Но в полдень того же дня Антон Крестинский передумал. Он решил, что затевать подобную кашу изнутри, находясь в России, — это слишком опасно. Крестинский решил сначала выехать за границу, а уже оттуда взрывать свою «бомбу».
В половине первого он отдал приказ сворачивать обе операции. И провести тотальную зачистку.
В пентхаус к журналистам были отправлены десять спецназовцев, чтобы убрать сочинителей и их охрану, сжечь квартиру, уничтожить компьютеры и таким образом стереть с лица земли все следы проекта.
Спецназ МВД наткнулся не только на журналистов и их охрану. Боестолкновение продолжалось не больше десяти минут — четверо спецназовцев были убиты, остальные отошли, так и не выполнив поставленной задачи.
Охрана журналистов решила, что это пришли их спасать, и потому кинулась было на людей Конторы. Это было очень неверное решение. Оно стоило им жизни. Из семи журналистов двое погибло, один был тяжело ранен и позже умер в больнице. Остальные немедленно дали пресс-конференцию, где эмоционально и убедительно разоблачили Крестинского и рассказали, как были похищены и заперты в квартире; как их заставляли работать под страхом смерти...
Это было началом конца Крестинского. Вскоре он уже оказался за пределами России, и уже там, в своей южноамериканской резиденции, стал изобретать новые проекты, еще более глобальные. И более безумные.
Но жена Директора к этому времени уже была мертва.
6
— Видишь ли, — сказал Директор. — Наша организация не занимается местью. Тем более личной местью.
— Да, — согласился Бондарев.
— И когда ты ликвидировал Акмаля, это не было местью за Воробья. Мы убрали Акмаля, потому что он представлял угрозу для национальной безопасности.
— Да, — сказал Бондарев.
— Я знал имена всех шестерых спецназовцев еще тогда. Но я не мог приказать их убить, потому что Контора — это не моя частная лавочка. Здесь другие правила. Эти шестеро, в конце концов, просто исполняли приказ. Но с другой стороны... Это такая тяжесть — знать, кто стрелял, и оставить этих людей живыми. Быть может, кто-то бы и выдержал это, кто-то бы и смирился. И забыл. И простил. Но я не смог.
— Я бы, наверное, тоже, — сказал Бондарев.
— Мне нужен был повод. Просто повод. Чтобы эти люди попали в поле зрения Конторы. И они попадали. Теперь уже все шестеро попали. Шустров был последним, шестым.
— Понятно, — сказал Бондарев.
— Поэтому я приказал не брать его живым. Поэтому я вытащил тебя из президентского дворца. Поэтому ты действовал один и без поддержки — чтобы в Конторе не знали. Тебе я, по крайней мере, могу объяснить свои мотивы. И ты, наверное, сможешь их понять. А вот поймут ли меня на Чердаке...
— Я думаю, они бы поняли, — предположил Бондарев.
— Кто знает? Эти шестеро... Быть может, они были не такими уж плохими людьми. Не такими уж опасными, чтобы бросаться по их следу. Этот твой Шустров...
— Шустров? С Шустровым все было правильно. Он заслуживал то, что получил.
— Да? — Директор посмотрел на Бондарева снизу вверх. — Может, и так. Ведь при Крестинском в такие подразделения отбирали особых людей, с повышенной моральной гибкостью. Чтобы могли исполнить любой приказ. Подразделения потом расформировали, а люди-то остались... — Директор вздохнул. — Люди...
7
Бондарев стоял с «ремингтоном» в руке, глядя, как исчезает где-то там, внизу, тело Шустрова, чувствуя обычную в таких ситуациях усталость и опустошенность. Он выполнил свою миссию. И на некоторое время перестал осознавать смысл своих действий, прошлых и будущих.
Наташа смотрела на свою ногу, которую еще недавно сжимали мертвые пальцы, и дрожала. Ей казалось, что на коже еще видны отпечатки от пальцев Шустрова, которые так судорожно впились ей в ногу на несколько последних секунд...
А потом она увидела сумку. Синяя спортивная сумка, брошенная Шустровым в своего противника, ударилась о камень, отлетела назад, на песок, и теперь медленно сползала по наклонной вниз.
Наташу вдруг охватило сильнейшее желание броситься к ней, превозмогая боль, превозмогая страх... Она даже протянула руку с растопыренными пальцами в том направлении. Но не больше. Словно стеклянная стена отделила ее от сумки — Наташа не видела эту стену, но она знала, что такая стена есть. И даже не стоит пытаться ее пробить.
Завороженно и в то же время с абсолютным спокойствием следила она за скольжением сумки по наклонной плоскости, все ниже, ниже...
— Ты можешь встать? — услышала она.
— Я?
— Разве здесь есть еще кто-то? — улыбнулся Бондарев. — Так что?
— Попробую... — Со второй попытки она встала. Бондарев протащил ее через проход, потом взвалил на правое плечо и медленно, трудно, но непреклонно стал выбираться наверх.
Когда они добрались до джипа, солнце садилось. Бондарев неприязненно смотрел в его сторону. Он подумал, что это, должно быть, местный жестокий бог, требующий кровавых подношений. Таковых достаточно было сегодня, поэтому солнце на некоторое время покидало небосклон. Чтобы завтра вернуться и потребовать новую кровавую дань.
Бондарев положил девушку на заднее сиденье. Наташа держала ладони на повязке, сквозь которую пробивалась боль, и думала о том, что путь домой есть самый лучший из всех путей.
«Крайслер» медленно тронулся, и вскоре Бондареву пришлось включить фары, чтобы освещать себе путь. Солнце ушло.
— Как вас зовут? — вдруг спросила сзади Наташа.
— Бондарев, — ответил Бондарев.
— А имя?
— Просто Бондарев, — ответил он и, морщась от боли, вытянул левой рукой из кармана рацию. Надо было оповестить всех, что он возвращается.
8
Часы показывали неизменные двадцать один пятьдесят три, когда Директор вступил в один из трех подземных коридоров, что вели в Зал. Телохранитель остался позади, и Директор продолжил свой путь в одиночестве.
Сканер опознал рисунок сетчатки, Директор отстучал на панели набор из семи цифр и подождал, пока дверь неторопливо и солидно отъедет в сторону. Потом он вошел в Зал Трех — так же как входил сюда несколько десятков раз до этого. Все трое были в сборе.
— Итак, — сказал Президент. — Сегодня надо рассмотреть текущие вопросы...
Прошло около получаса, прежде чем министр внутренних дел смог задать интересующий его вопрос.
— Я вас не слишком обрадую, — сухо сказал Директор. — Объект нейтрализован, взять живым не удалось. Мне очень жаль, но на этот раз обстоятельства оказались сильнее нас.
— Н-да, — сказал министр без энтузиазма. — Действительно жаль... Хотелось бы понять, какие недостатки в воспитательной работе могли породить такие отклонения... Как вы понимаете, подобные случаи совершенно не характерны для нашей системы.
— Понимаю, — сказал Директор.
Он вспомнил, как утром пропустил через бумагоуничтожитель последнюю порцию документов по операции «Красное солнце». Потом Директор достал зажигалку, запалил верхний слой бумажных обрезков и закрыл крышку металлического контейнера. Когда утром уборщик откроет его, чтобы высыпать в мусорный бак, внутри окажется только пепел — черный, как бездонная непостижимая бездна, именуемая человеческой душой.
— Теперь — следующий вопрос... — сказал Президент.
Примечания
1
Сумка... где вокзал... сколько (казах.).
2
Спасибо, отец (казах.).
3
Хорошо, хорошо (казах.).
4
Ох-ох, рука (казах.).