Читать интересную книгу Мальчик, которого растили как собаку - Брюс Перри

Я спросил его, как Барбара заставляла его говорить то, что не было правдой.

— Она скребет по ребрам, чтобы стало больно, и так до тех пор, ну, пока ты не сдашься. Очень больно.

— Что именно она заставила тебя сказать?

Брайан начал плакать открыто, слезы катились по его лицу и стекали с носа.

— Что мои родители делали то, чего на самом деле они не делали, — отвечал он, всхлипывая.

Я еще раз заверил его, что он не обязан все мне рассказывать и что я не буду заставлять его говорить то, что он не хочет или считает неправдой. Но он был храбрым парнем, и после того как я дал ему платочек, он настоял на том, чтобы рассказать мне всю историю целиком. Он описал день, когда его забрали у родителей. Он рассказал, как его мать начала плакать, что его заберут, и что ему разрешили взять с собой «одну вещь, которую он действительно любил», и он выбрал Библию. Он рассказал о том, как он пытался успокоить своего годовалого брата, сказав, что тот «не знал, что происходит» и «был недоволен, потому что они разбудили его, когда он дремал». (Младший ребенок даже не узнал свою мать, когда он наконец был возвращен домой.)

Когда я спросил Брайана о ритуальном убийстве Келли Уилсон и других зверствах, свидетелем которых он, по его утверждению, был или в которых принимал участие, он не плакал и его сердечный ритм оставался стабильным. Он был очень спокоен и сказал, что он выдумал эти истории, чтобы его перестали мучить. Он не выразил страха, ни на словах, ни физически, описывая вещи наподобие «убийства младенцев», что резко контрастировало с его рассказом о том, как его забрали из дома или о процедуре «удерживания». Его сочувствие к маленькому брату и его страдания от того, что он сказал неправду о своих родителях, делали очевидным, что это был очень чувствительный, порядочный и заботливый мальчик. Если бы такого ребенка заставили наблюдать за убийством и каннибализмом или участвовать в них, для него это было бы мучительно и ужасно; только психопат мог бы оставаться бесстрастным, вспоминая такие вещи — если бы это было правдой. Брайан просто не смог бы реагировать настолько по-разному на эти два набора переживаний, и этот факт я должен был обосновать очень подробно, чтобы судья, принимающий решение по делам опекунства, позволил Брайану и его брату вернуться домой.

Разобраться с тем, что на самом деле случилось с детьми Вернонов, было сложнее. Никто не хотел возвращать детей с рубцами в области анального отверстия и половых органов людям, которые многократно насиловали их. Но ложные обвинения в убийстве и сатанинских ритуалах так нарушили доверие к их словам, что их родители могли теперь заявлять, довольно убедительно, что абсолютно все показания этих детей теперь следует взять под сомнение. Я надеялся использовать мониторинг частоты сердечных сокращений и другие физиологические и эмоциональные сигналы, чтобы выяснить, кто мучил этих детей, а также найти для них наилучшее место жительства.

Я поговорил с одной маленькой девочкой, которая только начала ходить, когда ее забрали из дома родителей. К этому времени Энни провела так много бесед со специалистами, что могла копировать нас. Во время нашей беседы она сидела на вращающемся стуле, качалась вперед и назад и говорила: «Расскажи мне о себе. Меня зовут Энни, у меня каштановые волосы и карие глаза, и я жила в десяти тысячах домов для приемных детей». Она пила газированный напиток из банки и развлекалась, булькая после каждого глотка. Я спросил ее о том, откуда взялся ее рассказ о Сатане и убийствах.

— Это из-за моего биологического отца, он убил всех этих младенцев, и он заставил меня убивать их, иначе я должна была умереть и все младенцы тоже бы умерли, — говорила она с улыбкой и булькала газированным напитком. Монитор сердечного ритма не демонстрировал никаких перемен.

— Откуда ты это знаешь? — спросил я.

— Я знаю это потому, что моя сестра сказала мне, — отвечала девочка, болтая ногами.

Когда я спросил, помнит ли она сама что-нибудь из этого, она сказала, что она не могла бы этого помнить, и объяснила, что она мало что помнит из тех событий, которые произошли, пока ей не исполнилось три года.

Когда я спросил ее, помнит ли она «удерживание», ее настроение моментально ухудшилось. Она сказала серьезным тоном: «Да, помню, но я не хочу об этом говорить».

Но затем она описала, как ее приемные родители и сотрудники службы защиты детей «все время заставляли меня рассказывать о моем прошлом и говорили, что я убивала младенцев».

Позже, когда я спросил, применял ли ее отец к ней сексуальное насилие, она еще меньше хотела отвечать.

