Читать интересную книгу Добрые предзнаменования - Нил Гейман

– Иисусе Христе! – простонал он.

– Я думаю, Он через минуту подъедет, – проговорил Барано потрясенно. – Думаю, ищет, где бы мотоцикл припарковать. Давай пойдем и, и вступим в клуб, развлекаться там будем, или чего еще.

Но неуязвимое невежество Большого Теда было его щитом и доспехами. Он не сдвинулся с места.

– Ух ты, – выдохнул он. – «Адские Ангелы».

Война ему лениво отсалютовала.

– Да, это мы, Большой Тед, – кивнула она. – Самые настоящие.

Глад кивнул.

– Старая Фирма, – сказал он.

Загрязнение снял свой шлем и встряхнул своими длинными белыми волосами, чтоб висели свободно. Он занял свое место, когда Мор, бормоча о пенициллине, ушел в 1936-ом. Если б старичок знал, какие в будущем возможности появятся…

– Другие обещают, – бросил он, – мы доставляем.

Большой Тед посмотрел на четвертого Всадника.

– Эй, вас я уже видел, – заметил он. – Вы были на обложке альбома «Голубого Улиточного Культа». И кольцо у меня есть с вашим… вашим… вашей головой на нем.

– Я ВСЮДУ БЫВАЮ.

– Ух.

Лицо Большого Теда было искривлено – думать ему было трудно.

– И что ж у вас за мотоцикл? – спросил он.

Гроза бушевала вокруг карьера. Веревка со старой машинной шиной на ней танцевала на ветру. Лист железа, напоминание о попытке построить на дереве дом, пытался сорваться со своих несерьезных креплений и улететь прочь.

Они столпились вместе, глядя на Адама. Он казался как будто больше ростом. Пес сидел и рычал. Он думал о всех запахах, которые он потеряет. В Аду не было никаких запахов, кроме запаха серы. А некоторые из них были… были… ну, точно было то, что у сук в Аду не было.

Адам взволнованно шагал по карьеру, возбужденно размахивая руками.

– Не будет конца нашему удовольствию, – говорил он. – Будут исследования и много всего другого. Думаю, я скоро заставлю старые леса опять расти.

– Но, но кто, кто будет все готовить, мыть и заниматься всеми подобными штуками? – спросил Брайан дрожащим голосом.

– Никто никаких таких вещей не должен будет делать, – ответил Адам. – Сможете есть любую пищу, какую захотите, горы чипсов, колец жареного лука, все, что захотите. И никогда не надо будет надевать новую одежду или мыться, если не хотите этого. Или делать чего-нибудь такое, чего не хотите – никогда больше такого не будет. Вот как будет!

Луна встала над холмами Кукамунди. Сегодня вечером было очень светло.

Джонни Две Кости сидел в красной дыре пустыни. Это было священное место, где два камня-предка, создавшиеся во Время Сна, лежали с самого начала времен. Поход Джонни Двух Костей подходил к концу. Его щеки и грудь были вымазаны красной охрой, повторяя карту холмов, и он пел старую мелодичную песню и рисовал своим копьем картинки на песке.

Он два дня не ел; он не спал. Он приближался к состоянию транса, что сделает его единым с Кустом и даст возможность общения с его предками.

Уже почти вошел…

Почти…

Он моргнул. Удивленно огляделся вокруг.

– Прости, дорогой мальчик, – сказал он сам себе вслух, четко произнося звуки. – Можешь ли сказать, где я?

– Кто это сказал? – спросил Джонни Две Кости.

Его рот открылся.

– Я.

Джонни задумчиво почесался.

– Я так понимаю, ты один из моих предков, да?

– О. Несомненно, дорогой мальчик. Совершенно несомненно. Можно так сказать. Теперь вернемся к моему вопросу. Где я?

– Просто если вы один их моих предков, – продолжил Джонни Две Кости, – почему говорите как пуфтер[62]?

— А. Австралия, – проговорил рот Джонни Двух Костей, так это слово произнося, словно перед тем, как вновь его скажет, нужно будет его должным образом продезинфицировать.

– Эй? Эй? – взывал Джонни Две Кости.

Он сидел в песке, ждал, ждал, но он не отвечал.

Азирафаил двинулся дальше.

Ситрон Де-Шево был tonton macoute, путешествующий houngan[63]: за одним из его плеч висела сумка, в который были магические растения, медицинские растения, кусочки дикого кота, черные свечи, порошок, извлекаемый только из кожи определенной сушеной рыбы, мертвая многоножка, полбутылки «Chivas Regal», десять «Ротманов» и книжка «Что Где в Гаити».

Он поднял нож и привычным движением отрубил голову черному петуху. Кровь омыла всю его правую руку.

