мне так уж не нравился его интерес к этой теме, но чувствовал я себя при её обсуждении как-то не особенно уютно.
— А почему из будущего к нам, а не наоборот? — обратилась она к нам обоим. — Я бы охотнее прочитала о жизни в будущем! Какой там в будущем театр, какие платья носят… — она мечтательно закатила глаза. Хм, если говорить о бывшем моём мире, он всё же по сравнению со здешним за будущее сойти смог бы, то не скажу ничего про театр, а вот тамошние платья, как и вся мода вообще, Ангелину Павловну уж точно бы шокировали. Или, наоборот, привели бы в неописуемый восторг, такого я тоже не исключал.
Эти слова Красавиной вызвали оживлённую и вполне дружелюбную дискуссию, в ходе которой Иван Фёдорович сравнительно легко и быстро растолковал нам с Ангелиной Павловной, что убедительно, так, чтобы читатель поверил, описать будущее — дело крайне сложное и для большинства литераторов едва ли посильное, а вот показать нашу жизнь глазами человека, ранее о ней только читавшего, было бы и вправду очень даже увлекательно. Но тут Красавина со всеми положенными извинениями и даже с заметным сожалением сказала, что ей пора собираться в театр, Смирнов со столь же дежурными извинениями сообщил, что намерен Ангелину Павловну проводить, ну и мне не оставалось ничего иного, кроме как вспомнить о важных своих делах, тоже, разумеется, сопроводив это известие сожалением, что приходится прервать столь интересную и приятную беседу, и надеждой на её продолжение в недалёком будущем.
…И что это было? — размышлял я и по пути домой, и на общей семейной прогулке в ожидании обеда, да и после обеда тоже. Господин Смирнов в этакой слегка завуалированной форме предлагал мне написать первый в этом мире роман о попаданцах? Ну вот уж вряд ли, хотя с него сталось бы. Но это неявно сделанное предложение определённо шло в паре со столь же неявным, но вполне себе подразумеваемым подозрением — Смирнов давал мне понять, что считает или, по меньшей мере, готов посчитать меня таким попаданцем! Причём понять это он давал именно и только мне, потому что для меня его подозрения звучали почти явно, а вот Красавина, судя по её поведению и словам, совершенно не представляла истинный смысл высказываний своего нового содержателя.
К месту вспомнилась та самая мысль, что проскользнула по краю моего сознания, когда я узнал от Шаболдина сведения, заставившие меня задуматься о возможной связи Смирнова с делами, которыми мне пришлось заняться после проникновения в дом незваного гостя. Тогда у меня в памяти мелькнула картинка, как мы с Оленькой представляли издателю рукопись «Волшебника Изумрудного города» и иллюстрации к ней, и как Смирнов тогда с невысказанным, но заметным на глаз подозрением отнёсся к выбранному мной псевдониму. [1] Но такие подозрения имели бы под собой основание в одном-единственном случае — если бы сам господин Смирнов знал, что на самом деле именно Александр Волков и написал книгу, причём написал её не в этом мире и не в этом времени! Но это ладно, тогда, повторюсь, Смирнов ничего не сказал, а взгляд, даже самый-пресамый подозрительный, к делу, как говорится, не пришьёшь. А вот сегодня, заговорив о попаданческом романе, Иван Фёдорович не только свои подозрения высказал почти что открытым текстом, но и дал мне неубиваемый законный повод заподозрить в попаданстве его самого. Случайно ли издатель проговорился или сознательно дал понять, что «сам такой»? Ответ представлялся мне очевидным — никаких случайностей тут и близко быть не могло, это специально поданный сигнал. Поданный, кстати, с умом — кто знает, тот поймёт, а кто не знает, тому и не надо. Зачем вдруг господину Смирнову понадобилось столь отчаянно сигналить, это тоже вопрос. Может, и правда, пошёл у него какой-то разлад с тайными, и он теперь хочет завлечь на свою сторону меня, может, ещё какая причина есть, а то и не одна, теперь и с этим разбираться придётся.
Но тогда получается, что и люди князя Свирского тоже, как сказали бы в моей прошлой жизни, в теме. И господин Тихонов, он же «Иван Иваныч», с ними вместе. Вот же как неудачно вышло — десять лет жил не тужил, деньги и прочие плюшки из послезнания своего извлекал, а теперь… И ведь по собственной глупости спалился, сам же придумал Волковым назваться, плагиатором не хотел сам перед собою выглядеть, любимого автора моего детства уважить решил, чистоплюй! Выдумал бы себе другой какой псевдоним, так бы и жил до сих пор спокойно! Да и сегодня я хорош — заговорил, понимаешь, о детективной писанине, провокатор недоделанный! Поделись, называется, подлянкою своей, и она к тебе не раз ещё вернётся!
Кстати, вот и ещё вопрос: приглашая меня одного и заранее зная, что принимать меня он будет вдвоём с Красавиной, планировал ли сам Смирнов подобную провокацию в отношении меня? Другими словами, этот его вброс про книгу о пришельцах из будущего был на ходу придуманным ответом на мою выходку или же Иван Фёдорович с самого начала собирался о том заговорить? М-да, встретились, получается, два одиночества, два доморощенных провокатора…
Подумав ещё немного, я криво усмехнулся. Вот что, спрашивается, сегодня расстроило меня больше — что Смирнов меня раскусил, или что я тут не один такой уникальный? Даже не знаю…
Так или иначе, предстоит мне теперь как-то из всего этого выкручиваться. Как дальше поведёт себя господин Смирнов, предсказать сложно. Что и как сделают тайные, если Иван Фёдорович им наябедничает, я себе представлял ещё хуже, но просто так ведь наверняка не оставят. Хорошо бы, конечно, чтобы продолжилась эта история ещё одной беседой со Смирновым, теперь уже сугубо приватной, а не настойчивыми расспросами в Палате тайных дел, но тут уж как получится, над этим я, увы и ах, не властен. На всякий случай надо, пожалуй, придумать, что тайным отвечать, если начнут интересоваться…
[1] См. роман «Доброе дело»
Глава 20
От размышлений к действиям
Да, литературная беседа у Смирнова — это уж точно не то, чем я могу гордиться, но с самобичеванием пора заканчивать. Во-первых, не самое приятное занятие, во-вторых, и пользы от него вовсе не так много, как того хотелось бы. Куда полезнее сделать из произошедшего правильные выводы и на их основе определиться с дальнейшими своими действиями.
Проще всего тут, как и следовало ожидать, оказалось с выводами, несколько сложнее с