Скажете, мы с Тиной были друзьями, я мог ей все спокойно рассказать, и она бы меня простила и поддержала? В то время я сильно в этом сомневался, но что было гораздо хуже: Василина оказалась очень ревнивой девушкой. А если учесть еще и опасность, которую она представляла для окружающих, то больше чем за нашу дружбу я тогда боялся за — ни много ни мало — Тинину жизнь. То, что Лина не была собакой, которая «лает, но не кусает», я убедился на себе, больше подтверждений мне не требовалось.
Лекарь Тоб говорил, что такое иногда случается с оборотнями, которые в детстве испытали сильный шок. В том, что детство до удочерения у Лины было непростое, я и не сомневался. Были ли в этом виноваты ее родители или наоборот: с ее родителями случилось что-то, чего она не смогла пережить, — я узнать так и не смог. Едва я пытался спросить, Лина начинала часто и резко дышать, будто бы еле себя сдерживала. Но скорее всего, так оно и было.
А потом была вечеринка в честь помолвки. До сих пор не знаю, какой леший меня дернул за ногу пригласить туда Тину. Я знал, что она на меня сердится. Знал, что это была плохая затея. Ко всему прочему, Лина могла разнервничаться, и тогда плакала ее амнистия.
Но правда в том, что в то время я отчаянно нуждался в Тине. Я хотел, чтобы все произошедшее оказалось страшным сном и я никогда не встречал девочку с золотой рыбкой во рту. Я хотел, чтобы Тина заставила меня одуматься, перестать строить из себя святого благодетеля и просто жить своей жизнью.
Но когда она сказала, что любит меня, я словно получил удар под дых.
Сказать честно, до этого я никогда не воспринимал ее в этом смысле. Для меня она была лучшим другом, младшей сестрой. Однако после того разговора я понял, как ей на самом деле было тяжело. Я хотел обнять ее, утешить, но я не хотел по понятным причинам давать ей надежду на то, что все образуется. У меня не было выбора: мы должны были перестать общаться.
И все же, когда я перестал видеться и разговаривать с Тиной даже в стенах академии, Лина все равно продолжала ревновать. Надо сказать, небезосновательно. Я отказывался убирать наше с Тиной совместное фото, висевшее на стене. Мы рисовали цветными мелками на асфальте наш собственный план побега. Иногда мне хочется, чтобы теперь для нас с ней все было так же легко и просто, как тогда, когда нам было двенадцать.
Если бы дело ограничивалось только фотографией, это бы не вызвало таких подозрений. Но часто, сидя с мамой в гостиной, я говорил с ней о Тине. О том, какой она замечательный друг и как я по ней скучаю. Несколько раз, забывшись, я назвал Василину Тининым именем. За это ни один мужчина во всех Плоских землях не может быть прощен.
Однажды Лина даже порывалась отправиться к Тине домой, чтобы выяснить все окончательно и бесповоротно. Я не мог этого допустить. Мы ругались, все чаще и больше, она обедала у нас все реже, а я все меньше беспокоился. Мне казалось, что чем меньше теперь ее в моей жизни, тем лучше. Я думал, все само собой рассосется. Ну и, конечно же, я ошибался. Все становилось только хуже. На следующий день после расторжения помолвки Лина исчезла, не оставив даже записки.
Как же это характерно для таких самонадеянных людей, как я — погнаться за двумя зайцами, а остаться с носом. Впрочем, так мне было и надо.
Со временем, обучившись искусству анимагии, я стал оборачиваться котом и наблюдать за Тиной. Это было удобно, потому что мне не надо было ничего объяснять, и я мог все время находиться рядом с ней.
В реальности мы с ней по-прежнему не разговаривали. Долгих два года я продолжал трусливо прятаться, ведь больше всего я боялся рассказать ей о том, что чувствую к ней теперь, и получить отказ. Терпеть не могу отказы — это мой третий и главный недостаток.
Проще было оставаться в стороне, чем узнать, что я ей был больше не интересен. Да и отношения между нами были уже не те: Тина стала меня активно избегать. Я понимал ее чувства, но и со своими не мог ничего поделать. В моих глазах она уже больше не была младшей сестрой, в моих глазах она была девушкой, любовь которой я растоптал.
И тогда я придумал эту затею с зельем, а Тигра ее активно поддержала. В итоге девочки сварили бесполезный суп из самых простых ингредиентов в надежде привлечь моего старшего брата. Какая ирония.
Но все вышло так, как я и задумывал: я сделал вид, что выпил зелье, Тигра блестяще отыграла свою часть и даже Рутель, которую я очень долго уговаривал, сделала так, что Тина подумала, будто бы она тоже находится под воздействием зелья. И вуаля.
Я знаю, что мне не стоило этого делать. Возможно, мы бы решили все свои проблемы, если бы просто поговорили. Но прошло слишком много времени: в глазах Тины я был совсем другим человеком. Да и она сама немало изменилась.
Я хотел, чтобы она почувствовала, что я действительно люблю ее. Что это не из-за Василины или из-за чего-то еще. Что она — мое единственное приворотное зелье, с которым я не в силах да и не хочу бороться.
Но как мне ей об этом сказать?
Это был последний день официального действия «зелья», и мне хотелось, чтобы меня кто-нибудь пристрелил. С утра я избегала Лиса как могла: ждала, пока он зайдет в ванную, а сама стрелой вылетела из дома, даже не позавтракав. Леди Аида на бегу сунула мне яблоко, я лишь в ответ пробормотала что-то несвязное.
«Ты не сделала ничего плохого, Тина», — повторяла я себе, но чувствовала почему-то как раз наоборот. Зелье. Я его сварила, мне и отвечать.
Если подумать, это было не такое уж и плохое время. Да, несколько семейных скелетов выползли на время потрясти косточками из шкафов, но в остальном было больше хорошего, чем плохого. По крайней мере, по сравнению с грядущим вечером это точно были цветочки.
На полдороге к академии меня нагнал Герольд.
— Эй, Тина, чего так рано? — Парень явно был в приподнятом настроении.
Я бросила на Герольда взгляд, полный тоски и безысходности, но, наверное, немного переборщила, потому что он спросил:
— Подожди. Кто-то умер, что ли?
— Я умру. Сегодня, — пожаловалась я.
— Тин, ты меня пугаешь. Опять мой брат плохо себя ведет? Так ты только скажи — я его… — Дальнейший жест не подлежал ни описанию, ни объяснению, но я зато поняла, куда бежать, если Лис будет уж совсем неистовать.
— Герольд.
— А? — отвлекся парень от живописной жестикуляции.
— Я его люблю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});