— Он заставлял меня прикасаться к его тайным местам, и я сказала, что я не хочу, а он сунул мою руку туда, вниз, — сказала она, слезла со стула и подошла к окну.

Когда я спросил, было это один раз или несколько, она кивнула, не поднимая глаз.

— Он заставлял меня тереть это, и когда я сказала «нет», он сказал: «Не говори мне, что мне делать, или я тебя убью».

Теперь признаки страха были налицо, проявляясь по типу диссоциативной реакции — в том, как она физически пыталась избежать вопросов, отходя как можно дальше, и в частоте ее пульса. Она позже вернулась к своему стулу и сказала: «Я ненавижу имя Уорд Вернон». Она с нажимом начала штриховать карандашом, которым рисовала ранее, как если бы хотела зачеркнуть его имя навсегда. Девочка реагировала сходным образом на обсуждение ее мачехи, но утверждала, что ее настоящая мать никогда не причиняла ей вреда.

Когда я поговорил с одной из ее старших сестер, Линдой, та сказала мне, что изначально идея о связи насилия над детьми с сатанизмом «была озвучена Барбарой».

— Она говорила: «Хорошо, ты в подземелье с Хелен, верно?», и она давила на тебя до тех пор, пока не появлялись слезы, пока ты не скажешь «да». Она просто вкладывала слова тебе в рот.

Линда также описывала сексуальное насилие со стороны своего отца и мачехи, уточняя, что и ее бабушка и дедушка часто принимали в этом участие.

— Они делали это почти каждый день, — сказала она.

А когда я задал вопрос, помнит ли она это сама или ей сказали так говорить, она стала серьезной и ответила: «Вы бы тоже помнили, если бы это случилось с вами, когда вам было семь лет». Ее физиологические реакции говорили о том, что она подвергалась сексуальному насилию со стороны членов семьи, но не о том, что она принимала участие в сатанинских ритуалах и убийстве. Никто из детей Вернонов не вернулся к своим биологическим родителям, потому что было очевидно, что в этой семье они подвергались огромному риску дальнейшего насилия.

Одним из наиболее тревожных аспектов данного дела — и его важно иметь в виду родителям, когда они сталкиваются с эмоционально заряженными ситуациями — было то, что страх, рожденный этим жалким расследованием, получил широкое распространение и заставил рациональных во всем остальном людей действовать весьма причудливым образом. Как только обвинения в ритуальном насилии стали известны публике, они начали жить своей собственной жизнью. Даже профессионалы высокого уровня в области психического здоровья и в силовых структурах, даже некоторые мои сотрудники, оказались подвержены этим слухам.

Как только детей забрали из семей и всплыли обвинения в ритуальном насилии, почти все, принимавшие участие в решении судьбы этих детей, стали считать, что сатанисты собираются похитить детей и убить тех, кто пытается им помочь. Несмотря на то, что «лидеры секты» и почти все, кого считали причастными к насилию над детьми и убийству, уже были арестованы, специалисты по «ритуальным преступлениями», сотрудники «Службы защиты детей» и приемные родители были уверены, что существует еще более масштабный заговор и что все они в большой опасности. Они начали действовать совершенно параноидальным образом, даже переехали с детьми в западный Техас (где Бобби Вернон был забит до состояния комы) — только для того, чтобы избежать контактов с членами, как они верили, все еще процветающей секты. Самоубийство Лаппе рассматривалось как доказательство того, что секта каким-то образом «добралась до них». Как только вера в мощь секты и ее злостную деятельность распространилась, людям стало почти невозможно признать доказательства противоположного.

Объяснение самоубийства Лаппе большинству людей показалось бы простым: супруги только что настолько сильно избили ребенка, о котором они, вероятно, заботились, что размозжили ему череп, оставив его навсегда в вегетативном состоянии. Вина, стыд, печаль — любой из этих мотивов мог иметь место, не обязательно сатанинская секта. Но вместо того чтобы перепроверить свои первоначальные предположения, люди, вовлеченные в расследование, все больше отрывались от реальности.

Сам город Гилмер разделился. Некоторые верили, что здесь действует сатанинская секта, которая убивает людей и сеет хаос, в то время как другие считали, что невиновные люди лишились своих детей и были обвинены в неимоверных и откровенно невозможных преступлениях. Родители Келли Уилсон служили примером такого разделения. Мать Келли думала, что сержант Браун является членом сатанинской секты, что он похитил и убил ее дочь, в то время как отец Келли так же энергично утверждал, что Браун и другие были брошены в тюрьму без справедливого разбирательства, а настоящий убийца его дочери не был найден.