Читать интересную книгу Кирилл и Ян (сборник) - Сергей Дубянский

— И зачем всё это было?.. — в тысячный раз спросила Анна Павловна, и в тысячный раз не получив ответа, вздохнула. Смотреть альбомы расхотелось, потому что, если бессмысленно само бытие, то воспоминания о нём, бессмысленны вдвойне.

Она отодвинула альбом и на его место положила листок, куда ежедневно записывала текущие дела. Этого можно было и не делать, так как записи повторялись с жутким однообразием и годились на всю оставшуюся жизнь.

«Заканчивается колбаса, — прочитала Анна Павловна, — купить. Купить творог — полезно». Запись она сделала вечером, а, значит, сегодня наступило время реализации намеченного. Всё-таки хорошо, когда есть план — вроде, осуществляется преемственность дня вчерашнего и дня сегодняшнего; вроде, происходит движение к какой-то цели.

Анна Павловна давно не переодевалась, выходя на улицу, потому что разделять на «домашнее» и «выходное» было нечего — просто два относительно приличных платья, через равные промежутки сменяли друг друга. Пока одно было на хозяйке, другое, всегда сохло в ванной — сохло долго, так как отжать его сил уже не хватало.

Анна Павловна надела кофту с неопрятной дыркой на правом локте. Она прекрасно знала, что выходить в таком виде неприлично, но поскольку ничего не могла изменить, старалась об этом и не думать — главное, что она ещё способна самостоятельно добраться до магазина. Это ведь тоже подвиг — спуститься с четвёртого этажа, а потом вернуться обратно!

Заперев дверь, Анна Павловна нащупала перила и осторожно двинулась вниз. Она всегда смотрела под ноги, но сейчас что-то заставило её поднять взгляд, и вместо привычного серого марева, увидела поднимавшуюся навстречу женщину в чёрных одеждах. Расстояние между ними составляло целый лестничный марш, но, к своему ужасу, Анна Павловна отчётливо разглядела лицо — к ужасу, потому что это было её собственное лицо. Она почувствовала, что теряет силы, и, скорее всего, покатится прямо женщине под ноги (как в своё время случилось с её матерью), но человек не хочет верить в неизбежное, и Анна Павловна судорожно вытащила из сумки ключ. Пятясь, упёрлась спиной в дверь. Оставалось вставить ключ в скважину, но для этого требовалось оторвать взгляд от лица женщины, и это оказалось самым сложным. Среди многолетнего сумрака она впервые увидела что-то ясно и отчётливо, совсем как раньше. Как же лишать себя такого счастья?.. Правда, глупое чувство самосохранения говорило, что счастье это мгновенно, что оно последний подарок судьбы, от которого лучше отказаться, и тогда, может быть…

Ключ с первого раза скользнул в скважину и повернулся на удивление легко. Анна Павловна захлопнула за собой дверь и только тут сообразила, что ключ остался снаружи. Хотя, какая разница, если чёрная женщина могла проникать даже сквозь стены (по крайней мере, так рассказывала её прабабка её бабке, бабка — матери, мать — ей, а она — Надежде…) Анна Павловна неожиданно вспомнила про дочь …надо же сообщить ей, иначе придётся лежать в тесном коридорчике, пока соседи не почувствуют трупный запах. И очень правильно, что дверь останется открытой — зачем же потом ломать её?..

Анна Павловна протянула руку к телефону (последний раз она пользовалась им, когда вызывала себе «Скорую»). Подняла трубку и с радостью услышала гудок, мгновенно связавший её с огромным миром — это давало безумный шанс, что чёрная женщина способна заблудиться в нём…

— Кого надо? — спросил мужской голос. Анна Павловна не знала, кому он принадлежит, но не удивилась — они ж и поссорились с Надеждой, двадцать лет назад, как раз из-за того, что голоса эти менялись слишком часто. Правда, тогда они звонили сюда, в их ещё общую квартиру.

— Мне Надю, — сказала Анна Павловна тихо, словно боясь, что её услышит чёрная женщина, уже, наверное, добравшаяся до лестничной площадки.

— Надюх! Тебя! — крикнул голос. Возникла пауза, в которой слышался женский смех.

— Слушаю.

— Надь, — Анна Павловна не узнала голос дочери, но почему-то была уверена, что не ошиблась номером, — это я — твоя мать.

— Твою мать! — со смехом воскликнула трубка, — чего ты хочешь? А то я тут занята.

— Надь, я встретила её. Совсем как твоя бабушка — она поднималась мне навстречу…

— Кого ты встретила?.. Коль, ты кильку-то всю не жри!.. Так, кого ты встретила?

— Чёрную женщину.

— Хватит мозги пудрить! Тебе чего там, скучно?

— Мне не скучно. Я сегодня умру.