– Loas войди в меня, – продекламировал он. – Gros Bon Ange, приди ко мне.

– Где я? – проговорил он.

– Это мой Gros Bon Ange? – спросил он себя.

– Думаю, это довольно личный вопрос, – ответил он. – В смысле, по природе этих вещей. Но стараюсь. Изо всех сил.

Одна из рук Ситрона потянулась к петуху.

– Довольно антисанитарно здесь готовить, тебе не кажется? Здесь, в лесу. Жарим, да? Что это за место?

– Гаити, – ответил он.

– Черт! Далеко. Хотя могло быть и хуже. Что ж, надо двигаться дальше. Будь здоров.

И Ситрон Де-Шево остался один в своей голове.

– Будь loas проклят, – пробормотал он. Некоторое время он смотрел в никуда, а затем потянулся к сумке и лежащей в ней бутылке «Chivas Regal». Было, по крайней мере, два способа превратить кого-то в зомби. Он собирался воспользоваться простейшим.

Прибой громок бил на пляже. Пальмы качались.

Надвигалась гроза.

Огни зажглись. Евангелистский Хор Силового Кабеля (Небраска) запел «Иисус – Чинильщик Телефонов на Панели Инструментов Моей Жизни» и почти заглушил звук подымающегося ветра.

Марвин О.Бэгмен поправил свой галстук, проверил улыбку, глянув в зеркало, постучал по заду личную свою помощницу (мисс Синди Келлерхолс, «Красотку Месяца „Пентхауза“» (три года тому было в июле); но теперь, став религиозной, она все это забыла), и вошел в студию.

Иисус связь не прервет,Прежде чем дозвонились,С ним не попадете выНа занятую линию,А когда придет счет,Будут в нем правильно проставлены цифры,Он – Чинильшик ТелефоновНа Панели Инструментов Моей Жизни, —

пел хор. Эту песню Марвин любил. Он ее сам написал.

Другие песни, написанные им, включали «Счастливый Мистер Иисус», «Иисус, Могу Я у Тебя Остановиться?», «Этот Старый Огненный Крест», «Иисус – Наклейка на Бампере Моей Души» и «Когда Вверх Меня Поднимает Вознесенье, Хватайте Колесо Пикапа Моего». Они доступны были на «Иисус – Мой Приятель» (LP, кассета и CD), и каждые четыре минуты их рекламировали на евангелистской сети Бэгмена[64].

Несмотря на то, что стихи не рифмовались и, как правило, были бессмысленны, и на то, что Марвин, который особо музыкален не был, мелодии все украл из старых песен в стиле кантри, было продано более четырех миллионов копий кассеты «Иисус – Мой Приятель».

Марвин начинал как певец кантри – пел песни Конвея Твитти и Джонни Кэша.

Он выступал с регулярными живыми концертами в тюрьме Сан Квентина, пока люди, отвечающие за гражданские права, не назвали его «Жестоким и Непривычным Наказанием».

Вот тогда-то и ушел Марвин в религию. Не тихую, личную, которая включает делание хороших дел и проживание лучшей жизни; но и не такую, которая включает надевание костюма и позванивание в двери других людей; а такую, которая включает владение собственной телесетью и заставление людей посылать вам деньги.

Он нашел идеальное для себя место на телевидении, на «Часе силы Марвина» («Шоу, вернувшее в Фундаментализм ДАМ». Четыре трехминутных песни с LP, двадцать минут «Адского Огня» и пять минут лечения людей. (Оставшиеся двадцать три минуты были заняты либо подольщением, либо умолянием, либо угрожанием, либо выпрашиванием, изредка просто просьбами дать денег.) Поначалу он по-настоящему приводил в студию людей, чтобы их излечить, но решил, что это слишком уж мудрено, поэтому сейчас он просто заявлял, что ему приходят видения о том, как зрители по всей Америке магически излечиваются, смотря передачу. Это было гораздо проще – больше не приходилось нанимать актеров, и никто не мог проверить процент его успеха[65] .

Мир гораздо более сложен, чем считает большинство людей. К примеру, большинство людей считало, что Марвин не был настоящим Верующим, раз зарабатывал на вере столько денег. Они ошибались. Он всем сердцем верил. Он верил весьма сильно, и кучу притекающих денег на самом деле тратил на то, что, по его мнению, было работой на Господа.

Телефонная линия к СпасителюВсегда свободна от помех,Он дома в любое время,Днем иль ночью,И когда звонишь по номеру И-И-С-У-С,Звонок всегда бесплатен,Он – Чинильщик ТелефоновНа Панели Инструментов Моей Жизни.

Первая песня закончилась, Марвин прошел к месту перед камерами и скромно поднял руки, требуя тишины. В контрольной будке инженер выключен запись «Аплодисменты».