– магия… Никогда и ни при каких обстоятельствах не допускал бы я театральных удовольствий для нервнобольных». Сам Евреинов довольно зло изображен в виде маниакального больного Ястробцова, источника всех бед санатория. Изъясняясь символистской терминологией, он «усугубляет в каждом его соблазн», ставит в санатории символистский спектакль «Что мне снилось», доводит одного из больных до самоубийства и под конец клевещет на гениального Ферстера.
Окарикатуриванию подвергается и психоанализ. Светская дама «передовых взглядов» пишет в санаторий из столицы: «Вся психопатология чепуха, за исключением психического анализа. Дело в том, что нужно непременно ложиться на диван и ассоциировать, …а доктор должен сидеть с карандашом и точно все записывать. Вот тебе и все лечение. Результаты получаются такие, что вся медицина ахнула». Один психиатр рассказывает другому о неврастенике, который за «это лежанье всей душой уцепился. И бумажки свои записанные хранил и твердо был уверен, что этаким способом он второго Заратустру напишет». Его собеседник настроен еще более резко: «…лежачье ассоциирование – это душевный разврат!» Впрочем, сам Ферстер «пользуется психическим анализом, но страшно редко и с осторожностью». Значительно позже, в 1954 году, Шагинян, перерабатывая роман для нового советского издания, приписала от лица Ферстера длинный и довольно плоский антифрейдистский пассаж.
До войны
В одной из своих статей 1913 года московский аналитик Арон Залкинд (см. гл. VIII) рассказывал о негодовании и презрении, которое встречают представления Фрейда и Адлера на Западе, и потом уверенно добавлял: «…к счастью, у нас в России дело обстоит неизмеримо лучше»57.
Действительно, работа шла, и на будущее можно было смотреть с оптимизмом. Контакты московских психоаналитиков с Веной были отлично налажены. Подробные обзоры центральных изданий Международного психоаналитического общества публиковались почти в каждом номере журнала «Психотерапия», выходя в свет на русском языке в том же или в следующем году после публикации оригиналов. Регулярно печатались переводы последних работ Фрейда; например, знаменитая статья «О диком анализе», вышедшая на немецком языке в 1910 году, по-русски была опубликована в 3-м номере «Психотерапии» за 1911 год. Позже, в 1919 году, Фрейд признавался Сабине Шпильрейн, которая хотела переводить его работы на русский, что переводить уже нечего, практически все переведено, хотя формальное разрешение он давал только на два перевода: «Психопатологию обыденной жизни», изданную в 1910 году неким доктором Медемом, и «Пять лекций по психоанализу», изданных в 1911 году Осиповым58. Впрочем, Фрейд, насколько известно, никогда не возражал против неавторизованных переводов на русский.
С другой стороны, работы русских аналитиков охотно публиковались в Европе. В одном только номере 7/8 журнала венских аналитиков за 1911 год были опубликованы четыре работы из России (Татьяны Розенталь из Петербурга, Д. Эпштейна из Киева и две статьи одессита Моисея Вульфа, одна из которых представляла подробный обзор русской психоаналитической литературы). Для сравнения заметим, что в Англии психоанализ начался после возвращения туда Джонса в 1913 году, а во Франции в 1910-е годы он вызывал только одни насмешки.
В начале 10-х годов журнал «Современная психиатрия» регулярно рекламирует психотерапевтический санаторий некоего Хрущева в Крюкове под Москвой, предоставлявший больным превосходные бытовые условия. Среди методов психотерапии психоанализ Фрейда стоял на первом месте. Заведовал медицинской частью санатория Юрий Каннабих, среди врачей фигурировали Арон Залкинд и Николай Вырубов. Для врачей, писателей, а также родственников Антона Павловича Чехова в Крюкове были льготные условия; видимо, покойный Чехов имел какое-то отношение к организации санатория в Крюкове59. Санаторий функционировал по крайней мере до большевистского переворота. В нем лечились Сергей Соловьев, Евгений Вахтангов, Александр Блок, Михаил Чехов…
В 1914 году по условиям военного времени журнал «Психотерапия», печатавшийся в типографии Главного штаба, закончил свое существование. Психоаналитики, однако, продолжали публиковаться. В мартовском номере журнала «Современная психиатрия» за 1914 год, например, выходит большая статья Моисея Вульфа60 с детальным описанием успешного лечения психоанализом молодого человека, не испытывавшего удовольствия от жизни и секса.
Мировая война прервала продуктивную работу русских аналитиков. Многие врачи были на фронте, а пациенты теряли платежеспособность. Не благоприятствовали психоанализу и быстрый рост антинемецких и антисемитских настроений в годы войны. Следующий акт психоаналитической драмы, который начнется в России после 1917 года, будет идти в других декорациях, и речи актеров станут совсем иными; но состав действующих лиц изменится не так уж сильно.
Глава V
Чистая игра с русской девушкой: Сабина Шпильрейн
Со времени ее рождения прошло более ста лет. После ее гибели – около пятидесяти. Ее внуки и правнуки, потомки ее пациентов и ученики ее учеников могли бы быть среди нас. Их нет.
Ее профессию хотел ликвидировать советский режим. Живя под ним, она если и продолжала заниматься своим делом, то в глубокой тайне, и мы не знаем, кто были ее пациенты и были ли у нее ученики.
Ее народ хотел ликвидировать нацистский режим. Вместе с двумя дочерьми она была расстреляна у стен ростовской синагоги.
Все взаимосвязано
(Из дневника Сабины Шпильрейн, дата неизвестна)[10]
«…Все взаимосвязано. Вчера хозяйка обняла меня и прижала к себе, поцеловала и сказала, что я ей очень нравлюсь, что я замечательная девушка. Почему-то это меня взволновало. Заслуживаю ли я этого? Может ли кто-то меня любить? Меня поразило, что эта женщина, у которой столько своих забот, может понять мои чувства, разделить мою печаль – а ведь я ничего ей не сказала. Я бы хотела рассказать ей все-все, но не могла выдавить ни слова. Я только обняла ее, а потом сказала, что в прихожей страшновато, такой странный там свет. Я была рада снова остаться одна. Даже сегодня я не могу спокойно видеть ее и чувствую себя немного подавленной. Я бы хотела столько сделать хорошего для этой женщины и не могу найти для нее ни одного ласкового слова! Так глубоко переживать внутри и быть такой сухой снаружи!
Я устала».
Сабина Шпильрейн родилась в 1885 году в семье богатого еврейского торговца из Ростова-на-Дону. У нее было три младших брата: Исаак, Ян и Эмиль; все они, получив образование в Европе, стали советскими профессорами, а с Исааком, который станет основателем и лидером советской психотехники, нам еще предстоит познакомиться ближе.
Мы почти ничего не знаем о ее детстве, прошедшем в Ростове. Хаим Вейцман, основатель и первый президент Израиля, выходец из белорусского Пинска, учился в Женеве одновременно с Сабиной Шпильрейн и оставил любопытные воспоминания об этом круге: «В Женеве… в 1900 году я встретил свою будущую жену,