Струан отошел от ворот и начал в раздумье бродить по парку. Куда же, черт побери, подевалась Мэй-мэй? Он был уверен, что она не стала бы покидать поселение без особой на то причины. Может быть, ее сумели как-то выманить наружу. Может быть... дьявольщина, оборвал он себя, не смей даже думать об этом. Но он знал, что богатейший военачальник Китая, увидев ее хотя бы раз, не колеблясь ни секунды, постарался бы завладеть ею – силой, если понадобится.
Через боковую стену парка переметнулась тень, и в то же мгновение в руке Струана блеснул нож.
Это оказался незнакомый ему китаец – короткий тщедушный человечек со сломанными зубами, лицо которого вытянулось и пожелтело от курения опиума. Дрожащей рукой он протянул Струану лист бумаги. На бумаге стоял оттиск печати Дзин-куа, его личной печати, которой он пользовался только для больших контрактов и документов особой важности.
– Масса, – мягко проговорил китаец, – твоя ходить моя следом. Один.
Струан колебался. Выходить ночью из-под защиты стен поселения, да еще одному, было опасно. Более того, безрассудно.
– Нет можно. Дзин-куа сюда ходить можно.
– Нет мозна. Ходить моя следом. – Китаец ткнул пальцем в печать: – Дзин-куа хотеть, быстла лаз-лаз. Да-да, быстла.
– Завтра, – сказал Струан. Китаец покачал головой:
– Сичас. Лаз-лаз, ясна?
Струан понимал, что печать Дзин-куа могла попасть в чужие руки, и все это легко может оказаться ловушкой. В то же время он не осмеливался взять с собой Маусса или кого-то другого из своих людей, потому что его встреча с Дзин-куа должна была остаться в тайне от всех. И чем скорее он увидит старика, тем лучше.
Он внимательно рассмотрел бумагу при свете фонаря и убедился, что печать настоящая.
– Можно, – кивнул он наконец.
Китаец подвел его к боковой стене и перебрался на ту сторону. Струан последовал за ним, готовый в любой миг отразить предательское нападение. Китаец заторопился вдоль стены и повернул на Хог Стрит. К своему глубокому изумлению, Струан увидел, что улица совершенно пуста. Тем не менее он все время ощущал на себе пристальный взгляд чьих-то невидимых глаз.
В конце Хог Стрит китаец повернул на восток. Там их ожидали два паланкина с занавешенными окнами. Стоявшие рядом носильщики дрожали от страха.
Их ужас еще больше усилился, когда они увидели Струана.
Шотландец забрался в один паланкин, его проводник – в другой. Кули тут же подхватили их и засеменили по улице Тринадцати Факторий. Затем они повернули на юг, в узкий пустынный переулок, где Струан никогда раньше не был. Очень быстро он потерял всякое направление и откинулся на спинку сиденья, проклиная себя за глупость. Однако при этом какая-то часть его сознания радостно предвкушала встречу с опасностью. Через некоторое время кули остановились в узком грязном проходе между высокими, глухими стенами домов. По проходу, заваленному гниющим навозом, в поисках пищи рыскала паршивая собака.
Проводник дал носильщикам какие-то деньги и, подождав, когда они растворятся в темноте, постучал в неприметную, низкую дверь. Дверь открылась, и он отошел в сторону, пропуская Струана вперед. Струан знаком приказал ему входить первым, потом настороженно последовал за ним и оказался в вонючей конюшне, где его ждал другой китаец с фонарем в руке. Новый провожатый молча повернулся и не оглядываясь зашагал к двери в дальнем конце. Из конюшни они попали в огромный склад, поднялись наверх по шатким ступе ням, потом по другой лестнице спустились еще в один склад. В темноте под ногами сновали крысы.
Струан знал, что они находятся где-то недалеко от реки – его чуткое ухо уловило плеск воды и поскрипывание швартовых. Готовый к любым неожиданностям, он пробирался меж тюков, мешков и ящиков, придерживая ладонью рукоятку ножа, лезвие которого он спрятал в рукаве.
Человек с фонарем нагнулся, проходя под какими-то ящиками, и подвел его к полускрытой двери в стене. Он тихо постучал, потом открыл ее.
– Халлоа, Тай-Пэн, – раздался голос Дзин-куа. – Долго, однако, не виделись.
Струан вошел. Это оказался еще один склад, тускло освещенный свечами и весь заставленный дощатыми ящиками и заваленный покрытыми плесенью рыболовными сетями.
– Халлоа, Дзин-куа, – с облегчением выдохнул он. – Давно не виделись.
Дзин-куа был глубоким стариком, хрупким, крошечным. Его кожа напоминала пергамент. Тонкие пряди седой бороды спускались на грудь. Его одежда была богато расшита, шапочку украшали драгоценные камни. На ногах – расшитые туфли на толстой подошве. Длинная косичка блестела словно отполированная. Длинные ногти на мизинцах защищали расшитые драгоценностями чехольчики.
Дзин-куа закивал с довольным видом и, шаркая ногами, просеменил в угол склада, где уселся за стол, на котором стояли еда и чай.
Струан сел напротив него спиной к стене. Дзин-куа улыбнулся. Во рту у него оставалось только три зуба. На всех трех были золотые коронки. Дзин-куа что-то сказал по-китайски человеку, который привел к нему Струана, и тот вышел в другую дверь.
– Чай? – предложил Дзин-куа.
– Можно.
Дзин-куа кивнул слуге с фонарем. Тот налил им чаю и положил обоим на тарелки понемногу из каждого блюда, что стояли на столе. Затем он отошел в сторону и замер, внимательно глядя на Дзин-куа. Струан заметил, что этот слуга выглядел крепким и был вооружен ножом, висевшим у пояса.
– Пазалуста, – сказал Дзин-куа, жестом приглашая Струана к трапезе.
– Спасибо.
Струан проглотил несколько кусочков и выпил несколько глотков чая, выжидая. Было очень важно, чтобы Дзин-куа заговорил с ним первым.
Какое-то время они ели молча, потом Дзин-куа спросил:
– Твоя хотеть моя видеть?
– Дзин-куа хорошо торговал далеко от Кантона?
– Дела холосо плохо все одинаково, беспокойся нет.
– Торговля теперь есть?
– Теперь нет. Хоппо очень плохая мандарина. Солдата много-много есть. Моя за солдата платить больсой мзда. Эи-йа!
– Плохо. – Струан отпил еще глоток чая Сейчас или никогда, сказал он себе. И вот теперь, когда он наконец встретился с Дзин-куа и подходящий момент наступил он вдруг со всей ясностью понял, что не сможет продать Гонконг. К чертям этого мандарина! Пока я жив. никакого паршивого хоппо на Гонконге не будет. Значит придется прикончить Брока. Но убийство – это не способ избегать банкротства Поэтому Броку ничего не грозит, ибо все ожидают, что именно так я и постараюсь исправить ситуацию. Или все-таки грозит? Куда, черт побери, подевалась Мэй-мэй?
– Моя слышать Одноглазый Дьявол Блок взяла Тай-Пэна за горло.