И едва они проходили мимо какого-то дома, как люди, стоявшие там, начинали петь за их спинами. Родившись около крайнего, песня усиливалась и росла с каждым десятком шагов. Она была без слов — люди пели, не разжимая губ, печально и сурово повторяя один и тот же пронзительный мотив, при котором можно было думать о единственной вещи.
О Смерти.
Громче. Громче. Громче. Лица обоих горских мальчишек — Олег видел их боковым зрением — были отрешённы и суровы, глаза устремлены вдаль, где они видели... что? Как их друзья вот так же идут к их домам и несут на вытянутых руках чёрное горе, а безликая женская фигура шагает в ногу с ними — видимая для тех, кто МОЖЕТ видеть?
Олег не знал, сколько они прошли. Он не считал ни шагов, ни домов. И почти не способен был думать. Пояс оттягивал ему руки, словно он нёс человеческое тело. По дороге домой кривящийся от боли Йерикка объяснил землянину весь смысл совершённого им, Олегом — и теперь этот разговор занимал всё воображение мальчишки.
Меч и камас — так правильно назывался нож, похожий на кукри — это часть воина. Когда Карна обрезает нить, питающую человека идущей из Божьего мира, из виррая, огненной, жизненной силой, в страхе и тоске кричит Желя, водительница человеческой души. Некоторые слышат этот крик и могут сказать — я скоро умру. Другие не слышат... но это и не важно. А важно то, что принимающий оружие убитого — принимает его часть. Сливает её с собой — и САМ становится ЧАСТЬЮ ТОГО, КОГО БОЛЬШЕ НЕТ НА ЗЕМЛЕ, В МИРЕ. Морана-Смерть чует эту оставшуюся в мире живых частичку. Морана-Смерть посылает Мар, своих прислужниц — забрать то, что должно быть воссоединено с умершим. Тот, кто взял оружие товарища, облегчает ему возвращение из вир-рая в Мир — в облике внука, правнука, племянника; любого из родичей. Но на себя навлекает великую опасность. Мары слепы в мире живых. Они не могут отличить слившуюся с живым часть погибшего — и самого живого, нового носителя оружия. И, если находят то, что ищут — стараются забрать всё сразу. И не всякий может им противостоять, потому что сила Мар велика...
Сам того не зная, в глазах горцев Олег уже совершил ПОСТУПОК — он СТАЛ ЧАСТЬЮ МЁРТВОГО, облегчив и приблизив для Ленко ВОЗВРАЩЕНИЕ, сохранив на земле, в Мире, живую его частичку. Когда Йерикка объяснил всё это, Олег, внутренне поёжившись от неприятного ощущеньица, спросил, верит ли в это сам Йерикка?
И тот сказал только: «ДА. »
А песня без слов, казалось, пульсирует, заняв собой всё пространство долины.
— Здесь, — еле слышно сказал за плечом Олега Гоймир.
Как автомат, Олег повернул.
Дорожка к ЭТОМУ дому была обложена по краям гранитными плитками и усыпана песком. На этой дорожке, рядом с фигурой Лады, стояли красивая статная женщина, седая пара — старый воин и сухонькая старушка, его спутница жизни, и дети: мальчик лет десяти, поразительно похожий на Ленко, а с ним — две девушки на три-четыре года старше, похожие похожие на мать.
— Мы принесли горе в твой дом, Миловида Справна, — Гоймир поклонился женщине в пояс.
Женщина, очевидно, поняла это давно — ещё когда они вошли в Город. Но надеялась на чудо — надеялась с неистовой верой матери, которая, бывает, отталкивает смерть... А вот не оттолкнула. Олег заметил, как подались друг к другу и без того тесно стоящие люди — будто сплотились перед бедой.
Женщина вскинула голову решительно и гордо:
— Где сын мой Ленко? — послышался её ровный голос.
