Корень оторвался от созерцания морского простора и так долго разглядывал мою физиономию, что я начал беспокоиться.
— Как думаешь, малютка, можно его лицо назвать нормальным? — наконец поинтересовался у Эрики.
— Не пытайся шутить, Хрен, — поморщилась та, живо напомнив Клевера. — Братец, это морок. Он накладывается на всякого, кто любым способом покидает Зеленя, и снимается при возвращении.
— Ага, — подтвердил друг, пропустив шпильку мимо ушей. — Удобно. С первого взгляда никто не заподозрит в нас айров. А чтобы не разглядели и со второго, запомни, малютка, что в человечьих землях меня зовут Корнем. И, Перчик, ей нужно усвоить язык северных стран, с гранитобрежским можно подождать. Тут, на Огненных островах, он не слишком в ходу.
— Ну, раз уж речь зашла об именах, то я предпочитаю оставаться при своем настоящем. Языку обучить могу, только долго это.
— Вовсе нет, — улыбнулась Эрика. — Мне нужно лишь заглянуть в сознание одному из вас, — перевела вспыхнувшие лукавством глаза с меня на Корня.
— К брату, — отрезал тот и, подобрав очередной камешек, швырнул в море.
Язык чесался напомнить айрице, что Клевер запретил не только помогать непутевому внуку с памятью, но и заглядывать тому в голову, так что пусть выкручивается, как хочет. Сестренке, видно, подумалось что-то похожее, потому как взглянула она чуть ли не виновато. Я ругнулся про себя, махнул рукой и уселся рядом с Эрикой.
— Спасибо, Тимьян, — она взяла меня за руку, заглянула в глаза, личико было очень серьезным. — Я прочитаю только язык, никуда больше не посмотрю.
— Да понятно, что Клевера не ослушаешься, — буркнул я. — Как же ты сподобилась из Зеленей утечь?
Эрика совсем смутилась и покраснела. Ну, может, через денек-другой сообразит, что раз ступив на кривую дорожку ослушания, нет смысла идти по ней крошечными шажками, лучше сразу широко шагать, гордо вскинув голову. Угу, как Тёрн. И куда придешь? Ведь и ты, Пе… Тимьян, мог бы добраться с сестренкой до людей, заработать денег на дорогу и проводить айрицу домой. Но нет, не хочется терять время, объясняться с Малинкой (что за подозрительно бойкая для десяти лет сестрица увязалась за тобой, Перчик?), да еще теплится надежда, что Эрика передумает и поможет…
Вот так и отправились мы в долгий путь к Багряному Краю втроем.
* * *
Малинки опять не было, уже третий раз за последние десять дней. Когда она появлялась, то говорила, что спать ей не дают заботы наместницы. Я всячески старался давить айрово чутье, но против природы не попрешь, и внутренний голос временами нашептывал что-то тревожное. В слова получалось не вслушиваться, зато тон улавливался безошибочно. Оставалось смириться: а что я могу? По-прежнему ничего. Иной раз накатывала тоска, ведь стремление стать достойным Малинки в последнее время заслонило собой едва ли не все остальное. Три болота, нельзя непрерывно думать о ней! Вероника права, я теперь не один, и, если справлюсь с даром, могу вернуться к айрам. Уверен, они с радостью примут родича, да и понравилось мне в Зеленях, по большому-то счету.
Поднатужившись и выкинув из головы ненужные мысли, я побрел в ковыльную степь. Дорогу туда нашли вместе со сладенькой на следующую ночь после моего отбытия из айровых земель, но заросли терновника обнаружить не удавалось. Не слышал я и плача, не видел тумана, и если б не искренний испуг моей девочки, решил бы, что ей померещилось. Но Малинку я знал неплохо и был уверен, что особе со столь трезвой головой не станут в каждом клочке тумана грезиться скорбные призраки.
Вся эта история казалась очень странной. Если предположить, что где-то здесь, в степи, запуталась в колючем кустарнике моя память, то, наверное, поблизости можно встретить тех, кто остался жить только в ней? Ягодку, к примеру. У нее имеются веские причины для безутешного плача.
Эх, Тимьян, вместо того, чтобы сокрушаться об отсутствии Малинки, лучше б поразмыслил о своем даре. Что бы ни говорили Клевер и старейшины, я уверен — с ветром совладать сумею. Удалось же уговорить его стихнуть тогда, на дороге, щедро политой кровью касов. Ну, а не получится, так, наверное, меня же первого ураган и прикончит… Три болота, щас живым в могилу улягусь! Что за мысли дурные?
За раздумьями не заметил, как вышел в ковыльную степь. Трава слабо колыхалась под ветром. Здравствуй, стихия. Я могу приказывать тебе? Или нужно просить?
Степь всколыхнулась сильнее, будто мои мысли были услышаны.
Ну что, ветер? Хочешь порезвиться?
Порыв взлохматил волосы, воздушный поток скользнул под рубашку, потом на мгновение стих и вдруг ударил навстречу с такой силой, что стало невозможно дышать. Миг-другой, и ветер успокоился, скатился к ногам, заперебирал ковыльные пряди у колен.
— Да ты, я вижу, шутник, — неожиданно для себя проговорил вслух. — Я тоже угрюмостью не страдаю. Слушай, а слабо перенести меня к терновому кусту?
Не успел договорить, как вокруг взвихрился средних размеров смерч, оторвал меня от земли и понес куда-то, по счастью, не вращая своего горе-повелителя. Ощущения были почти такие же, как при перемещении, с той разницей, что не пахло травой, а воздушные струйки шаловливо сновали в волосах и под одеждой. Огляделся вокруг (смерч передвигался не столь уж стремительно, позволяя рассмотреть окружающую степь) и заметил впереди что-то темное, будто подгоревший сухарь в топленом молоке.
Очень скоро я стоял перед мертвыми терновыми зарослями. Ветер, струясь сквозь густое переплетение колючих ветвей, завел чуть слышную тоскливую песню. Вид острых шипов едва ли не привычно вызвал тошноту, но я пересилил себя, подошел вплотную и стал вглядываться в чашу. В глубине и впрямь виднелось что-то светлое, похожее на кусок тончайшей ткани, кончик колыхался от малейшего дуновения.
Я обошел терновник кругом, прикидывая, с какой стороны начинать ломать ветки, чтоб побыстрее добраться до туманного клочка. Здесь, как будто, поближе. Ну, начнем…
Осторожно взялся за небольшую ветку, потянул вниз, пытаясь отломать. В тот же миг пара здоровенных колючек вонзилась в запястье, от неожиданности я дернул руку — какое там! Шипы глубоко вошли в плоть, и ничего, кроме очередного всплеска боли, я не добился. Ветер, будто почувствовав неладное, усилился, светлый кончик затрепетал сильнее, в голове закололо, в глазах помутилось.
«Приляг, отдохни, прямо здесь…» — раздался в голове смутно знакомый голос. Отец? — «Вместе мы заставим ветер стихнуть…»
Э, нет, заставлять его не надо, я могу просто попросить. Но сколько ни старался, и мысленно, и вслух, стихия не желала униматься, налетала на колючие заросли, будто пес, защищающий хозяина. Сухие ветви раскачивались сильнее и сильнее, грозя разорвать запечатанную память, в голове немилосердно кололо. Я даже на какое-то время позабыл о запястье, которое так и не сподобился освободить от шипов. В конце концов из последних сил дернул ветку обеими руками, попутно ранив еще и ладонь, раздался громкий треск, колючки покинули плоть, а острая боль сменилась тупым жжением.