Читать интересную книгу Любимый цветок фараона (СИ) - Горышина Ольга

— Я не видел эту дрянь. Променяла меня на тебя, и глазом не моргнув, а я ревнивый и не прощаю измен.

И к чему он это сказал? Ей-то какое дело до его любовных отношений с кошкой!

— Тебе нужны серьги к этой прическе, но у меня их слишком много. Ты сама должна будешь выбрать.

Это подтверждение приглашения домой? Чем его не устраивают ее крохотные звездочки — самое то для путешествий! Пусть серьги оставит при себе, а то ее с таким количеством украшений завернут на границе. Особенно, если они все похожи на древнеегипетские. Так, уши ее он уже рассмотрел. Куда теперь отправится его взгляд? Только бы не ниже «Ока Гора», потому что под платьем ничего нет. Она ведь хотела его просто примерить, а тут заявился Паша и пришлось вот так ехать на шоу.

Реза решил молчать? Или ему помешал подоспевший официант, который поставил на стол две тарелки с зеленым салатом и ведро мидий. Ведро размером с то, в котором обычно охлаждают шампанское. И разлил по бокалам вино. Может, Суслик, все-таки не пить? Потому что вряд ли ты возьмешь в рот вот это… To, что внутри ракушек.

— I,m on а sea diet, — произнес Реза, поднимая с салфетки вилку, чтобы вручить Сусанне. — I see food and eat it. (Здесь игра слов: "Морское" и "Вижу" звучат одинаково: Я на морской диете. Я вижу еду и ем ее.)

Сусанна с большим опозданием поняла шутку и решила не улыбаться, а зажевать свою тормознутость листом салата. Не мало ли ему еды за весь день? Или он наврал, чтобы она согласилась с ним поужинать? Скорее всего… Интересно, сколько еще лапши она снимет нынче с ушей? Расскажет он наконец про свои рисунки, или стоит напомнить? Конечно, спроси, чтобы он ел своих мидий, а не пожирал взглядом тебя!

— Как вы научились рисовать, мистер Атертон?

— Как и писать по-египетски, — улыбнулся каирец. — Просто копировал рисунки. Копировал, копировал, копировал, пока не начал рисовать свои. Во всяком случае я считаю их своими, хотя мне платят за создание реплик.

— А где вы учились?

— Я нигде не учился. Я и дня в школу не ходил. И даже не был на домашнем обучении. Я, как Рей Брэдбери, получил образование в библиотеке, только не в публичной, а в домашней. Меня отец из дома не выпускал, и лет до десяти я не решался сбегать… Впрочем, в десять лет Аббас выволок меня из дома за шкирку. И эта выходка могла дорого нам обойтись. Отец чуть не выгнал Латифу, когда та упала к его ногам, моля не поднимать на ее сына руку. Отец был в шоке. Он за все четыре года ни разу не повысил на них голос. В доме из-за меня все говорили шепотом. Любое волнение для меня заканчивалось приступами удушья — оттого меня и ограждали от внешнего мира. Приступы начались после скарабеев. Скорее всего бедные жуки были ни при чем, просто болезнь зрела внутри, и только в три года дала о себе знать. В общем, у меня и сейчас время от времени случаются приступы, но я научился контролировать свои эмоции и меня достаточно сложно вывести из себя. Хотя нынче, — непроницаемое лицо осветила улыбка, — Аббас постарался на славу… Но я не договорил про ссору отца с Латифой. Отец предложил ей уйти, раз она считает его таким же уродом, каким был ее муж. Собственно я не знаю, что она рассказывала отцу из своего прошлого. Я лишь знаю, что однажды отец Аббаса ушел на работу и не вернулся к ним. Под подушкой он оставил ей немного денег. Этого хватило бы им на еду месяца на три, но оплатить жилье за следующий месяц оказалось нечем. У нее случился брак по любви, она сбежала из деревни в Каир и теперь боялась вернуться к родителям без мужа да еще с ребенком. У женщины, которая не умеет ни читать, ни писать, здесь, сама понимаешь, лишь два пути: на улицу или прислугой в богатый дом, но никто не желал брать женщину с ребенком, а предлагаемая сумма не могла покрыть съем комнаты, да и после школы за Аббасом кто-то должен был присматривать. Отец совершенно случайно оказался в доме, куда она пришла по объявлению, и пригласил ее к себе — взял именно из-за ребенка. Мне нужен был брат, но после смерти матери отец не решился жениться. Он рассчитал нашу кухарку и поселил в доме Латифу. Я никогда не заставал их вместе и никогда не спрашивал про нее отца и тем более ее саму, но она оплакивала его так, будто любила.

