дверь моей старой спальни, видя, что все остальные открыты.
— Что за ерунда? — спрашивает он, останавливаясь как вкопанный, и я врезаюсь ему в спину.
Я проскальзываю мимо него в комнату и вижу, что Табс стащил лампу с прикроватного столика на пол. К счастью, она не сломалась. Я поднимаю его и прижимаю к груди.
— Плохой щенок, — бормочу я, целуя его мохнатую головку.
— Это что? — спрашивает Кентон.
Я смотрю на него и улыбаюсь.
— Это Табс. — Я протягиваю его Кентону, и он извивается в руках, высовывая язык, пытаясь дотянуться до лица Кентона. Я перевожу взгляд с Табса на моего растерянного мужчину, который смотрит на собаку, как на инопланетянина.
— Как он сюда попал?
— Приехал на моей машине, — говорю я, прижимая его к груди и гладя за ушами, а тот поскуливает.
— Положи его обратно в машину и отвези туда, откуда он приехал.
Я поднимаю глаза и прищуриваюсь.
— Я оставлю его.
— Детка, ты понимаешь, как много с ним будет хлопот?
Нет, но я поговорила с очень милой девушкой в зоомагазине, и она позаботилась о том, чтобы у меня было все необходимое — от еды до усыпанного стразами ошейника.
— Много хлопот, — говорит он, глядя на меня.
— Но я люблю его, — надуваю я губы, накрывая его крошечную головку своим подбородком.
Его взгляд падает на мой рот, потом на Табса.
— Черт. — Он качает головой, потом протягивает руку и гладит Табса по макушке. — Что это за порода?
— Американский эскимос, — шепчу я, когда он берет его из моих рук и прижимает к груди. Мое сердце тает при виде того, как он обнимает щенка.
— Ладно, детка.
— Что? — не верю я. Как-то это слишком просто.
— Мы оставим его.
— В самом деле?
— Я, наверное, пожалею об этом после первого же раза, как он помочится в доме, но да, — говорит он, наклоняясь ко мне, целуя улыбку на моем лице. — Не вздумай, — говорит он Табсу, когда тот пытается вмешаться в наш поцелуй.
Я смеюсь и обнимаю его за талию, глядя в глаза.
— Спасибо, дорогой.
— Ты моя должница.
— Все, что захочешь.
— Запомни эти слова, — говорит он с хитрой усмешкой, но потом я вспоминаю выражение его лица, прежде чем он побежал вверх по лестнице.
— Ты думал, у меня здесь кто-то есть? — спрашиваю я, хмурясь и думая о боли в его взгляде, который я поймала.
— Нет, но ты вела себя странно, а потом этот грохот, так что я не знал, что и думать.
— Я бы так с тобой не поступила, — тихо убеждаю я. Одна эта мысль словно свинцовой тяжестью давит.
— Я знаю, — Он обхватывает рукой мою челюсть, — но иногда, когда у тебя есть что-то, что кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, начинаешь бояться, что все рухнет. — У меня перехватывает дыхание и слезы наполняют глаза. — Ты, Отэм Фримен, самое важное в моей жизни.
— Прекрати, — выдыхаю я.
— Я люблю тебя, детка.
— Я тоже тебя люблю, — всхлипываю я, утыкаясь лицом ему в грудь, и Табс, пользуясь случаем, начинает лизать мне лицо, и слезы перерастают в смех.
Кентон снова наклоняет мою голову назад, целуя меня.
— А где его конура? — спрашивает он, отстранившись.
— Конура? — ошеломленно уточняю я.
— Где он будет спать, — подсказывает он.
— О, я купила ему подстилку, — я указываю на большую пушистую собачью подстилку, которая лежит посреди комнаты, куда ее, без сомнений, перетащил Табс.
Кентон смотрит на меня, потом на подстилку и вздыхает.
— Возьми его поводок и ошейник.
— Зачем? — спрашиваю я, подходя к пакетам, которые положила на кровать со всеми его вещами. Я копаюсь в них, пока не нахожу голубой ошейник со стразами и подходящий поводок. Оборачиваюсь и, склонив голову, снимаю бирки с обоих предметов.
— Черт возьми, нет!
Я вздрагиваю от его голоса и поднимаю голову.
— Что?
— Он же мальчик!
— Знаю, — говорю. — Поэтому и купила голубенький. — Я демонстрирую ошейник и поводок.
— На нем же стразы!
— Девушка в зоомагазине сказала, что они популярны. Я даже купила ему пару голубых костюмчиков.
— Так, нам нужно сделать две остановки — одну до доомагазина «Петко», а вторую — там, где, черт возьми, ты купила все это дерьмо, чтобы мы могли его вернуть.
— Нам не нужно возвращать его вещи!
— Сегодня на улице было 37 градусов, влажность восемьдесят процентов. Он весь в меху. Когда, черт возьми, ему носить вещи?
Это хорошее замечание, но я не собираюсь сдаваться; вещи, которые я купила, очень милые.
— Он может носить их дома. — Я пожимаю плечами и иду к нему с расстегнутым ошейником, чтобы надеть на шею Табса.
— Он не будет ходить по дому в одежде, — Кентон качает головой, вырывает у меня из рук ошейник и передает мне Табса.
Я поворачиваюсь и смотрю, как он возвращается к пакетам с вещами, которые я купила, просматривает их и все время что-то бормочет. К тому времени, как он заканчивает, единственное, что он оставляет, — это собачий корм.
— Пойдем. — Он кладет руку мне на поясницу, выводит из комнаты, и мы спускаемся вниз, к машине.
Когда возвращаемся вечером домой, у Табса есть новый домик, несколько игрушек и простой черный поводок с ошейником, но я вышла из магазина с новым поводком с голубыми сердечками, к огромному неодобрению Кентона.
***
— Останови его, — кричу я, бросаясь за Табсом, который убегает от меня с одним из моих лифчиков в пасти.
Кентон преграждает ему путь и наклоняется, поднимая меховой комочек, который все еще грызет мой лифчик, а когда Кентон пытается отобрать его, Табс начинает вести себя так, словно это игра в перетягивание каната.
— Плохой щенок, — ругаю я, разжимая пальцами его челюсти и хватая свой лифчик, который теперь покрыт собачьей слюной. — Это не смешно, — огрызаюсь я Кентону, когда тот хохочет.
Я возвращаюсь в ванную, бросаю лифчик в корзину и достаю новый из ящика с нижним бельем.
— Я же говорил тебе, что от щенка одни хлопоты, — напоминает он, входя в ванную следом.
— Знаю, но он такой милый, — говорю я, перекидывая бретельки лифчика через плечи и застегивая его на спине.
Он снова смеется, но на этот раз вибрация смеха касается меня, когда он обнимает меня за талию.
— Ты уверена, что тебе нужно на работу? — спрашивает Кентон, целуя меня в шею.
— Хотела бы я этого не делать. — Я поворачиваю голову в сторону, подставляя шею под его губы.
— Оставайся со мной дома.
Я слышу мольбу в голосе и поворачиваюсь в его объятиях, глядя ему в глаза. Знаю, что после того, что