— Он ушёл, чтобы погостить у отца и родни и вернуться, когда отпустят, — тихо ответил Гоймир. — Перун Сварожич нальёт ему полную чашу мёда и подаст руками своей дочери...
Женщина покачнулась. Мальчик, брат Ленко, подался к ней с решительным бледным лицом, но мать отстранила его:
— Скажи по правде, Гоймир Лискович, ответь по чести — не опозорил ли мой сын имени Рыси и достойного рода своего?
— Ленко погиб в бою, — откликнулся Гоймир. — Радуга не обломится под ним. Лёд Кащеев его не дождётся, Миловида Справна, мать воина...
— Кто принёс нам его пояс? — подал голос старик, и глаза его блеснули под седыми бровями. Он смотрел мимо Олега. — Ты, Гоймир Лискович?
— Я, — со звенящей в голове пустотой Олег шагнул вперёд. — Я принёс тебе пояс твоего внука. И я оставлю его себе.
И Олег нарочито медленно застегнул пояс у себя на бёдрах.
Глаза старика пронзили мальчика насквозь почти злобным взглядом.
— Тебя я не знаю, не ведаю, кто ты, не видел до сей поры. Назовись.
— Олег Марычев, — ответил Олег. — Я издалека, но я буду сражаться за ваш род, ваше племя, как за свой.
«Кто это сказал?! Я это сказал?! I'm crazy[16] совсем, кажется. Тут, наверное, воздух такой. »
Старик ещё несколько мгновений изучал Олега — словно вещь ощупывал глазами. Потом седая голова наклонилась:
— Добро. Так будет.
— Мать, — неожиданно сурово произнёс младший, беря женщину за руку, и это не прозвучало смешно. — Я тоже буду мстить за брата. Подрасту лишь немного — и будет им горе, как оружие возьму. Я столько их убью, сколь смогу, сколь поможет убить Дажьбог Сварожич...
— Ты, рысёнок? — спросил старик. И, неожиданно легко шагнув вперёд, повернул к себе младшего внука, взяв его жёстким хватом за волосы. Заглянул ему в глаза: — Ты будешь местьник тоже?
Мальчишка не вздрогнул:
— Я, дед, — решительно сказал он. И старик разжал пальцы.
— Добро. И так пускай тож будет.
Тем временем Миловида, повернувшись к Олегу, неспешно и глубоко ему поклонилась, а затем заговорила:
— Войди и ты в наш дом, Вольг Марыч, — она сказала так, а Олег, услышав свою фамилию в здешнем произношении, сообразил только теперь, что она созвучна с «марами» и вновь ощутил неприятный холодок по коже. — Будь в наш род, сядь к нашему Огню, местьник за моего сына. И не услышишь ни от кого слова «чужой». Так я говорю про то, в чём слово женщины — закон богов. Будь добр и благо тебе...
* * *
Нет, Олег не остался жить в доме, к которому пришёл тем вечером.
Он очень боялся обидеть людей, искренне предложивших ему... вот в том-то и дело, что не гостеприимство, а возможность стать членом их семьи! И эта возможность была для Олега до такой степени странна и в новинку, что его охватило внезапное смущение. Путаясь и мямля довольно беспомощно, он попытался объяснить, что не хочет никого стеснять, что... ну и так далее. На лицах родичей Ленко отразилось искреннее недоумение, но что хуже всего — такое же недоумение охватило и Гоймира с Гостимиром. Неизвестно, как бы Олег выпутывался из всего этого, но появился Йерикка. Он увидел, что церемония окончена, третий сопровождающий больше не лишний — и поспешил на помощь. От лица Олега, застывшего с глуповато-благодарным видом, Йерикка воздал хвалу за гостеприимство, поклонился за доброту и мягко пояснил, что у Олега на родине осталась семья. Он непременно вернётся к ней и не хочет, чтобы расставание — когда к нему привыкнут — больно ударило по новым родичам, так хорошо с ним, Олегом, обошедшимися.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});