Читать интересную книгу Глобальное политическое прогнозирование - Александр Панарин

Другая стратегия, спровоцированная архаизацией, связана с концепцией глобального мира. Глобализацию определяют как процесс ослабления традиционных территориальных, социокультурных и государственно-политических барьеров, некогда изолировавших народы друг от друга, но в то же время предохранявших от неупорядоченных внешних воздействий, и становление новой, беспротекционистской системы международного взаимодействия и взаимозависимости.

Новыми гегемонами этот процесс подается как нечто безальтернативное — как единственно возможная форма современного прогресса, которую всем остается только приветствовать. На самом деле концепция открытого глобального общества несомненно служит интервенционистским планам тех, кому явно мешает существование суверенных государств, способных защитить себя и от экономического грабежа, и от геополитической бесцеремонности строителей однополярного мира.

Речь идет не о том, чтобы игнорировать тенденции растущей взаимозависимости народов на нашей маленькой планете. Необходимо разглядеть в этих тенденциях не только новые возможности кооперации и сотрудничества, но и новые опасности деструктивных вмешательств внешних сил, стремящихся заполучить чужие ресурсы и отодвинуть пределы роста для себя, приблизив их для тех, кто оказался беззащитен.

Дело в том, что к новой системе взаимопроникаемого мира различные страны и народы подошли неодинаково подготовленными, значительно отличающимися по своему экономическому, военно-стратегическому и информационному потенциалу. Новая встреча более и менее развитых, более и менее защищенных народов в складывающемся глобальном пространстве чревата неожиданными потрясениями и коллизиями. И чем с большей бесцеремонностью сильные и приспособленные будут эксплуатировать новую систему всеобщего фритредерства, подрывающую шансы более слабых экономик и более хрупких культур, тем выше вероятность болезненной реакции нового протекционизма и изоляционизма.

Архаизаторские потенции глобализма сегодня выступают в трех формах.

Во-первых, речь идет об архаике старых эгоистических целей колониалистского и неоколониалистского типа, которые в системе глобального мира становятся особо опасными. Подобно тому как дикарь с атомной бомбой в руках несомненно опаснее дикаря с дубиной, безответственный эгоизм сильных и наглых несравненно опаснее в современном глобальном мире, чем в мире, защищенном традиционными территориальными, культурными и государственными барьерами.

Во-вторых, глобальный интервенционизм, вторгаясь в незащищенное экономическое и культурное пространство других стран, производит там неслыханные опустошения, приводящие к общей деградации социальной жизни, к отступлению цивилизованности перед варварством, порядка перед хаосом.

В-третьих, бесцеремонность глобалистов провоцирует их жертвы на воссоздание тех протекционистских структур и барьеров, которые казались давно устаревшими и оставленными в прошлом. В этом контексте находит свое объяснение неожиданная активизация этнического сознания, фундаменталистских и изоляционистских импульсов, национализма и ксенофобии. Эти архаические структуры, казавшиеся навсегда уснувшими, пробуждаются не сами по себе: их иногда вольно (в целях дестабилизации укрепившихся межэтнических государств), иногда невольно вызывает к жизни утративший свой демократический потенциал гегемонистский модерн.

Особого внимания заслуживает тенденция разрушения крупных межэтнических образований в странах не-Запада. Идеология глобализма всеми силами дискредитирует большие многонациональные государства: с одной стороны, объявляя их империями, с другой — доказывая устарелость государственных суверенитетов, одновременно и неэффективных в своем стремлении оградить национальное пространство от внешних вызовов, и реакционных, противящихся неумолимому духу времени.

При этом эксплуатируются сразу две идеи, несмотря на их несомненную внутреннюю противоречивость. Во-первых, это идея прав народов, связанная с обращением к племенной памяти и племенной нетерпимости. Во-вторых, идея прав личности, которая, отвергая тесноту национальных границ, обосновывает претензии человека на статус свободного гражданина мира. Что же происходит на деле?

