настоящая семья, но именно так мы себя и чувствовали.
Пару раз к нам присоединялся Грэм. Однажды он тихонько признался мне, что на него нашло вдохновение, и он много пишет. Именно поэтому так редко стал появляться в поле нашего зрения.
«Вся музыка, все слова, что так долго копились во мне, сами изливаются на бумагу. Хватай карандаш и просто записывай», — сказал как-то Грэм, когда мы сидели с ним на песке, пока Артём и Люк пытались обуздать волны. Его мечтательный взгляд ощупывал горизонт, губы беззвучно что-то нашептывали. Потом его глаза метнулись к моему лицу, и он замер. Он смотрел сквозь меня. Вдруг рука Грэма потянулась к гитаре, которая всегда была его спутницей и пальцы начали перебирать струны. То замирали, то снова начинали извлекать из инструмента звуки. Он будто ошибался, и снова начинал сначала. И так до тех пор, пока отдельные звуки не сложились в единую мелодию. Я заворожено наблюдала за тем, как Грэм творил.
В этой общей суматохе я считала дни до приезда Хиро. Он возвращался в воскресенье. «У нас даже будет ещё целая неделя перед моим отъездом», — думала я, предвкушая встречу с ним.
Сегодня пятница. Сегодня к нам на ужин придут Мария и Люк. Папа с самого утра сам не свой. Не выдержав его нервозных метаний по дому, я отправляю их с Артёмом за покупками, а сама занимаюсь уборкой дома. Звонок телефона прерывает меня.
— Привет, — весело кричит из телефонной трубки Люк. — Ты помнишь, что сегодня мы у вас?
— Знаешь, даже если хотела бы, не забыла, — усмехаюсь я. — Отец с утра всем мозг выносит, что ужин должен быть безупречный. Представляешь?
— Правда? Мама сегодня не пошла в пекарню и полдня уже чистит пёрышки. — Люк смеётся. Потом вдруг замолкает и произносит: — А ты не думаешь, что…
— Чёрт, Люк, думаю! — я перебиваю его и падаю в кресло — Точно! Как я сразу не поняла! Все эти его отмазки: «мне надо поработать, дочка», — я передразниваю отца, — «ты не могла бы сегодня сама за братом присмотреть». О, и моя любимая «пойду, прогуляюсь, мне хочется немного побыть одному».
— Если так подумать, то мама тоже меня всё время сплавляла из дома, — задумчиво произносит Люк и добавляет: — Скажи честно, тебе это неприятно? Мы можем не приходить сегодня, я что-нибудь придумаю.
— Что ты! Нет, конечно! — я подскакиваю на ноги. — В смысле, я не против. Блин, Люк, ну ты понял! — он вдруг смеётся, и я облегчённо выдыхаю. — Хватит издеваться! Ужин в семь! — и я отключаюсь.
Почти сразу приходит сообщение от него: «Кстати, может, сходим на пляжную вечеринку сегодня? Там классный ди-джей будет. В общем, подумай».
Ровно в семь раздаётся звонок в дверь.
Папа немного нервно оглядывает нас всех. Конечно, мы снова оделись довольно просто. Я в голубых облегающих джинсах и чёрном топе через плечо. Артём в чёрных джинсах и простой белой футболке. А вот папа к тёмно-синим джинсам надел белую классическую рубашку с коротким рукавом и от него веет благородным Sauvage от Christian Dior. Принарядился!
Мария и Люк входят, и они выглядят потрясающе. На Марии кипельно-белая блузка и тёмно-синие широкие брюки с высокой талией и поясом-бантом. А Люк в белых брюках карго и голубой футболке, так выгодно подчёркивающей его цвет глаз. Их голубые глаза искрятся задором и весельем. Обожаю этот взгляд.
— Боже мой, у тебя классная задница, — тихо говорю Люку на ухо, когда мы приветственно обнимаемся.
— Не могу сказать то же самое о твоей. — Хохочет он в ответ, и получает от меня тычок в бок. Я знаю, что моя задница далека от идеальной.
Отец не сводит глаз с Марии. Он нежно прикасается губами к её руке, а на её щеках играет румянец. От меня не укрываются их влюбленные взгляды, посылающие мне на кожу мурашки.
Люка же отец обнимает, по-свойски хлопая по спине. Артём и Мария тоже обнимаются, а с Люком здороваются кулаками.
Когда мы с Марией подходим друг к другу поздороваться, она на миг задерживает взгляд на моём лице, а потом заправляет прядь волос мне за ухо и коротко прижимает меня к себе, не говоря ни слова. И я чувствую тепло этой женщины так глубоко, что внутри всё переворачивается. Именно так мама обнимала бы свою взрослую дочь. Мне так этого не хватает.
Будь рядом мама, она научила бы меня женской хитрости, гибкости, поделилась бы женскими секретами. Если бы она была рядом, я бы так не боялась потерять себя, потому что знала бы как найти дорогу назад. Я бы не боялась делать выбор, пусть даже неправильный, потому что знала бы как всё исправить. Я бы не боялась рисковать и ошибаться. Я бы не запуталась в своих чувствах. Да, у меня есть самый любящий отец в мире, который многому меня научил, но это другое. Он не мама!
Это секундное объятие будоражит во мне забытый, нерастраченный запас любви и я чувствую отклик своей души. И это кажется таким правильным, что мне не хочется сопротивляться. С трудом подавляю дрожь во всём теле, сглатываю непрошенный ком слёз и улыбаюсь.
Папа приглашает нас за стол и разливает всем по бокалу шампанского. Достаётся даже Артёму. Он поднимает тост за нас всех, за наше знакомство и дружбу. Мы с Люком переглядываемся и улыбаемся, а брат даже хлопает в ладоши.
На ужин я подаю лёгкий овощной салат и мясо по-французски.
— О, боги! — причмокивает Люк. — Нет, серьёзно. Ты специально училась этому? — бормочет он, облизывая губы.
— У сис талант, как у мамы! — восклицает Артём. — Если бы ты только мог… — и он неловко замолкает. Брат опускает взгляд в тарелку и бормочет: — Извините. — Не смотря на свой не маленький возраст, иногда Артём всё еще выглядит потерянным ребёнком.
Мария и отец задерживают дыхание и быстро переглядываются. Я уже хочу что-нибудь сказать, успокоить брата, но Мария меня опережает.
— Всё хорошо Артём. Я думаю, ваша мама была замечательной! Иначе как бы на свет появились такие прекрасные дети?! — Её взгляд лучится уважением и теплотой. — Ты можешь говорить о ней. Значит, ваша мама была знатным кулинаром? — она оглядывает нас. — Может, поделитесь, что самое вкусное она вам готовила?
— Картофельное пюре, — сразу отвечает брат и вскидывает взгляд на всех. — Я очень любил её картофельное пюре с комочками, — он смущается, но продолжает, — а, Лара так дотошно его перетирает, как для младенцев. — И брат корчит гримасу отвращения.
Люк и Мария смеются, а я выдыхаю,