Так как постоянная штаб-квартира фюрера была не готова и не могла быть построена всего за несколько дней, специальный поезд фюрера был превращен в тесный штаб; он был переведен на запасной путь одноколейной ветки рядом с маленькой гостиницей, где оперативному штабу ОКВ предложили скромное жилье и рабочие места, тогда как Йодль и я с нашими адъютантами расположились в поезде-штабе фюрера; штабной вагон служил нам как постоянный кабинет. Наша связь работала безукоризненно, еще одна заслуга офицеров-связистов, постоянно прикрепленных к штаб-квартире фюрера и начальников войсковой связи генералов Фельгибеля и Тиле, которые действительно были великолепны в техническом отношении и часто добивались просто невозможного. Мне в действительности никогда не приходилось жаловаться на связь[35].
Из этой штаб-квартиры в поезде фюрера мы руководили сначала югославской, а затем и греческой кампаниями до их победоносного финала; обе этих страны капитулировали быстрее чем за пять недель. Последующие за этим события весьма сильно отпечатались в моей памяти: мне запомнился визит Хорти в тесноту нашего спецпоезда; встреча прошла в невероятно дружественной обстановке, так как фюрер на полную мощь включил свое обаяние и прекрасно знал, как польстить пожилому господину – к чему последний был весьма восприимчив. Хорти тем более был очарован, видя, как сбывается мечта всей его жизни: время повернуло вспять, и Банат – одна из прекраснейших и плодородных провинций бывшего королевства – возвращается под его регентство. Во время обеда в нашем тесном вагоне-ресторане я оказался рядом с Хорти за общим столом; он с упоением рассказывал бесчисленные эпизоды из своей жизни морского офицера и фермера, коневода и владельца конюшен для скаковых лошадей. Я навел его на разговор о случаях на охоте, хотя и знал, что это далеко не самая приятная тема для души фюрера: он всегда говорил, что охота – это всегда только трусливое убийство, поскольку олень, самое прекрасное творение природы, не способен защитить себя; но с другой стороны, он славил браконьеров как героев и считал, что из них получаются самые лучшие солдаты; он бы очень хотел создать элитный батальон из браконьеров, говорил он[36].
После того как фельдмаршал Лист [17 апреля 1941 г.], от лица фюрера и в соответствии с директивами ОКБ, принял капитуляцию Югославии, Гитлер употребил все свое влияние, чтобы добиться прекращения боевых действий с Грецией, одновременно стремясь угодить интересам Италии и чрезмерному тщеславию Муссолини, возложив эту обязанность на генерала Йодля. Фюрер, по существу, был готов сделать грекам великодушное предложение, признав их мужественное сопротивление и то, что не они были в ответе за эту войну: в конце концов, начали ее итальянцы. Он издал приказ об незамедлительном освобождении и возвращении на родину всех военнопленных, как только их разоружат; малоимущее сельское население должно было быть сохранено, а промышленность страны не тронута, за исключением той продукции, которая может быть использована в поддержку британцам, которые высадились в Греции в марте. Если на греческой земле и продолжались какие-либо боевые действия, то они служили только одной цели: полному очищению Греции от англичан и вытеснению их с каждого захваченного ими острова. После того как мы выиграли сражение за гору Олимп, разбили британцев в Фермопилах и выгнали их из Афин, мы преследовали их разрозненные остатки до Коринфа и выбили их из каждого уголка страны, за исключением горстки островов и главной британской базы на Крите. Особого упоминания достойна ссора из-за победного входа войск в Афины: Гитлер хотел сделать это без победного парада, чтобы не обидеть национальную гордость греков. Муссолини же, увы, настаивал на триумфальном входе в город своих войск (которые сначала нужно было срочно перебросить к городу, поскольку они несколько дней, бездельничая, шли позади германских войск, вытесняющих британские войска). Фюрер уступил требованию Италии, и германские и итальянские войска вместе маршем вошли в Афины. У греков этот жалкий спектакль, разыгранный нашим доблестным союзником, которого они честно победили, вызвал только хохот.
Из-за тревоги за маршруты снабжения наших войск, сражающихся в Северной Африке, – понемногу увеличивающихся до численности бронетанковой дивизии под командованием Роммеля – фюрер стал искать способы защиты этих коммуникаций через Средиземноморье от атак британского морского флота, желая предоставить им дополнительные меры безопасности. В то время как Роммель, своими смелыми и стремительными действиями, отразил нависшую над Триполи опасность, в голове Гитлера начал зарождаться план захвата у британцев либо Крита, либо Мальты, пока они были ослаблены своим поражением в Греции; этот проект мог быть осуществлен только воздушным десантом, совместно или следом за атакой войск с моря, причем поддержка итальянцев в последнем аспекте могла быть более чем проблематичной. Вполне возможно, Гитлер хотел показать Муссолини, на что на самом деле похожа средиземноморская кампания. Из двух возможных объектов я отдавал предпочтение операции на Мальте, где, с нашего обоюдного согласия с Йодлем, находилась наиболее опасная для нас и более важная в стратегическом отношении британская база. Но окончательный выбор был оставлен за ВВС, и Геринг решил, что атаковать нужно Крит, явно считая эту задачу наиболее легкой. Гитлер согласился[37].
Между тем фюрер решил, что новый день «Д» для нападения на Россию должен быть назначен на середину июня. Это потребовало стремительного высвобождения армейских частей, занятых в операциях зачистки на Балканах, и их повторного включения в состав войск, сосредотачивавшихся на нашей границе с Россией. Результатом было недостаточное усмирение Югославского региона, в котором совсем не вовремя, спровоцированная открытыми призывами Сталина и при его энергичной поддержке, вспыхнула партизанская война. К сожалению, немногочисленные оставшиеся там войска не смогли в зародыше задушить это партизанское движение, и с течением времени ситуация осложнилась так, что потребовалось усилить находящиеся там наши силы безопасности, поскольку самоуверенные итальянцы, которые должны были освободить нас от этого бремени, дезертировали по всему фронту и укрепили партизанскую армию Тито, которая вооружилась их оружием.
Британия и Россия делали все, чтобы разжигать новые очаги сопротивления и таким образом связывать наши войска, в то время как новому государству Хорватии, испытывавшему опасения по поводу их «протектора», Италии, ревность Италии к нам только мешала установить внутренний порядок. Фюрер пассивно наблюдал за этой трагедией, не делая ни малейших попыток выказать симпатию хорватскому народу, несмотря на явные интриги Муссолини. Он позволил своему союзнику играть свою партию, поскольку видел, какое это доставляет ему удовольствие, возможно, потому, что тогда другие дела казались ему более важными, или потому, что данные им обещания не позволяли ему вмешиваться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});