасно осведомлен о всех малокрасивых свойствах этого человека.
— Берестов — это какое-то ископаемое, — говорил директор. — Давно прошедшее время. Половина наших учителей не подает ему руки. Старшеклассники называют Бориса Захарыча Борисом Базарычем.
— И этот Базарыч — член вашего педагогического коллектива?
— Да, а вы разве считаете нужным освободить его от работы? — удивился директор. — За что? За то, что он разводится с женой?
— Дело не только в том, что Берестов разводится. А как он разводится? Почему? Это человек низкого морального облика.
— Но ведь Берестов преподает у нас не мораль, а алгебру. У него отличные математические способности
— Так пусть он использует свои способности при подсчете поленьев на дровяном складе, картошки в овощехранилище, процентов за бухгалтерским столом. Пусть работает где угодно, только не в школе,
— Освободить от работы? — переспросил директор и замотал головой. — Нет, это будет слишком! Разве Берестов — растратчик? Развратник?
Создалась странная нелепая картина. В хорошем школьном коллективе завелся человек, чужой нам по духу, привычкам, поведению. Педагоги не подают этому человеку руки и в то же время его держат в школе.
— Берестова освободить! Но за что?
Да только за одно то, что он гнусный, мерзкий и неисправимый мещанин.
Но, кажется, меня не поняли.
1957
ДЕЛО О ПОЩЕЧИНЕ
Анатолий Кишкун, студент четвертого курса географического факультета дружил со студенткой Ольгой Пискуновой. Ольга аккуратно посещала лекции, вела подробные конспекты. Анатолий (студенты звали его интимней — Толик) учился так себе, конспектов не вел. Да и зачем Толику было тратить время, писать свои конспекты, если он мог одолжить у Ольги? Придет к ней вечером, полистает тетрадку с записями лекций, выпьет чаю тройной заварки, закусит булочкой или бутербродом. Друг Толик дружил с другом Ольгой три семестра кряду, а на четвертый, не объясняя причин, порвал с Ольгой всякие отношения и стал ходить листать конспекты, пить чай тройной заварки к студентке Розии Усмановой, проживавшей этажом ниже.
Коварное поведение друга Толика обидело друга Ольгу. Студентка-отличница потеряла вкус к учебе и вместо пятерок стала получать двойки. Среднеарифметическая успеваемость группы № 11 пошла книзу, и староста группы Григорий Джикия прибежал в редакцию:
— Толика Кишкуна нужно вывести на чистую воду. Толик кружит головы, обманывает студенток.
— Пусть студентки сами не будут дурами! Зачем они липнут к прохвосту, поят его чаем?
— У прохвоста прекрасные данные.
— Какие?
— Антропометрии и спирометрии. Рост — 184 сантиметра. Объем груди свыше 7 тысяч кубиков и вдобавок глаза карие, с поволокой.
Данные антропометрии меня не интересовали. Вот если бы узнать, что делается в душе Толика…
— Если нужно, могу узнать, — сказал Гриша Джикия.
— Как?
— Проведу эксперимент, кину Толику крючок с приманкой…
Эксперимент Гриши Джикия был и прост, и хитроумен одновременно. Гриша пустил в своей группе слух, будто Ольгу Пискунову постигло несчастье вкупе со счастьем. После тяжелой и продолжительной болезни у Ольги якобы умер дядя, заслуженный деятель наук профессор Преферансов. Дядя-профессор оставил племяннице-студентке в наследство дачу в Апрелевке и машину «Волга». Через день новость, сочиненная Гришей Джикия, распространилась по всему институту.
Подруги, встречая Ольгу, обнимали, целовали, спрашивали, что она, студентка, будет делать с богатым наследством — дачей в Апрелевке и «Волгой». И Ольга отвечала так, как научил ее староста группы:
— Пока не знаю. Пройдут сороковины — решу.
Закинув удочку с привадой, Гриша ждал, когда начнется клев. А Толик Кишкун, прежде чем кинуться за червячком, решил полистать «Вечерку», проверить, были ли там какие-нибудь сообщения о смерти Преферансова? Были! Заметка в траурной рамке. Коллеги-ученые так тепло говорили в заметке о щедром, отзывчивом сердце Преферансова, что Толик прямо из библиотеки пошел в атаку на наследницу.
