Читать интересную книгу Русский вираж - Алексей Свиридов

— С чем сердечно и поздравляю! — фыркнул Илья и успокаивающе добавил: — Ничего, ничего. Привезем к ребятам, и будешь за ними как за каменной стеной. Мы свой план выполнили и, можно сказать, перевыполнили…

— Трепись меньше, — оборвал его Тимур. — И лезь в тачку, а то на утренний рейс не успеем. А ко времени дневного наши портреты будут уже по всему городу расклеены.

— Здесь портретов на стенах не клеют… — отозвался Илья, но тем не менее весьма поспешно затолкал в джип свои два метра росту.

Через полчаса все пятеро пересели в такси, заказанное по радио. Водитель снова оказался из иностранцев, и это было к лучшему: такие уже давно приучились не обращать внимания на странности пассажиров, а уж коли обратил — то помалкивать о них.

Никаких признаков того, что такси «ведут», не было, но лишь когда впереди замаячила панорама Дубая, Илья попросил остановиться. Вышел, сообщил в госпиталь координаты местонахождения доктора, раздавил телефон ногой и запнул его подальше в придорожный песок.

— Спокойней будет… — пробурчал он себе под нос и добавил по-английски, садясь обратно в машину: — Ну что, поехали! — и таксист послушно нажал на газ. Поскольку молчаливые клиенты ни разу не назвали его «командиром», он так и не узнал, что возил русских.

В городе они разделились: Тимур с Ильей спешили убраться из страны ближайшим же рейсом — он, правда, оказался не в Москву, а в Ташкент, но это были уже мелочи. Казак же с Наташей и Хомяком пересели еще в одно такси, и Казак собрался приказать ехать в гостиницу. Но Хомяк этому воспротивился и сразу же предупредил, что в свой номер он не пойдет ни под каким видом. Тогда Казак пообещал провести его в свой, но получил в ответ возмущенное:

— Смеешься? Ты со стороны на себя посмотри: кто тебя близко к отелю подпустит? И меня с тобой вместе в этой пижаме! А уж Наташку-то…

Казак задумался: действительно, этот момент он как-то упустил. Возвращаться прямо так все равно, что повесить над головой большой плакат: «Смотрите все, эти русские всю ночь где-то шатались! Проверьте их поскорее!»

— А! — наконец сообразил он. — Наташка, попроси у водилы телефон! Сейчас мы дядьке Колпикову позвоним, и пусть он посоветует!

Колпикова к телефону долго не подзывали, а когда он наконец подошел, то голос его был неприветливым:

— Да? — сказал он тоном, которым обычно говорят «нет», но, услышав голос Казака, тут же подобрел.

— Ничего не говори! Слышишь, ничего! Подъезжай… А, черт, лучше дай телефон водителю, я ему скажу, куда. Я вас встречу на машине, слышишь?

Оказалось, что когда Колпиков говорил про встречу на машине, то он несколько преуменьшил: машиной оказался огромный автобус с затемненными стеклами, официально арендованный все тем же «Ауксом». Через минуту после того, как прозвонился Казак, Саша-гонщик снизошел до того, чтобы сообщить коллеге основные детали событий в госпитале и, узнав, что «летун» скоро будет в условном месте, заметил:

— Ребята сказали, что видок у той троицы еще тот. Чего-нибудь надеть им прихвати… И устрой, чтобы можно было хоть немного помыться…

Еще вечером на этот совет Колпиков бы озлился вновь: раз «видок еще тот», то без намеков понятно, что надо ребят в порядок привести. Но сейчас ему было просто не до этого: ночное происшествие, четыре мертвых тела в полицейском морге, взрывное устройство в инструментальном ящике мнимого техника… На одни лишь формальности, связанные с передачей тел полиции, ушло часа два, а ведь еще пришлось давать показания следователю, проследить за правильностью осмотра места происшествия, отдать десятки распоряжений… Причем это было только началом!

И вот теперь, когда над городом уже прозвучали усиленные множеством репродукторов на мечетях крики муэдзинов и Колпиков решил часа на два отключиться, — как снег на голову сваливается эта сумасшедшая парочка!

«Переодеваться им, мыться… Зубы почистить!» — раздраженно думал он, но тем не менее из всех возможных вариантов выбрал именно большой автобус: только в нем был туалет с умывальником.

«Должно помочь, если там действительно настолько крайний случай!» — так решил Колпиков, а когда он увидел лица и одежду — сначала Наташину, а потом Казака, то понял: это и впрямь случай именно тот самый, крайний.

