— Ну и дыру нашел! — высказался Димка.
И сам брат выглядел соответственно: в плаще с помойки, не иначе, громыхающем складками и просвечивающимся на плечах и в локтях, в кедах (это в начале марта), с засаленной ушанкой на голове. Худой, как скелет или палка от чучела, взгляд полубезумный, ноги подкашиваются, будто сильно принял. А лицо серое, с ввалившимися глазами бутылочного цвета, и длинные кисти рук вывалились из рукавов плаща, вздрагивают, напоминая о суставчатых ножках паука.
— Слышь, мне все же интересно, — небрежно начал разговор Димка, цыкнул слюной сквозь зубы, достал сигарету из пачки столичной «Явы», закурил. — Ты куда ту барышню девал? Которую мы вдвоем из больницы слямзили. В наложницы приспособил?
— Гаврила Степанович знает, что ты куришь? — поинтересовался Егор, глядя куда-то в сторону.
— Моему отцу нынче все похрен. Пьет с возрастающим энтузиазмом.
— Плохо. А ты поговори, скажи, что он должен тебя воспитывать. Если поймет, что кому-то нужен, может прежним стать, — задумчиво изрек Егор.
— Ай, кончай, — поморщился Димка. — Это его дело. Если хочешь узнать, все я уже говорил, разъяснял, втолковывал. Он готов хоть с чем соглашаться. Бей его, плюй в него, скажет: давай еще, я такой-сякой, достоин лишь позора. Алкаш, и ничего не сделать. Ты мне про девушку ответишь?
— Я бы хотел поговорить с ним, помочь как-нибудь, — грустно сказал Егор. — Но честно, мне нельзя у вас появляться.
— Думаешь, менты там караулят тебя? Я бы заметил, если что.
— Нет, не милиция. Ты все про девушку хлопочешь. Понравилась?
— А чего врать, классная телка, — браво ответил Димка.
— Да, она очень хорошая, на самом деле. Когда нам с ней было лет по восемь, мы дружили. Я тебе сказал, что спасу, а сам не верил. Но она поправляется, думаю, худшие дни остались позади.
— А что с ней было? Головой саданулась?
— И головой, и руку сломала, и колено тоже... Это я ее покалечил. А потом окончательно угробил, — свою кровь ей перелил. Не знал, что для нее моя кровь хуже всего будет.
— Слушай, такие вещи говоришь, — Димка выбросил сигарету, и голос его задрожал, — нафиг так над человеком измываться... Или врешь? У тебя никогда, блин, не ясно, врешь ты или просто сочиняешь.
— Что было, то говорю.
— Ты не врач, как ты можешь ее лечить?
— Дима, послушай меня. Я не прошу, чтобы ты сразу всему поверил, но тебе нужно иметь представление о том, что происходит. Потому что и ты замешан.
И Егор в течении получаса рассказывал брату о себе: начал со двора на Васильевском, описал дворничиху и трех ее дочерей, истопника, грозу, убившую истопника, и то, как оказался единственным наследником колдуна.
— Ладно, я вижу, ты силен истории накручивать, — устав слушать, перебил его брат. — Мне все еще не ясно, какое отношение эта байка имеет ко мне?
— Ты мой брат. Ведьмы могут попытаться выйти на меня через тебя. Или поймать тебя, чтобы что-то выведать. Или устроить западню, в которой ты станешь приманкой, даже того не ведая.
— Какие ведьмы, а? Ты в какое время живешь? А та красотка из театра, которая к тебе в декабре бегала, она тоже ведьма, верно или как?
— Нет, но они сумели использовать ее, — вынужден был признать Егор.
— Конечно, все против тебя, кругом ведьмы, колдуны и прочая шваль! — Димка фыркнул пару раз. — Или ты просто не долечился!
— Пойдем, — позвал Егор и пошел прочь из переулка, к мосту над Обводным каналом.
Они поднялись на железнодорожный мост, дошли до середины, там Егор встал и внимательно огляделся. Димка снова фыркнул.
— Посмотри вниз, на воду, — сказал Егор.
— Нафига? — осведомился Димка.
— Посмотри на воду, прямо под нами, и попытайся кое-что разглядеть.
Сам Егор в канал не смотрел, а не отводил глаз от лица Димки. Димка пробежал взглядом по масляной ряби канала, по заросшим черным мхом отвесным берегам из камней, затем полюбовался двумя грязными утками. Лишь после этого глянул отвесно вниз, где на воде колыхались тени опор моста и обоих братьев. Егор ждал, — лицо Димки из вызывающе презрительного стало скучающим, затем понемногу вытянулось; проступило недоумение. На пару секунд младший брат забылся, сквозь недоумение прорвалась гримаса отвращения, он отвернулся, достал новую сигарету, закурил и лишь потом спокойно взглянул на Егора.
— Ты его увидел, — констатировал Егор.
— Кого?
— Утопленника. Это не настоящий утопленник, а подделка, точнее, призрак моего утонувшего отца. Помнишь, зимой я искупался в реке? Тогда я впервые встретился с ним. Везде, где я бываю, если рядом есть река или пруд, или канал, в воде обязательно плавает эта дрянь.
— Я ничего не видел, — сказал Димка. — Там плавает куча мусора. И ты меня достал своими бреднями. Если не отпустишь ту девушку, я заявлю на тебя в милицию. Счастливо оставаться.
Тогда они больше не говорили. Димка пошел прочь. Егор догнал его, шелестя плащом, сунул десять рублей и пообещал позвонить через месяц. Димка деньги взял, поскольку с финансами на тот момент обстояло паршиво. Чувствовал себя скверно — решил, что Егор покупает его молчание насчет девушки.
Егор звонил еще два раза. В первый — поинтересовался, как там Гаврила Степанович, сказал, что если Димка согласится прочитать несколько стихов над спящим отцом, а затем окропит его специально приготовленной водичкой, то отец не сможет пить. Димка без объяснений отказался это делать. Второй раз Егор звонил позавчера, заявил, что пришло время опять встретиться. У Димки деньги были, как раз киоск бомбанули, и поначалу идти не хотел. Но Егор настаивал, и про девушку Димке хотелось узнать. Поэтому согласился.
Трясясь и отпихиваясь от соседей в переполненном трамвае (встреча была назначена на Сенной площади), Димка думал, как скажет еще раз, категорично, Егору насчет освобождения девушки, а если тот начнет свои грязные деньги впихивать, откажет ему. У Димки в кармане куртки лежали двадцать рублей да сигарет «Космоса» и «Явы» в тайнике лежало еще на пятьдесят рублей. Скажет, что больше с Егором никогда встречаться не будет. И без всяких там объяснений. Сам Димка знал, почему: ему хватило надолго того, что увидел в канале. Конечно, он врал, будто там плавала куча мусора. Багровое вспученное лицо утопленника, словно оживший раскрашенный пузырь, с лохмами волос, лоскутами кожи и длинными нитями мяса, с приветственно вздернутыми над водой кистями рук без пальцев, — этого зрелища Димке не забыть; даже два раза в кошмарных снах снова всплывал тот Егоров утопленник. Димка наотрез запретил себе размышлять, что же он видел в канале, и правда ли все остальное, рассказанное Егором. Сказал себе, что брат точно чокнутый, и любые бзики заразительны для окружающих. Гипноз, внушение — неважно, как это произошло на Обводном канале, главное — не дать брату снова внушать и проводить свои мерзкие эксперименты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});