Привратники широко распахивали двери перед каждым, кто входил в зал. Шеннон видела, как зал постепенно заполнялся. Она уже целый час ждала, когда ее вызовут, а опоздавшие все шли и шли. Когда двери открылись перед юристом, парик которого едва держался на голове, Шеннон изумилась, увидев в зале Августуса Муира.
Окаменев, она смертельно побледнела.
Муир разговаривал с магистратами.
Обеими руками Шеннон схватилась за скамью, чтобы не упасть. К ней подошел один из привратников:
— Мадемуазель, вам плохо?
Он принес ей стакан воды.
— Мой отец провел во Флит целый год, — шепнул он. — То, что вы делаете, мадемуазель, достойно похвалы. Держитесь.
Шеннон улыбнулась ему и машинально поднесла стакан ко рту.
— Правда, ты и впрямь испугалась! — сказал Гиббон.
— Там находится Августус Муир.
— Разумеется, — ответил Гиббон. — Он сюринтендант тюрем. Но не беспокойся, ты слишком мелкая рыбешка для него. Он тебя не съест!
— Он уже меня съел, — прошептала Шеннон.
— Что ты сказала?
— Ничего.
Во Флит никто, даже такие близкие друзья Шеннон, как Эдит Стэндиш, не знали о ее отношениях с великим торговцем.
Минут через двадцать к Шеннон подошел привратник:
— Ваша очередь.
Он помог ей встать. Шеннон направилась было в сторону зала суда, но привратнику было велено открыть боковую дверь.
Шеннон оказалась в просторном зале, обшитом деревянными панелями. В центре стоял стол из красного дерева, окруженный примерно шестьюдесятью креслами с красной обивкой.
Высокие окна выходили на улицу и площадь.
В зале никого не было, за исключением одного человека.
Привратник вышел. Закрывая дверь, он храбро напевал песню «Отважная леди из Флит».
Метрах в двадцати Шеннон увидела силуэт полного человека, стоявшего неподвижно. Его руки были засунуты за фалды фрака. Человек смотрел в окно.
— Шеннон, подойдите ближе.
Этот голос был голосом из преисподней. Вот уже девять лет, как она не слышала его.
Стоявший у окна Августус Муир по-прежнему словно не замечал ее. Его лицо заплыло жиром, волосы стали совсем белыми. В свои шестьдесят три года он выглядел дряхлым стариком.
Когда Шеннон подошла, он повернул голову. Муир увидел, что она похудела, подурнела. Правда, черты ее еще не утратили изящества, но эта измученная женщина ничем не напоминала ту красавицу из Драйбурга.
И вновь первой осмелилась заговорить Шеннон:
— Я долго ждала этой минуты, мсье. С момента нашего расставания в Драйбуре. Я много раз писала вам, но вы мне не отвечали.
Муир хранил молчание.
— Вы, по крайней мере, читали мои письма?
Ее голос дрожал.
— Я читал их, — откликнулся Августус. — Но разве они могли мне поведать о том, чего бы я не знал?
Он говорил очень медленно.
— Моя точка зрения на то, что произошло между нами, заслуживает того, чтобы ее выслушали, — сказала Шеннон сдавленно.
— У меня есть причины в этом сомневаться.
— И мое раскаяние! Вы должны были понять, что во всей этой истории я была всего лишь орудием в руках Монро!
Шеннон разволновалась. Она старалась для начала взять себя в руки, обуздать нахлынувшие на нее чувства.
— Я много раз писала вам о том, как отзывался о нас лорд Джозеф Монро до нашей встречи.
— Да.
— Я верила ему. Разве у меня был выбор? Я была так молода! Разве я не заслуживаю прощения?
— Вы перепутали роли. Жертвой были не вы, а я.
Шеннон опустила голову.
— Методы моей жены Трейси и ее отца мне известны. Я не сержусь на вас за то, что вы позволили им убедить себя в необходимости погубить меня ценой отвратительной комедии. Я сержусь на вас только за то, что вы пошли до конца. Несмотря на нашу встречу.
— Я не знала, как найти выход из сложившегося положения! Я поклялась им в верности. Ваша жена внушала мне такой ужас! Если бы вы знали, как мучили меня в тот вечер угрызения совести, когда я пришла в вашу спальню.
