Сетракян подобрал книгу — на самом деле это был экземпляр шестого издания дарвиновского «Происхождения видов» в переплете с корешком и крышками из серебра Британия{13} — и бросил ее в дорожную сумку. С мечом в руке он подошел к книжным полкам — к тому месту, куда столь отчаянно рвался Древерхавен.
Тщательно осмотрев полки, в том числе на предмет мин-ловушек, Сетракян наконец нашел книгу, служившую пусковым механизмом. Он услышал щелчок, секция книжных полок немного подалась вперед, Сетракян толкнул ее, и вся книжная стенка повернулась вокруг невидимой оси.
Первым делом на Сетракяна нахлынул запах. Заднее помещение квартиры Древерхавена, лишенное окон, непроветриваемое, представляло собой гнездовье вампира, набитое ненужными книгами, всякой мусорной дрянью и смрадным тряпьем. Однако не мусор и не тряпье, пахучие сами по себе, были источником совсем уже чудовищной вони — эта вонь водопадом изливалась с верхнего этажа, куда вела забрызганная кровью винтовая лестница.
Именно там, на втором этаже, Сетракян обнаружил операционную. Посреди комнаты, на черном кафельном полу, запятнанном чем-то жутким — видимо, запекшейся людской кровью, — стоял стол из нержавеющей стали. Все поверхности комнаты покрывали какая-то немыслимая грязь и ссохшиеся человеческие выделения, копившиеся здесь десятилетиями. В углу стоял заляпанный кровью холодильный шкаф для мяса, вокруг него с жужжанием вились мухи.
Задержав дыхание, Сетракян открыл холодильник — просто потому, что он должен был сделать это. На полках лежали одни лишь свидетельства кошмарной извращенности Древерхавена — и ничего такого, что представляло бы реальный интерес. Никакой информации, полезной для Сетракяновых поисков. Авраам вдруг подумал, что ему становятся привычны картины порока и безнравственности, сцены бессмысленной резни и издевательств над человеческой плотью.
Он вернулся к твари, изнемогающей под грузом серебра. Весь грим, вся косметика уже стекли с физиономии Древерхавена, обнажив истинную личину стригоя. Сетракян подошел к окну. Первые проблески рассвета только начали просачиваться сквозь стекло. Скоро ясный солнечный день возвестит о себе, ворвется в эту квартиру и, прогнав мрак, очистит ее от вампиров.
— С каким же ужасом я ждал каждого нового рассвета в лагере, — сказал Сетракян. — Начала очередного дня в хозяйстве смерти. Я не боялся смерти. Всякий день она могла выбрать меня, однако я не хотел ее выбирать. Я выбрал выживание. Но, сделав это, я тем самым выбрал страх.
Я рад умереть.
Сетракян взглянул на Древерхавена. Стригой больше не заботился о шевелении губ, эта уловка уже не нужна была ему.
Вся моя страсть, вся моя похоть давным-давно удовлетворена. Я зашел так далеко, как только может зайти существо в этой жизни, будь то зверь или человек. Я больше не испытываю голода по чему бы то ни было. Повторение лишь гасит удовольствие.
— Та книга, — сказал Сетракян, бесстрашно подойдя совсем близко к Древерхавену. — Она больше не существует.
Она существует. Но только дурак осмелится продолжать ее поиски. Если ты гонишься за «Окцидо Люмен», это означает, что ты гонишься за Владыкой. Ты, может, и в силах справиться с его усталым приспешником вроде меня, но если ты бросишь вызов ему самому, шансы наверняка будут не на твоей стороне. Как их не было на стороне горячо любимой тобою жены.
Вот, значит, как. Похоже, толика извращения все же осталась в вампире. Он по-прежнему обладал способностью — пусть малой и тщетной — извлекать удовольствие из несчастий других. Как ни пригибала вампира тяжесть серебра, он не спускал глаз с Сетракяна.
Утро было уже совсем близко, солнечные лучи под косым углом стали проникать в комнату. Сетракян выпрямился, внезапно ухватился за спинку кресла, в котором сидел Древерхавен, наклонил его, оторвав передние ножки от пола, и с силой потащил сквозь проем вращающейся двери в потайное заднее помещение, оставляя на паркете две глубокие борозды.
— Солнечный свет слишком хорош для тебя, герр доктор, — провозгласил он.
Стригой по-прежнему не сводил взор с Сетракяна, его глаза полнились… предвосхищением. Наконец-то для него нашлось что-то неожиданное. Древерхавен страстно хотел стать участником любого извращения, вне зависимости от роли, которую придется играть ему самому.
Ярость душила Сетракяна, но все же он находил в себе силы управлять этой яростью.
— Говоришь, бессмертие не лучший друг извращенца? — Сетракян налег плечом на книжную секцию, закрывая ее и тем самым преграждая путь солнечным лучам. — Ну что же, значит, будешь наслаждаться бессмертием.
Вот оно, плотник. Вот она, твоя страсть, еврей. Что ты задумал?
Для приведения плана в исполнение Сетракяну потребовались три полных дня. Семьдесят два часа Авраам, словно заговоренный местью, работал, не прерываясь ни на секунду. Самым опасным этапом было расчленение стригоя: Сетракян уложил Древерхавена на его собственный операционный стол, после чего отсек конечности и прижег все четыре обрубка. Затем он раздобыл несколько ящиков — наподобие тех, в которых высаживают тюльпаны, только не деревянных, а свинцовых, — с тем чтобы сделать из них гроб (конечно же, без малейших признаков земли, на которой обычно покоятся отдыхающие вампиры) и поместить туда стригоя с серебряным ожерельем. Свинцовые стенки ящика должны были отрезать любые линии связи между Древерхавеном и Владыкой. В этот саркофаг Сетракян упаковал мерзкую тварь вместе с ее отсеченными конечностями, затем взял напрокат небольшую лодку, погрузил в нее «ящик с рассадой» и в одиночестве вышел в Северное море. Он заплыл далеко, очень далеко от берега. Ему пришлось напрячь все силы, но в конце концов Сетракян сумел перевалить ящик через борт, не утопив при этом суденышко. Дело было сделано: тварь в буквальном смысле села на мель — между массивами земной суши, глубоко под водой, вне досягаемости убийственных солнечных лучей и тем не менее в полном бессилии что-либо сделать. В полном бессилии — на всю оставшуюся вечность.
Ящик лег на морское дно, и только после этого едкий и дразнящий голос Древерхавена наконец перестал звучать в голове Сетракяна, словно бы случайно найденное лекарство от безумия все-таки сработало. Сетракян посмотрел на свои скрюченные пальцы — они были в кровоточащих ссадинах, раны саднило от соленой воды — и крепко сжал их. Кулаки получились уродливые, кривые, узловатые.
Он действительно шел дорогой безумия. Сетракян понял, что пора уходить в подполье — так, как это умели делать стригои. Он должен был втайне от всех продолжить работу. Чтобы получить свой шанс.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});