В тот же день, словно случайно, друг Толик встретил друга Ольгу. Он улыбнулся ей и сказал:
— Давай помогу — донесу книжки до общежития.
— А что, если встретится Розия?
— Вспомнила! Я про Розию и думать забыл.
— Почему?
— Люблю только тебя.
И, обняв за плечи друга Ольгу, друг Толик начинает шепотом советовать неопытной девушке, как лучше распорядиться наследством, пока тетя Преферансова не приняла контрмер против дядиного завещания:
— Прежде всего забери «Волгу» из профессорского гаража.
— Заберу, а куда дену?
— Поставим машину во дворе мужского общежития. Я буду присматривать за ней из окна. Сторожить.
— Перекладывать свои заботы на чужие плечи? Нехорошо!
— Почешу чужие? Пойдем завтра в загс, и мои плечи станут твоими…
— Не хочу омрачать память усопшего. Пока не кончатся сороковины, в загс не пойду.
Сверившись с тем же номером «Вечерки», Толик подсчитал, что сороковины кончаются 15 августа, значит, шестнадцатого друг Ольга может, не омрачая памяти усопшего, пойти с другом Толиком в загс, а семнадцатого молодая жена отправится в нотариальную контору и оформит мужу доверенность на право совладения и управления «Волгой».
Но 17 августа Толику не была выдана доверенность на право совладения и управления «Волгой», так как еще 14 августа друг Ольга вместо того, чтобы наполнить чашку очередной порцией крепко заваренного чая, кинула чашку в голову жениху, с шумом выставив его за дверь. На следующий день опозоренного жениха вызвали на заседание комсомольского комитета, где староста группы № 11 Гриша Джикия сделал сообщение о результатах проведенного им эксперимента.
— Прохвост! — резюмировал сообщение комсорг.
— Прохвост! — подтвердили члены комитета.
И, хотя мнение у членов комитета было единодушным, предложения о мерах наказания прохвоста они внесли разные.
— Исключить, — предложили одни.
— Хватит с него и строгача, — сказали другие. — Толик сделает из случившегося нужные выводы и перевоспитается, станет порядочным человеком.
Друг Толик не перевоспитался, не стал порядочным. С Олей Пискуновой он поддерживал дружбу семь месяцев. С Розией Усмановой — восемь, а потом надоела и Розия, и Толик перенес внимание на первокурсницу Надежду Бомбардову. Покинутая Розия вынуждена была написать в ректорат заявление, последняя фраза которого читалась так:
«Часто мы допоздна задерживались с Анатолием Кишкуном за учебниками и конспектами, в результате чего я скоро должна стать матерью, в связи с чем прошу дать мне академ. отпуск сроком на год».
В дни, когда ректорат решал, что делать с полученным заявлением, староста группы № 11 Гриша Джикия, встретившись утром перед началом занятий с другом Толиком во дворе института, спросил:
— Как ты поступишь теперь с Розией, женишься?
— Новое дело! Подружили — и хватит с нее!
— Дружба! Какое хорошее слово, и как подло ты обходишься с ним!
— Сердцу не прикажешь. Любил прежде Розию, дружил с ней. Полюбил сейчас Надю, буду дружить с ней.
Циничный ответ возмутил Гришу Джикия. Впечатлительному комсомольцу захотелось влепить пощечину прохвосту. А прохвост, увидев в воротах первокурсницу Надю, кинулся ей навстречу. Староста догнал Кишкуна, встал между ним и Надей, крикнул:
— Защищайся, гадина!
И здесь, перед воротами пединститута, вторично произошла схватка, описанная в святом писании под титлом: «Бой Давида с Голиафом». Рост у Толика был, может, и не совсем голиафский, но тоже дай бог — 184 сантиметра. А у Гриши Джикия — всего 159. Чтобы дотянуться до щеки Толика, Грише пришлось бить с припрыгом. Удар получился несильным, тем не менее Кишкун взвыл от возмущения. Еще бы, его публично назвали гадиной, публично дали пощечину, да еще на глазах предмета его страсти студентки Нади Бомбардовой!
- Хроники Гонзо - Игорь Буторин - Юмористическая проза
- Агентство плохих новостей - Михаил Ухабов - Юмористическая проза
- Отдать якорь. Рассказы и мифы - Сергей Петрович Воробьев - Морские приключения / Путешествия и география / Юмористическая проза