Читать интересную книгу Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси - Нина Молева

— Пане Боже! Сколько же я себя корила, что не полюбила Дмитра! Сколько обетов давала постараться его полюбить! Верила, получится. Верила…

— Верить в одного Господа Вседержителя нашего надо, Марыню, а люди — что ж, люди: они перед Его светлым ликом все грешники, все на Страшном суде каяться будут. И мы с тобой, горлиночка моя, и мы тоже.

Дотерпеть. Только бы до ночлега вечернего дотерпеть. Раньше пана Ежи Мнишка одного не застать. Кругом люди. Орут. Веселятся. Жрут. Господи правый, сколько же жрут. Если всю Московию проехать, голод повсеместный наступит. О царице и не вспоминают. Свои дела решают. Дамы придворные, как ненароком застанешь, о землях толкуют, кому какие и где у даря просить. Ни одна не позаботится. Не боятся ничего. Жадные. Корыстные. Глаза, что весы ювелирные, каждый камень, каждый бриллиант взвешивают, чуть что не на свет просматривают. Им все равно. Не столько о мужьях — родных семействах думают. Потому и в путь пуститься решились. Не больно перед Мнишками стелились, зато теперь…

Оттепель… В который раз. То завьюжит, льдом дорогу прихватит. То дождем со снегом брызнет. Колеи до краев нальет. Каптана как лодка какая бултыхается.

С лица, что говорить, совсем спала. Никакие румяна помогать не стали. Куафер только головой качает: отдохнуть бы вам, ваше королевское величество, следовало. Сама хотела передохнуть. А теперь? Спешить? Или задержаться? Делать-то что?

Винищем пахнуло, как из бочки какой. Не иначе ясновельможный пан отец пожаловал. Его голос. Хохочет. Шутки шутит. Фрейлину какую-то прижал. Нет, Теофила пискнула — руки у воеводы крепкие. Только теперь подумала: ни одной девки не пропустит, к дамам и то ластится. И не кроется ни от кого: я, мол, старый, отец вон какого семейства, мне, мол, все дозволено.

Теофила снова пискнула: «Ясновельможный пан, никак не велено без доклада». — «Вот мы с тобой вместе и доложимся ее королевскому величеству».

— Вот и остался нам один день пути, ваше королевское величество. Всего-то один день до вашего престола, до вашей столицы!

— Отец…

— Что — отец?

— Ты слыхал, место царицыно во дворце московском уже занято.

— О чем говоришь, Марыню?

— Любовница там у московского царя.

— Грех да беда у кого ни живет. Дворец тут ни при чем.

— При чем, ясновельможный отец, еще как при чем. Царь Дмитрий полюбовницу свою во дворце держит, за стол царский что ни день сажает. Ночей своих с ней не кроет.

— А что не говорил я тебе, королевское твое величество, не надо было столько времени с рухлядью своей возиться? Парижскими да итальянскими портными головы всем морочить. То у нее одно платье не готово, то туалет большого выхода не к лицу получился! Заждался царь — без бабы и царю никак нельзя.

— Что отец говорит? А король Зигмунт? Наш нынешний польский король? Сам в грех не впадает и другим не дает. Семью выше всего на свете ценит.

— Нашла с кем сравнить! Да если Зигмунт раз в год к королеве в спальню прибудет, во все колокола звонить надо — чудо какое свершилось!

— Господь с ним, с королем! Что делать-то теперь? Что делать?

— Как что?

— Не в Москву же на позорище такое ехать.

— Не в Москву? А тогда куда же? Куда прикажешь, с войском да с придворными всеми ворочаться?

— Домой.

— Домой?! Это что для тебя теперь дом-то? Обвенчана ты с царем Московским. Деньги я получил под поход московский. От них не сегодня-завтра и следа не останется. Возвращаться на что? Долг платить — из чего? Ты что, не знаешь, все остатки своих средств я в дело это твое вложил. По миру теперь нам с матерью идти или как иначе придумаешь? Думаешь, Панове князья Константы Острожский да Адам Вишневецкий помогут за твои прекрасные глаза, за самолюбие твое обиженное деньги свои просить? Нет у тебя обратного пути, ваше королевское величество! Нету, и слезы тут лить незачем. Перемелется — мука будет.

— Как же мне с ним теперь встретиться? Как ему в глаза мне смотреть?

— А ты, ваше величество, за него не беспокойся. И в глаза тебе посмотрит как ни в чем не бывало, и от всякой любовницы отречется. Ему-то наше войско, наш поход тем более нужны.

— То-то и оно, что нужны, а он…

— С кем спутался, государь Московский, конечно, не знаешь, да найти любовницу — дело куда какое простое.

— Знаю. Не первый день как об истории этой услышала — успела дознаться. Добрые люди помогли.

