Уф, кажется всех же ж перебрал…
Ан нет, осталась ещё одна - девчушка ещё, а уже профессор, но с характером таким - не приведи Мерлин с Морганою! Луна, мисс Луна Аугуста Лавгуд, профессор Прорицаний, да поцелуй её хоть Дементор - хошь кто-нибудь да поцелуйте! Живёт затворницей, из башенки своей малогабаритной лишь пару разиков в неделю соизволит появиться ж то на ланч, то на обед, лишь бы на Ремуса в дверях Большого Зала наткнуться и сказать скромно:«Извините!». А любит она, ох, и сильно ентого самого проклятущего, аки Мордред бесчуйственный - прости ж, Морганушка, профессора Люпина.
Вот только он её любви ну ни в какую не видит и не чует, ему, вишь ты, игрушку свою подавай из неведомого матерьяла, да Севочку, чтобы с ним пинтами алкоголь распивать и про тяжёлые будни разговаривать, но так смешно, ей-Мерлин! Помираю аж со смеху, «погораю», как студенты говорят! Или же как-то по-другому? А и Мерлин с ними со всеми, кроме моего бесценного мальчика Сево… Нет, он не любит, когда я его так так называю… Ну, тогда официально, моего поистине бесценного друга, профессора Снейпа. От как сам сказал, и самому же одиноко от ентого дурацкого, в сущности, высказывания.
Господин Директор, наконец, сбросил маску нарочитой хоробрости и всезнайства и пришёл в себя. А в себе оказалось очень и очень неуютно.
… Откуда же господин Директор всё это знает? Да кто сам расскажет, а за кем, вот, как за Ремусом с мальчиком его Севочкой, и через камин приглядеть незаметненько нужно, чтобы в крайность Северуса Люпин не увёл. Мыслимое же разве это дело - в оборотня вдруг да невзначай влюбиться! Это ж проклятье на всю жизнь! А то же Люпин известный мастак на крайности, одним словом, не в обиду ему будь сказано - он же сущий оборотень, как есть, один в один, только образованный да ест с тарелочки ножом и вилкой, что, впрочем, не меняет его природу.
____________________
* A guy (англ.) - парень.
Глава 17.
… Прошёл ещё один день в лагере с его размеренным, но шумным настроем. Квотриуса больше не била лихорадка, и глаза его не мерцали так неестественно, как в ту достопамятную ночь, когда Поттер, нет… Гарри впервые кон… А ну его, Поттера «Гарольдуса Цеймса», к Мордреду за пятку, пускай его подавится хоть разочек по-настоящему таковым подарочком, сделанным от всей души!
Северус с Квотриусом только целомудренно, истинно по-братски поцеловались несколько разиков, а им ведь уже давно нужно большее, много большее, вот и не распаляли они друг друга без нужды по негласной, но установившейся между ними договорённости. Она сводила к минимуму контакты между братьями, делая их любовь невидимой, почти невесомой, незримой, неощутимой третьим - Гарольдусом.
Сегодня Снейп самостоятельно, не доверяя пьянчужке и обжоре Формеусу, снял шов со спины Квотриуса. Гладенько так получилось, вот только кожа всё ещё воспалена. Непонятно, отчего. Вроде всегда Северус антисептиком этим вонючим руки протирал до того, как шва касаться. То ли нитки не простерилизовал. Тогда… в ту бешеную ночь, то ли… В общем, он пребывал в растерянности, почему покраснение на месте шва осталось. Но ощущение странности не покидало его. Квотриус же - полукровка, а на таких воинах должно всё хорошо зарастать. Дикарская кровь всё-таки в жилах. Вон, остальные-то бывшие раненые легионеры уже вовсю женщин мутузят, а Квотриус… С ним даже поцеловаться по-настоящему страшно.
Я переговорил с «отцом», выложив ему свои соображения о предстоящей встрече с воинами Х`ынгу на их земле, куда мы сегодня направляемся. Папенька долго думал или просто делал вид, что умеет думать, и думать при этом стратегически… Хотя я недооцениваю Папеньку - у него ведь большой опыт войн с варварами. Однако тот, лесной опыт наложения Imperio он действительно… кажется… не помнил. По крайней мере, не подал виду. Может, так и полагается поступать настоящему ромею - не мстить, но полностью аннулировать потерю чести - дуэли-то ещё не приняты!
Может, на его не коротком веку находились среди дикарей и пострашнее этого, уже в зубах навязло, «Блестящего» - так переводится «Х`ынгу». Как будто свет на нём клином сошёлся! На этом «Блестящем» варваре, который беспокоит сознание нас троих - двух братьев и отца, а теперь ещё и избранных всадников. Тех, которые, опохмелившись после двухдневной пьянки, в состоянии принимать участие в военном совете, учинённом Папенькой, уже давно опохмелившимся и после недоперегнатой горилки, как сказали бы шотландцы, и после бабёнок, перепробовав каждую и не по одному разу. Но все эти «благородные» занятия отняли у него времени, меньше, чем у других всадников.
В общем, «отец» отдал приказ возничим впрягать зажиревших на дармовом, произрастающем на поле, овсе, лошадей в квадриги и двигаться за моим «рабом» по кличке, «данной» мною «Гарольдус», который побежит отдельно от остальных рабов - впереди войска, одесную квадриги Папеньки. Я лишь настоял на том, что Квотриус поедет впереди меня, чтобы мне удобнее было наблюдать за егонеустойчивым состоянием. Неестественно красный шов после снятия ниток так и стоял перед глазами.
Сам я отощал ещё больше - скоро светиться на солнце буду. Потому, как откармивал Поттера, чтобы у него сил хватило бежать всю дорогу. Он толком ничего не делал целыми днями, лишь жрал и спал, но хорошо хоть, на вторые сутки я заснул ночью таким крепким сном, что и он своим храпом не мог меня достать извне. Меня уже и храпом не разбудишь - так умаялся с Квотриусом. Да и с Поттером тоже хлопот хватало - накормить, напоить из рога, из которого он вовсе не умеет пить, проливая всю воду на себя, повелительно командуя на глазах легионеров, вывести его на овраг, ни на мгновение не оставляя его в одиночестве, но только под присмотром.
Я тренировался со своей тенью - да, противник так себе, но уж каков есть. Не с коротким же гладиусом и не с тяжеленной, рубящей спатой мне скрещивать своё благородное, тонкое, гибкое оружие.
Оно, в некоторой степени, похоже на Квотриуса - происхождение дрянное, выковал же его грязный колон с таким же необразованным подмастерьем из плохого железа, но по законам ковки и закалки дамасской стали, вот и вышла вещь преотменная. Также и Квотриус - полукровка, такой же, как его многочисленные сводные братья и сёстры - рабы и рабыни, выковал себя сам, обучившись писать, а, главное, полюбив чтение и даже изучив сложное для понимания европейца египетское письмо.
Ведь Квотриус, даже став воином, убивал из полудетской ещё привязанности к «благороднейшему» делу отца, которого любит больше, нежели мать - грязнокровку, «наградившую» его полукровностью по воле отца, конечно, но Квотриус, как кажется, до сих пор не осознал факт невиновности его матери в акте его появления на свет. А ещё брат убивал из святой веры в правое дело ромеев - быть хозяевами всего Альбиона. Только убивал - всех, без разбора, в бою или подкравшись в темноте ночи, сонных - кто попадался под карающий гладиус или спату… Лишь за то, что они - варвары. А, может, не «лишь», а «именно поэтому»?