На деле вместо обещанной мондиализации и сверхмодернизации чаще всего наблюдается разительная архаизация. Европа Нового времени сформировала систему единых больших наций, преодолевших затхлое местничество и этническую узость и поместивших демократического гражданина в новое большое пространство — источник небывалой мобильности, блестящих мироустроительных идей и перспектив.

Эта модель единых крупных наций была с успехом заимствована странами так называемого второго эшелона развития (в том числе и Россией), открывших преимущества единого экономического, политико-правового и информационного пространства. Созданные на уровне единой политической нации большие пространства обеспечили успех модернизационного сдвига в индустриальную эпоху, триумф устремленного в будущее Просвещения над ориентированной в прошлое этнической памятью.

И вот теперь мы наблюдаем, как идеология и практика глобализма подрывают эти сложившиеся национальные синтезы под предлогом их узости по сравнению с синтезами глобальными, общепланетарными. Однако драматическое противоречие состоит в том, что демонтаж национальных синтезов и пространств идеи значительно быстрее, чем подключение народов к новым, глобальным синтезам, к системе глобального порядка.

В результате некогда единые консолидированные нации, воодушевленные общими модернизационными проектами раскалываются на глобально ориентированное меньшинство — либеральный интернационал, не имеющий Отечества — и туземную массу, лишаемую единого большого Отечества и отбрасываемую в архаику воскресшего местничества, племенной вражды и других допросвещенческих практик. Словом, нынешние глобальные гегемонисты ведут с мировой периферией игру с нулевой суммой: дальнейшая модернизация привилегированных пространств покупается ценой варваризации и архаизации остального мира.

Что касается противоречий между двумя национальными идеями — идеей малых этносуверенитетов и идеей гражданина мира,— то стратегия глобализма планирует примирить их, разведя во времени. Племенным вождям и князькам, грозным "отцам народов" дано разгуляться до тех пор, пока сохраняется задача разрушения потенциально враждебных Западу крупных межнациональных государств (усвоивших просвещенческую модель этнически нейтральной политической нации). Как только дело будет сделано, новые архитекторы однополярного мира найдут способы быстро приструнить их и напомнить, кто на самом деле является хозяином положения.

Словом, глобалисты модерна отвели этносуверинетам определенный срок, разделяющий время крушения национальных суверенитетов от времени, когда заправилы однополярного мира обуздают возникший хаос и построят мир по новому единому плану. Здесь, кстати, кроется еще один парадокс новейшего либерализма. Те самые деятели, которые высмеивали "пагубную самонадеянность" марксистской теории планового хозяйства, в целом справедливо указывая на ее несовместимость с новой научной картиной мира, с реальностью стохастических процессов, которыми невозможно управлять из единого центра, сегодня не смущаясь говорят о новом мировом правительстве, призванном искоренить анархию автономных национальных воль и сформировать тотально управляемую глобальную систему.

Здесь новейший либерализм смыкается со своим побежденным коммунистическим оппонентом, подхватывая его тотально-бюрократическую эстафету. Приключение либеральной идеологии завершается тем же, чем завершилось приключение идеологии социалистической: начинали с требований безграничной свободы, кончили безграничным деспотизмом. Гениальный Ф. Достоевский проник в эту диалектику модерна и подарил человечеству предостерегающее знание, которым оно, увы, не захотело воспользоваться. Во всяком случае, не случайно новейшие либеральные идеологи платят Ф. Достоевскому не меньшей ненавистью, чем некогда идеологи коммунизма.

Заключая эти рассуждения, можно сказать, что современная глобальная политическая прогностика имеет дело со старой похотью власти, принявшей глобальные масштабы. Стратегия такой власти состоит в том, чтобы лишить подвластных не только потенциала сопротивления, но и потенциала автономного существования. Поэтому глобальная власть заинтересована в предельной деградации объекта своей воли — всей мировой периферии, которой предстоит превратиться в зависимый и беспомощный придаток мирового центра. В этом смысле современные тенденции архаизации, варваризации и энтропийного упрощения, каким бы ни было их происхождение, несомненно отвечают замыслам сегодняшних победителей о побежденном мире. Мир мобилизованный, воодушевленный собственным проектом, поднимающийся никогда не будет пассивным объектом чужой воли.