Реза умудрялся говорить и есть, а она так и осталась с полной тарелкой. Впрочем есть действительно не хотелось.

— Я заказал всего одну порцию эклеров, — улыбнулся каирец, и Сусанна наколола на вилку огурец, с опаской поглядывая на ведро, к которому потянулась рука Резы.

Он взял мидию и, вытащив малюсенького моллюска прямо руками, протянул Сусанне. Чего он ожидает от нее? Что она рот раскроет и оближет его пальцы?

— Просто закрой глаза.

Она не боится моллюска! Она не собирается есть с его рук! Только кто ее спрашивает!

— Я сама!

Сусанна схватила ракушку. Губы горели то ли от пальцев каирца, то ли от терпкого соуса. Теперь они устроили соревнование, у кого гора скорлупок будет выше и не рухнет на скатерть. Ее башня обвалилась первой, хотя его была выше. Тогда он поднял бокал, и она вынужденно потянулась за своим, хотя предпочла бы воду. Вино оказалось невыносимо кислым, и после трех глотков она с радостью опустила бокал на стол.

— Попросить принести эклеры?

Она кивнула, и Реза в этот раз просто щелкнул пальцами. За столиком явно следили, и официант закивал на каждое длиннющее предложение Резы. Чего опять? Он же уже сделал заказ. Эклеры действительно принесли быстро, и к ним новый бокал, в котором что-то пузырилось. Шампанское?

— Безалкогольный яблочный сидр, — пояснил Реза, заметив ее опасливый взгляд.

— Сладкий.

И вновь улыбнулся. Неужели после трех глотков жуткого вина она вдруг рассмотрела в его лице доброту? А почему бы и нет? Он ведь только что честно признался, что научился контролировать эмоции. Как бы тебе, Суслик, научиться контролировать свои мысли. Потому что, похоже, твои эмоции мистер Атертон уже научился контролировать тоже.

Лучше ешь эклер, меньше думать будешь. Только эклер оказался слишком маленьким, и она потянулась за вторым.

— Вы жалеете, что не ходили в школу?

— Нет, — улыбка вновь сделалась гадкой. — Там ведь все равно не было девочек, а таблицу химических элементов пришлось бы отвечать на оценку. А так я мог спокойно пролистать учебник.

— А университет?

— Мне не нужен был диплом. Мне нужны были навыки, а их я уже давно получил в мастерской. Врач советовал для спокойствия собирать пазлы, но я предпочел делать украшения, и пока отец копировал папирусы, я создавал реплику за репликой сначала для музея, а потом и для частных коллекций. А ты чем планируешь заняться после школы?

Вопрос был неожиданным. Сусанна не готова была ответить на него не только в тот момент, но и вообще, а для важного решение оставалось всего одно лето.

— Что же сделал с женщинами двадцатый век. Раньше бы никому и в голову не пришло задавать женщине подобный вопрос.

Сусанна выдержала наглый взгляд.

— Само собой я выйду замуж и рожу ребенка. А остальное я пока не решила. У меня каникулы, — решила она пошутить, не вынеся каменной физиономии каирца.

— А вы не думали усыновить ребенка?

Реза слишком долго молчал, и Сусанна прикусила язык. Это удар ниже пояса. Дура!

— Недавно я попытался удочерить одну особу, но мое отцовство с треском провалилось.

Сусанна выдохнула. Хорошо, что это не пах, а всего лишь больная мозоль.

— Сначала я напоил ее, потом чуть не отдал хулиганам, а потом зажарил в пустыне… Продолжать?

Сусанна замотала головой. Он отлично бьет в ответ. Лучше молчи, дура! И она вцепилась зубами в бокал с сидром. Реза улыбнулся. Действительно улыбнулся.

— Какие же вы, женщины, одинаковые. Латифа тоже постоянно твердит, что я должен последовать примеру отца и взять женщину с ребенком. А я отвечаю, что привык к ее стряпне. Наверное, как и Аббас, я не чувствую уверенности, что мне не надоест в один прекрасный день отцовство, а я не хочу уходить, даже оставив под подушкой достаточно денег.