Несмотря на тональный крем и пудру, синяк на лбу Наташи продолжал быть заметен при взгляде хоть в профиль, хоть анфас, хоть в три четверти. Несмотря на одолевающую ее усталость, она долго вертелась перед зеркалом в своем номере, пытаясь хоть как-то уменьшить ущерб, нанесенный внешности, и наконец, огорченная, присела рядом с телефоном: Казак обещал позвонить, как только будет известно что-то про Корсара.

Мягкое кресло, тихий, уютный гостиничный номер, белоснежные простыни на разобранной кровати — все это сейчас казалось немного нереальным, частью какого-то сна. Или наоборот… Уходящий вниз колодец лифтовой шахты и темный простенок, мечущиеся по коридорам обезьянки и злобный оскал сторожевого пса, выстрелы и сумасшедшая гонка под рев двигателя — может быть, именно это было сном? А сейчас она всего лишь проснулась?

Может быть, ничего на самом деле не было? Сейчас Коля Казак позвонит и скажет, что Андрея никто никуда не увозил, и вообще, все хорошо…

Мысли Наташи потихоньку запутывались, и через несколько минут она уже крепко спала, так и не перебравшись в постель. Так прошло часа три, а когда ритмичный писк телефонного звонка разбудил девушку, ей показалось, что она только-только прикорнула.

— Наташа, ты? — Голос Казака был искусственно спокойным, и это нарочитое спокойствие уже само по себе заставило ее занервничать.

— Да, что случилось?

— Не хочу тебя пугать, но тут такое дело: Хомяка не хотят слушать.

— Что? Коля, я не поняла?

— Хомяку, как самовольно покинувшему лечебное заведение, предложили пройти экспертизу на вменяемость, а дальше и разговаривать не стали. Обещали затребовать у доктора Зуфира историю болезни, потом найти независимых медэкспертов — а без этого его словам никто не хочет верить

— Но ведь он здоров, и эксперты все подтвердят?

— Да, но это будет только завтра-послезавтра В консульстве говорят, что попробуют что-то сделать сегодня, но я им уже не верю. Вот…

Казак вдруг замолчал, будто решая, что стоит дальше говорить, а что нет. Наташа вскочила и закричала в трубку;

— Что, что вот? Почему ты об этом мне говоришь?!

— Не кричи, — произнес он очень тихо, и Наташа действительно замолчала, поняв, что сейчас услышит самое страшное. — Они там, в этом племени, или как его — в роду… Словом, они по своим законам уже все решили. Корсара хотят казнить завтра днем. Об этом объявлено. То есть может получиться так, что показания Хомяка уже ничего не изменят. Такие пироги.

— Подожди, Коля, подожди! Такого не может быть! Ведь должен быть какой-то способ — не знаю, шум поднять, в прессу сообщить…

— Я позвонил в корпункт сначала к нашим телевизионщикам, потом каких-то американцев в справочнике нашел. Наши без согласования с Москвой ничего делать не хотят, а американцы попросту послали, дескать, им не нужны фальшивые сенсации.

Казак вдруг забыл свой деланно-бесстрастный тон и заговорил горячо и сбивчиво:

— Все утро как в стену бьемся! В полиции даже к следователю не пустили — дескать, ваше заявление записано, вас вызовут, дипломаты ни уха ни рыла не чешут, и вообще — словно ничего не произошло! Наташка, честно, я уже плохо соображаю, что происходит: все вокруг такие вежливые, и всем наплевать на все, что вчера, что сегодня! Словно собрали полный город сволочей, что местные, что наши, всем наплевать…

— Всем? — перебила его Наташа. — Ты уверен, что всем?

— А ведь точно… — протянул Казак, вдруг поняв, о ком идет речь, и воскликнул: — Тогда давай к нему! Встречаемся у нашего офиса… Черт, тебе же сегодня работать надо было, и мне тоже! Давай лучше где-нибудь еще, а то полковник увидит и устроит разбор полетов. А нам сейчас только этого не хватало.

— Да уж… — Наташа мрачно улыбнулась, представив, что сейчас говорит и думает начальник делегации. — Тогда я подойду сразу к… к нему, ты меня понимаешь?

— Иду, — коротко бросил Казак. Наташа швырнула трубку на кровать и кинулась собираться. Уже в дверях она остановилась и на секунду окинула номер прощальным взглядом: все-таки сном оказались именно этот уют и это спокойствие. А теперь пришла пора возвратиться в действительность.

Всего лишь сутки назад Казаку казалось, что авиавыставка — это главное, вокруг чего крутится все окружающее. Если бы ему кто-то прошлым утром сказал, что на следующий день он будет шагать по аэродрому, вообще ничего не замечая ни в небе, ни вокруг себя, он бы лишь хмыкнул. Но теперь он действительно не обращал внимания ни на что вокруг. Было только одно: какие-то гады ради своих неведомых интересов обрекли его друга на гибель. И допустить этого было нельзя.