Читать интересную книгу Книга судьбы - Паринуш Сание

К возвращению отца в доме снова установилась тишина. То был покой после бури, когда каждый оценивал размеры нанесенного ущерба. Махмуд удалился, уведя с собой жену и детей, Али сидел в комнате наверху, мать плакала и не знала, чью сторону ей занять, мою или сыновей, Фаати помогала мне собирать детские вещи.

– Что ты делаешь? – спросил отец.

– Уезжаю, – ответила я. – Нельзя, чтобы моих детей ругали и унижали – в особенности, чтобы так обходились с ними родичи.

– Что тут произошло? – рявкнул отец.

– Откуда мне знать? – заныла матушка. – Бедняжка Махмуд всего лишь хотел выразить свою заботу о них. Он беседовал со мной на кухне, а мальчишка подслушал. Ты себе не представляешь, что он тут устроил. А потом сестра бросилась драться с братьями!

Отец обернулся ко мне и сказал:

– Что бы ни случилось, сегодня я не позволю тебе вернуться в тот дом.

– Нет, отец, мне пора возвращаться. Дети еще не записаны в школу, а занятия начнутся со следующей недели. Я ничего не успела подготовить.

– Хорошо – но не сегодня и не одна.

– Я возьму с собой Фаати.

– Замечательно! Вот так охрана! С тобой должен поехать мужчина. Кто знает, вдруг солдаты явятся снова. Две женщины и два маленьких мальчика не должны оставаться там одни. Мы поедем завтра – все вместе.

Он был прав: следовало переждать еще одну ночь. За ужином отец усадил Сиамака рядом с собой и беседовал с ним так, как в прежние годы.

– А теперь, сынок, расскажи мне, что случилось, что тебя так рассердило, – тихонько попросил он его.

И словно включилась магнитофонная пленка – в точности воспроизводя интонации Махмуда, хотя и не догадываясь об этом, Сиамак произнес:

– Я слышал, как он сказал бабушке: “Этот подонок – мятежник. Рано или поздно его казнят. Мне никогда не нравились ни он, ни его семья. Я знал, что ничего хорошего от них мы не увидим. Чего еще и ждать от жениха, сосватанного госпожой Парвин. Сколько раз я тебе говорил: надо было выдать ее замуж за Хаджи-агу… – Сиамак перевел дух и продолжал: – Хаджи-агу и как-то там…

– Хаджи-ага Абузари, – подсказал отец.

– Да-да. И дальше дядя Махмуд сказал: “Но ты возражала, что он слишком стар для нее, что он уже был женат, а того не видела, что он благочестивый человек и его лавка на базаре битком набита товаром. Ты предпочла выдать ее за безбожного нищего коммуниста. Подонок, он заслужил все, что с ним станется. С ним покончат”.

Отец прижал голову Сиамака к своей груди и поцеловал внука в макушку.

– Не слушай их, – ласково попросил он. – Они ничего не понимают. Твой отец хороший человек. И не бойся, его не казнят. Я говорил сегодня с другим твоим дедушкой. Он нанял адвоката. С Божьей помощью все уладится.

Всю ночь я ломала себе голову, пытаясь понять, как же мы будем жить без Хамида. Что делать с детьми? Как позаботиться о них? Как уберечь от людского злословья?

Утром мы вернулись в наш разоренный дом вместе с отцом, госпожой Парвин и Фаати. Отец ужаснулся при виде такого разгрома и перед уходом пообещал:

– Я пришлю парней из магазина, они помогут вам навести порядок. Трем женщинам с этим не справиться.

Он вынул из кармана сколько-то денег и сказал:

– Это тебе на ближайшие дни, а потом скажешь, когда понадобится.

– Не надо, спасибо, – отказалась я. – Пока что я не нуждаюсь в деньгах.

Но мне пришлось призадуматься над своим финансовым положением. Каким образом я буду оплачивать наши расходы? Буду во всем зависеть от своего отца, от отца Хамида или от кого-нибудь еще? Тревога одолела меня. Я подбадривала себя, как могла: типография снова откроется, будет какая-нибудь прибыль, а Хамиду принадлежит в ней доля.

Три дня сряду мы все трудились – Фаати, госпожа Парвин, Сиамак, Масуд, работники отца, а порой и матушка – и сумели восстановить в доме какое-то подобие порядка. Мать Хамида и его сестры приехали убраться внизу, в комнатах Биби. Бабушку уже выписали из больницы, и она поправлялась у них дома.

Заодно я спустилась в подвал и выкинула оттуда все лишнее.

– Спасибо САВАК, – смеялся отец. – Наконец-то ты разобрала все в доме и устроила весеннюю уборку.

На следующий день я записала детей в школу. Бедный Масуд – он пошел в первый класс такой испуганный и грустный, а ведь он не то что Сиамак, старался не доставлять мне ни малейших хлопот. В первый школьный день я читала в его глазах страх перед новым и неведомым, но вслух он не говорил ничего. Прощаясь, я ему сказала:

– Ты хороший мальчик, у тебя скоро появятся друзья. Я уверена, что учительница тебя полюбит.

– Ты за мной придешь? – спросил он.

– Конечно, приду. Неужели ты думал, что я могу забыть моего славного сыночка в школе?