— Ну… — голос замолчал. Видимо, слово «умру» внесло диссонанс в застолье, — от меня-то ты чего хочешь? Вызови врача, если тебе плохо. Я ж не врач.

— От тебя я ничего не хочу, — Анна Павловна вздохнула, — мне надо, чтоб ты знала…

— Теперь я знаю, — перебила дочь, — завтра могу заехать, но сегодня, никак. Всё, пока.

Надежда положила трубку и вернулась к столу, на котором стояли пустые бутылки, кастрюля с макаронами, пепельница и банка кильки. Причём в пепельнице содержимого уже было больше, чем в банке.

Ещё в комнате находились двое мужчин. Один из них спал, растянувшись на полу и выставив на всеобщее обозрение огромную дыру в грязном носке. При дыхании его щёки надувались, и на губах появлялись прозрачные пузыри. Звали мужчину Петя, и Надежда ненавидела его. Ненависть эта была тихой и выражалась лишь в том, с каким откровенным равнодушием она ложилась на скрипучий диван, задирала юбку и отворачивала лицо. Впрочем, лицо можно было и не отворачивать, потому что желания целоваться у Пети никогда не возникало. А если б оно вдруг возникло, Надежде всё равно пришлось его исполнять, ведь квартира принадлежала Пете и за неё требовалось платить. Только чем, если самой хватает лишь на макароны?.. Оставалась единственная валюта — та, которую нельзя, ни истратить до конца, ни потерять по пьяни.

А сегодня случился праздник. Во-первых, Коля, молодой и симпатичный (такие мужчины давно уже не обращали на Надежду внимания) сидел и разговаривал с ней!.. Да ещё принёс четыре бутылки вина!.. Прям, добрый волшебник какой-то!..

Во-вторых, Петя скопытился очень быстро, и Надежда чувствовала себя свободной. В её нетрезвом сознании даже возникали сумасшедшие мысли, что этот день — начало чего-то нового и хорошего; того, чего ещё никогда не было в её сорокалетней жизни.

А, в-третьих, этот звонок. Если мать, действительно, умрёт, это будет настоящий подарок, который и должен венчать настоящий праздник! Это будет лучшее, что она способна сделать для дочери, ведь тогда можно уйти от Пети и начать всё заново. …Нет, конечно начать всё, не получится — возраст не тот, да и вообще… но, по крайней мере, никто не станет принуждать меня… разве только, голод, и то не сразу, ведь у матери должны быть сбережения, которых хватит на первое время… Надежда мечтательно улыбнулась.

— Кто это у тебя там заболел? — спросил Коля.

— Да мать, карга старая… Наливай, — Надежда, в сердцах, махнула рукой.

— Наливаю.

Глядя, как щедрая рука наполняет стакан, Надежда вдруг подумала — …всё она врёт! Специально ведь дразнит. Сколько вызывала «Скорую» и говорила, что умирает, а ни разу, тварь, не померла!.. А теперь ещё чёрную женщину приплела… Дуру из меня делает!..

Надежда чувствовала, что должна с кем-то поделиться своими мыслями, иначе они, либо сведут её с ума, либо заставят бросить шикарный стол и нестись на другой конец города, чтоб выяснить, есть у неё теперь собственная квартира или всё ещё нет. А с кем поделиться, как не с самым добрым, самым лучшим человеком?..

— Слышь, Коль, — Надежда присела рядом с гостем, — а ты знаешь, как выглядит смерть?

— Какая смерть? — Колина рука дрогнула, и поток жидкости иссяк, чуть-чуть не поднявшись до заветного рубчика.

— Я чего хочу сказать… только не надо ржать, ладно?.. Говорят, женщины в нашей семье перед смертью видят саму себя, только одетую во всё чёрное…

— Не понял, — Коля отставил бутылку, — ещё раз.

— Чего ты не понял? Идёшь ты, а навстречу — тоже ты, только весь в чёрном. И в тот же день, бах!.. Ты помираешь.

— Скажешь тоже, — Коля испуганно оглянулся, но никого не обнаружив, усмехнулся, — дура ты, Надька. Ты сама подумай, чего несёшь!..

— Тогда плохо, — Надежда вздохнула, — а я уж губы раскатала… Мать сейчас звонила, так сказала, что видела чёрную женщину… ну, себя, короче.

— А ты хочешь, чтоб она умерла? Это ж мать! Ты думаешь, чего говоришь?..

Надежда взяла стакан и по-мужски выдохнув, осушила его до дна. Она знала, что после этого станет сама собой, и будет говорить то, что думает, и делать то, что считает нужным. В такие замечательные мгновения она обычно заявляла Пете, что он — мразь и подонок. Правда, потом приходилось неделю отсиживаться дома, пока не пройдут синяки, но зато он знал, что она о нём думает!

…И Коля пусть знает, что я думаю о матери!..