— Угрызения совести? И это вы говорите в свою защиту? Жалкие угрызения совести, которые не остановили вас!
Шеннон вновь опустила голову.
В Драйбурге, на следующий день после приезда Монро, Августус велел шотландским наемникам схватить лорда Джозефа и его сыновей. Наемники отрубили им головы и надежно спрятали тела.
— Весь Лондон какое-то время судачил о необъяснимом исчезновении Монро, но никто так и не узнал правду, — продолжал Августус. — Что касается моей жены Трейси, то вот уже девять лет она сидит взаперти в комнате под крышей моего дворца. Не завидуйте ей. Это закуток без печки. В ее распоряжении есть только чердак и ночная ваза. Она никогда не видит неба, кроме тех дней, когда и устраивают большие приемы. Тогда я приоткрываю разбитое окно, чтобы она, встав на цыпочки, могла полюбоваться миром, который потеряла.
Через три дня после смерти Монро по приказу Августуса шотландские наемники нашли Шеннон в горах. Чтобы наказать Шеннон, Муир заплатил двенадцать тысяч долга, доставшегося ей по наследству, а затем, став ее новым и единственным кредитором, бросил молодую женщину во Флит.
При этом Муир велел, чтобы она никогда, даже после его смерти, не вышла на свободу.
— Вы обе мои пожизненные пленницы, вы — во Флит, Трейси — на чердаке ее бывшего дворца. Самая несчастная из вас двоих вовсе не та, что вы подумали. Трейси проявила благоразумие и не напоминает о себе. Вы же — другое дело.
— Ваша жена защищает себя одну, — вскинула голову Трейси. — Моя судьба мало меня волнует. Я защищаю всех должников Флит. И обвиняю я не вас, а Хаггинсов.
— Вы интриганка. Вы были ею уже в Драйбурге.
— Я не плету интриги. Я открываю всем правду.
— Правду? Неужели? Дура!
Муир позвонил в колокольчик, стоявший на столе. Шеннон увидела, что в зал вошел Джон Хаггинс. Он поклонился Муиру.
Августус сказал:
— Вы обвиняете мсье Хаггинса, присутствующего здесь, в злоупотреблениях и лихоимстве.
— У меня есть доказательства.
— У меня тоже.
Шеннон нахмурила брови. Хаггинс улыбался.
— У меня тоже, — повторил Муир. — И у первою лорда Казначейства. И у канцлера Палаты шахматной доски. Мне нечего больше сказать. Впрочем, никому нечего больше сказать.
Шеннон молчала.
— Что вы думали? Что мсье Хаггинс оставлял все деньги себе? Растратчик, взяточник, нарушающий взятые на себя обязательства, и это на глазах властей? — Муир пожал плечами. — Хаггинс делает лишь то, что мы просим делать всех управляющих долговыми тюрьмами. Справедливость требует взимать с вас деньги, пусть это и противоречит закону. Эти деньги помогают выплачивать жалование надзирателям, ключникам, привратникам, содержать наши суды. Допускаю, что они частично идут и на выплату моего жалования как сюринтенданта тюрем. До Хаггинса ни один управляющий не смог навести такого идеального порядка в счетах!
Управляющий тюрьмы поклонился Муиру, благодаря его за комплимент.
— В нашем королевстве система частных долговых тюрем существует вот уже три столетия. И как вы думаете, почему?
Шеннон пыталась сохранять спокойствие, хотя откровения Муира вызывали у нее отвращение.
— Кредиторы несостоятельных должников были рады узнать, как их грабят, — заявила она.
— Пусть только попробуют заявить протест! — Августус расхохотался. — Результат не заставит себя ждать. Мы уничтожим долговые тюрьмы! В конце концов, не вечно же судебной системе королевства спасать их от неприятностей. Только они и они одни виноваты в том, что легкомысленно дали в долг неизвестно кому. Судебная система проявляет благородство, приходя им на помощь. Не рассчитывайте на кредиторов. Пусть мы несовершенны, но мы приносим им пользу. Не так ли, мсье Хаггинс?
— Истинная правда, монсеньор Муир.
Шеннон до глубины души поразили откровения Муира. Оказывается, Хаггинс обогащался для того, чтобы обогащать своих начальников! От жалкого управляющего Флит до первого лорда Казначейства, а возможно, и до самого короля — все они были повязаны одной веревкой!