— Знаешь! А откуда тебе девок московских знать?

— Не девка это — царя Бориса Годунова дочь…

— Что?! Царевна? Та, что одна от целого их семейства в живых осталась?

— Она самая. Ксения. Да мало того. Царевна эта уже постриг приняла. Монахиней стала. Так он ее из монастыря во дворец привез…

— Силой?

— Может, сначала и силой. По Москве слух пошел, что поначалу сказал, будто позаботиться о царевне желает, помочь в чем надо. Если силой постригли, от клобука монашеского освободить.

— Неглупо. Совсем неглупо. Сторонников да родственников царя Годунова, думаю, немало осталось. Утихомирить их куда как неплохо.

— Обещал, если захочет, жениха найти. Замуж с богатым приданым выдать. От его имени.

— Что он, обездоленный отцом царевны, зла на его семейство не держит. Гляди-ка, Димитр куда умней, чем мы все думали, оказался. Расчетлив, ничего не скажешь.

— А о своей дочери единокровной ясновельможный отец забыл? О ней, супруге Московского царя, и думать перестал? Расчетлив Димитр, говоришь. Не в том ли расчет, чтобы от жены-полячки избавиться, на московских корнях укрепиться? Оставил ведь, слышишь, оставил царевну во дворце. Жить с ней стал, целоваться да миловаться, а ваши агенты ни сном ни духом.

— Не все то тебе, барыня, говорилось, о чем агенты толковали.

— От меня скрывали?!

— А если что и скрыли, какая беда! Главное, чтоб наш поезд — оршак наш до Москвы добрался, в столицу Московии вступил. Вступит — Димитр у нас в руках будет. Об одном этом и думать надо.

— Так мне же жить с ним! Жить, Боже Праведный!

— Да ты что, в своем уме? С королем жить — не с мужем простым. С простым мужем ксендз все беды разведет. С королем — дела государственные происходят. Тут уж не семья — союз державный. А ты как мещанка простая рассуждаешь.

— Выходит, не любил меня Димитр никогда, не любил…

— Может, и не любил. Знаю, княгиня Урсула Острожская рассказывала, любовь у него с племянницей князя Беатой была.

— И ты не предупредил?

— И не подумал. Мало ли у доброго молодца дел сердечных бывает, так что — от каждого в реке топиться или как?

— Я видела Беату. Сколько раз видела…

— Так что — легче тебе стало?

— Я не о том. Так почему же с Беатой…

— С Беатой он не обручился? Что ж тут непонятного? Чтобы Димитру престол отеческий вернуть, не только средства огромные, но и люди знатные были нужны. Беата сирота, кто бы с такой возиться стал! Марина Мнишек — другое дело.

— Он просил руки Беаты?

— Бронь Боже! Какое просил — и не заикался. Из Москвы вернулся, к пану Вишневецкому переехал. Поди, Беаты больше и не видел.

— И она к нам не приезжала.

— А как бы приехала, когда в чахотке не первый год лежит. Век ей недолгий определен. Князь Константы очень ее жалеет — хотел к итальянским докторам отправить. Отправил ли, не знаю.

— Про царевну говорят, кровь с молоком. Веселая. Шутливая. На арфе да клавикордах играет. Стихи сочинять умеет.

— Полно, Марыню, все равно в монастырь вернется. Оно и к лучшему, что Димитр ее на весь свет опозорил. Если бы с почетом да уважением в былом годуновском доме стал содержать, мог бы — чем черт не шутит! — и жениться. А так, блудница и есть блудница. Шляхта такой не пожелает. И не пожалеет. Сама подумай, как после пиров Валтасаровых в церковь под венец им идти? Никак такое невозможно. Расчетлив царь Димитр, куда как расчетлив.

— А если — любовь это…

— Ин и Бог с ней. Истеплится и погаснет. Иначе в жизни не бывает. Да и мы поможем. Неужто не поможем, царица Марыня.

— Мой Боже! Какая же это удивительная страна, которой вашему величеству предстоит править. Взгляните только, ваше величество, какое множество куполов, и все словно золотом облиты! Так и сияют!

— Мне говорили, будто московиты и впрямь кроют купола своих храмов золотом. У них его так много.

— Полно, Теофила, быть такого не может.

— Я не сама придумала, ваше величество. Московские гости в Кракове говорили. И даже не хвастались, а просто мастеров каких-то для купольного дела искали. В Польше их нет, так в Рим собирались.

— А сколько мехов на женщинах! И шубки бархатные!

— Немодные.

— Им не с кого брать пример, ваше величество. Коль скоро у них будет такая королева, как вы, их портновские мастера разучат иной крой.

— Сколько раз вас поправлять! Мы уже в Московии, потому и звать меня следует не королевой — царицей.