– Нет, – ответил он. – Я боюсь, как бы ты не потерялась.

– Как бы я не потерялась? Что ты, маленький: взрослые не теряются.

– Теряются. А потом их нигде не найти – ни папу, ни Шахрзад.

Впервые после гибели Шахрзад он назвал ее по имени, и не вымышленным именем “тетушки Шери”, под которым он ее знал, а настоящим. Что я должна была на это ответить? Как детский ум пытается осмыслить исчезновение близких, я даже не догадывалась. Я просто обняла малыша и сказала:

– Нет, сынок, мамы не теряются. Каждая мама знает запах своего ребенка и идет за ним следом и отыщет ребенка, где бы он ни был.

– Ну, тогда не плачь, пока я в школе! – велел он.

– Нет, сынок, не буду. Разве я когда-нибудь плачу?

– Ты всегда плачешь, когда остаешься на кухне одна.

Ничего от этого ребенка не скроешь. Ком застрял в горле; протолкнув его, я ответила:

– В слезах нет ничего плохого. Иногда поплачешь – и на сердце легче. Но больше я плакать не буду.

В скором времени я убедилась, что со школой Масуд не доставит мне лишних хлопот. Он вовремя делал задания и старался ничем меня не огорчать. Единственный след той страшной ночи – этого он не мог от меня скрыть – кошмары, от которых он с криком просыпался по ночам.

Прошло два месяца. В университете начался новый учебный год, но я меньше всего думала об учебе. Каждый день я вместе с отцом Хамида объезжала разных людей, мы подавали ходатайства, мы просили и молили, искали какие-то связи, выход на чиновников, мы даже написали в администрацию шахини – все о том же: чтобы Хамида не пытали и не казнили, чтобы его перевели в обычную тюрьму. Несколько влиятельных знакомых обещали заступиться, но мы все же не были уверены, в какой мере наши хлопоты были успешны и в каком положении на самом деле находится Хамид.

Наконец состоялось разбирательство. Судьи пришли к выводу, что Хамид не участвовал в операциях с оружием. Его не казнили – его приговорили к пятнадцати годам заключения. Нам позволили передавать ему одежду, еду и письма. Каждый понедельник я ждала у тюремных ворот с большой сумкой – приносила еду, одежду, книги и письма. Многое мне тут же на месте и возвращали, а из того, что надзиратели принимали, кто знает, какая часть доставалась Хамиду?

Мне впервые отдали постирать его одежду. Какой странный запах! Засохшей крови, несчастья, болезни. В ужасе я тщательно осмотрела каждую вещь. При виде пятен крови и гноя голова пошла кругом. Я плотно закрыла за собой дверь ванной, включила воду и вволю нарыдалась под шум мощно бившей струи. Через какие мучения проходит он в тюрьме? Не лучше ли ему было умереть так, как погибли Шахрзад и Мехди? Быть может, он каждую минуту молит Аллаха послать ему скорую смерть? Постепенно, внимательно присматриваясь к грязной рубашке и штанам, я научилась читать по ним: я знала, насколько тяжелы раны, какие из них еще гноятся, какие начали заживать.

Надежда на то, что типографию разрешат снова открыть, таяла день ото дня. Каждый месяц отец Хамида выдавал мне деньги на жизнь, но сколько так могло тянуться? Настала пора принимать решение. Мне следовало выйти на работу – я же не ребенок, не инвалид. Я была взрослой женщиной, матерью двух детей, и я не собиралась растить сыновей на подачки. Бездействовать, жаловаться на судьбу, клянчить у тех и у этих – нет, это недостойно меня, недостойно моих детей, а главное – недостойно Хамида. Мы должны были сохранить свою гордость и честь, мы должны были встать на ноги. Но как? На какую работу я годилась?

Первое, что пришло мне в голову, – стать швеей. Я начала работать на госпожу Парвин, а Фаати мне помогала. Но хотя я приступила к работе сразу же, как договорилась, я ее так и не полюбила, тем более что мне приходилось каждый день являться к госпоже Парвин, заходить к матушке, встречаться с Али, а порой и с Махмудом, терпеть материнские попреки. – Не говорила ли я тебе, что для девушки самое главное – умение шить? – ворчала она. – Но ты не слушала, ты тратила все время на школу.

По вечерам я читала в газетах объявления о вакансиях, а с утра ходила в офисы и компании, пыталась устроиться на работу. Частным компаниям обычно требовались секретарши. Отец Хамида предупреждал меня о трудностях работы в таких местах, об опасности, которой подвергается работающая женщина. И он был прав. В иных конторах меня похотливо оглядывали с ног до головы, как будто подыскивая любовницу, а не сотрудника. На этих собеседованиях я убедилась, что школьного образования мало – требовались дополнительные навыки. Я сходила на курсы машинописи – всего на два занятия, освоила базовые навыки и на том остановилась, потому что не имела ни денег, ни времени на полный курс. Отец Хамида отдал мне старую печатную машинку, и я тренировалась ночи напролет. Затем он походатайствовал за меня перед своим знакомым из государственной организации. Я пришла на собеседование: передо мной сидел человек лет тридцати, с умным, даже пронизывающим взглядом. Он с любопытством присматривался ко мне и в ходе разговора попытался выудить информацию, которую я не спешила сама изложить.