ужасные звуки ударов и хруст костей.
В таких драках родство не признается, и даже если у Дятла есть дядьки в Риченгиро, то сейчас они с ним же и схватились. Дятел увернулся от них, а потом с размаху ударил Ристо по голове кией. Ристо обмяк и сел на землю. У меня свет перед глазами померк. И в тот же момент разнесся женский крик:
– Пожар! Горим!!! Братья-цыгане, помогайте!!!
Все, кто на ногах держался, бросили драку и понеслись в сторону рынка. На поле остались только лежачие, да Горба в упоении кией махал, да Муша на пне. Дождик пошел. Коряга увела Горбу. Я хотела Муше помочь дойти до табора, но он только рукой махнул на меня.
– Эх, Воржа, уйди! Раньше я шустрый был, а сейчас хоть не гляди на себя. Прошла молодость, и удаль ушла. Одна труха во мне. Эх, туда-сюда!
Запел Муша ту балладу тоскливую. Поет и плачет. Лицо каменное, спокойное, а по нему слезы ручьем льются. А может, показалось мне, не слезы это были, а дождь.
Было непонятно, кто из наших убежал пожар тушить, а кого на поле искать надо. Пошли мы с Розой смотреть, кому помощь нужна. А я вижу это месиво из тел и грязи и идти не могу. Ноги дрожат. Кто стонет, кто шевелится, кто встать пытается. Поискала я Ристо, но не увидела нигде. Подумала, что очнулся он и ушел, пока я с Мушей возилась.
– Пойдем отсюда, Роза!
Роза брата своего увидела, охнула и побежала к нему. А я смотрю – розочка. Прямо у моих ног розочка в крови, сморщилась, как тряпочка. И тут же Ристо лежит, и лицо у него все кровью залито. Присела я рядом и чувствую: все, сил моих нет. И еще Муша так жалобно поет, и дождь этот упокойный. А Ристо возьми да открой глаза:
– Слышь, цыганочка…
– Ну-у, – говорю я, а сама плачу.
– Ты такая красавица, что солнце среди бела дня спускается, чтоб на тебя посмотреть.
– Я думала, ты по-о-омер…
– Да я помер сначала, а потом подумал, дай еще на тебя полюбуюсь, и вернулся.
А я и сказать больше ничего не могу. Сижу возле Ристо, глажу его по голове и понимаю, что пропала. Сердце-то из груди не выплюнешь. Люблю я его. А потом Драго мне вспомнился, и даже рука замерла – нельзя гладить кудри Ристо, нельзя даже смотреть на него. Что я делаю?
Позже в таборе я спохватилась, что нет на мне монетки помолвленной, и ленточки от нее нет. Когда она потерялась, не знаю. Хотела утром сбегать на поле, поискать монетку, а потом поняла, что это знак моей новой любви. Судьба, знать, решила, что больше я не невеста Драго.
Не пошла на поле. Будь что будет. У нас ведь как говорят – коли дороги разошлись, не оглядывайся.
Глава двадцать вторая
Латэ на ило, а пхус, лэстэ спички[77].
Муша ел арбуз, косточками брызгал во все стороны и хвастал:
– Вот если бы здесь был Драго! Мой внук, туда-сюда, сотню человек одной рукой перешибает!
Это он о драке на Петров день.
– Мой Драго этих Риченгиро скоро осадил бы, – продолжал Муша.
Я покраснела, как заря, и возблагодарила Николу Угодника, что сижу у самого огня и никто не подумает чего обо мне.
Теперь в таборе только и разговоров, что о драке. Кто-то зубы потерял, кто-то руку сломал, у кого лицо все заплыло, а тело в синяках у каждого, но все сходятся в одном – драка удалась.
Наши храбрецы хвастают, что в Риченгиро больше битых, а я знаю, что не больше, знаю, что примерно поровну.
Еще говорят, что пожар в Риченгиро уничтожил всех зверей и им теперь придется нужду мыкать и скитаться. А я знаю, что дождь потушил огонь, прежде чем мужчины добежали туда, и никто не пострадал.
Откуда я все это знаю?
Мне страшно, что будет, если об этом проведает отец, но я сегодня разговаривала с Ристо. Цветочки он мне принес, розочки дикие, все ладони исцарапал.
Пошла я за валежником в лес, а Ристо из-за дерева выскочил и схватил меня так крепко, что я даже испугалась. Держит он руки мои и шепчет. Так громко шепчет, что лучше бы кричал.
– Я тебя ищу. Поговорить нам надо!
– Не могу я, Ристо! Меня хватятся.
– Хочу жениться на тебе! Без ножа ты глазами сердце зарезала, остудила своими глазами сердце мое! Выходи ночью к лесу, хоть раз на тебя посмотрю! – а у самого один глаз заплыл синим.
– Темно же!
– Это для воров темная ночь, а для тех, кто любит, – месяц и звезды.
Месяц и звезды! Ну как я выйду? Не вышла. Заснуть не могу, лежу, слова Ристо вспоминаю и обмираю вся. Как так получилось, что я полюбила его? И вдруг слышу издалека:
Че-ерез тебя, моя крррасавицаааа,
Хожу я холост, нежена-а-ат.
Песня тихонечко пробралась в шатер и под сердцем у меня свернулась. Знаю, кто поет. Ристо, Ристо поет! Лежу я, улыбаюсь и улыбку руками укрываю, потому что кажется мне – ее и в темноте могут увидеть.
Из-за тебя я сделался
Негодным человеком!
Трех коней я загнал на падаль,
Да мэ пал ту́тэ трин дывэ́с мэ
на пием и на хаем, и паны́ на пием,
и дэ пал ту́тэ думиндем![78]
Страдает, сказала бы Лолли. Ах, Лолли, Лолли, значит, ты была права. Если б я знала тогда, какой счастливой можно быть, просто слыша чей-то голос!
Ту бэ́шка мири́ гожиня
адо зэ́лано вурдо́,
до зэ́лано вурдо
и до рипту́шко припхандло́.
Ни тужи́нэ ту мири́ гожиня́,
Да мэ мэ пристайлю ту, со камэ́са:
О чае тюке́нца и о саха́ри шер́нца.
А да сы́во, сы́во да разгуля́йся,
И мири гожиня́ розрундя́пэ –
а́ да би́да накаса́лась,
а да по́дло ча́й навязалась.
Мэ да бида́ке отпхена́ва,
а да гоженэ́ ча́тыр мэ на джа́ва[79].
Как он поет! Не жених мне и не боится, что песню его услышат, поймут, что любит он. Ристо, милый, как хорошо поешь ты! Как сладко звучат у тебя слова песни этой, будто ты сам ее выдумал! Никто мне так не пел еще.
А почему Драго не пел?