Читать интересную книгу Карта и территория. Риск, человеческая природа и проблемы прогнозирования - Алан Гринспен

Однако как ухудшение школьного образования в прошедшие два десятилетия отразилось на способности получать доход у тех, кто ходил в школу 10 лет назад? К настоящему моменту следовало бы ожидать, что ухудшение качества образования выльется в снижение экономических результатов, особенно производительности и ее индикатора — реальных доходов. Данные, тем не менее, не говорят о наличии такого тренда. Соотношения доходов домохозяйств в группах, где главы семейств имеют возраст 15–24 года, 35–44 года и 45–54 года, сохраняли в 2012 г. стабильность. Это означает, что провалы в области образования могут еще сказаться на экономической результативности части рабочей силы, и я должен подчеркнуть, что иной исход сложно представить. Но этот симптом сам по себе еще ничего не доказывает, наталкивая на мысль о том, что корни неравенства доходов лежат в других зонах экономических деформаций.

Разбалансировка рынка труда и дотации H-1B

Это, однако, не означает отсутствия деформаций и в составе рабочей силы в целом. Многие работодатели отмечают сложности в поиске сотрудников с теми навыками, которые нужны, и эти сложности как в зеркале отражаются в коэффициенте отрытых вакансий — показателе, который в марте 2014 г. был таким же высоким, как и в 2007 г., когда рынок труда был гораздо уже и когда ощущалась нехватка всех категорий рабочих. Это означает, что сложившаяся структура квалификации рабочей силы не отвечает уровню сложности нашей капитальной инфраструктуры, особенно в области высоких технологий.

Одна из сфер экономической политики, которая получала гораздо меньше внимания, чем следовало бы, — это иммиграционная реформа. Очень вероятно, что большую часть вопросов стабилизации неравенства доходов можно решить через удовлетворение наших потребностей в квалифицированной рабочей силе на более широком рынке иностранных квалифицированных рабочих, которые устранили бы дефицит, и, что самое главное, за значительно меньшие деньги. Барьером, очевидно, являются ограничения на выдачу виз H-1B, устанавливаемые для иммигрантов. Они защищают (и дотируют) людей с высокими доходами от глобальной зарплатной конкуренции.

Как я отмечал ранее, доля ВВП, которая приходится на финансы и страхование, выросла более чем втрое с конца Второй мировой войны, с 2,4 % в 1947 г. до 7,7 % в 2001 г. (затем, к 2013 г., она снизилась до 6,6 %). Рабочие места в этих секторах числятся среди самых высокооплачиваемых в стране отчасти потому, что иммиграционные квоты защищают их от конкурентов, которые могли бы снизить уровень оплаты труда и коэффициент Джини. Спрос на визы для квалифицированных работников (H-1B) «превышал предложение постоянно после 2003 г.», когда, по словам журнала Economist, «Конгресс урезал количество предлагаемых виз на две трети». Проблемой стали количественные ограничения на рабочие визы и грин-карты, а работодатели потеряли интерес к поиску иностранных квалифицированных работников перед лицом долгого и недешевого процесса «доказательства того, что они пытались, но не сумели найти американца, соответствующего требованиям, для замещения должности»13. Сложно переоценить важность этой сильно запоздавшей реформы.

Итог

Уровень неравенства доходов сводится, прежде всего, к битве между стоимостью активов и уровнем зарплат подавляющей части рабочей силы. Рост неравенства может рассматриваться как результат распределения долей валового внутреннего дохода, отвоеванных на конкурентных рынках трудом и капиталом. В первые годы после Второй мировой войны доминировал труд. Во время медленного восстановления других стран мира конкуренция со стороны импорта была довольно редким явлением. Возможность бастовать и даже закрывать компании давала труду весомый аргумент за столом переговоров. Мир начал меняться, когда скромный западногерманский Volkswagen, маленькая и недорогая машина, в большом количестве появилась на наших берегах. Американские автопроизводители концентрировали свое внимание на больших мощных автомобилях и не видели необходимости беспокоиться о небольших, на первый взгляд, нишевых рынках.

Но еще более значительный удар по американской гегемонии нанесла разрушительная забастовка 1959 г., которая остановила американскую сталелитейную промышленность на 116 дней. Потребители стали внутри страны, ранее воспринимавшие импортные продукты из стали как нечто неполноценное, были вынуждены в конце концов начать их использовать. Покупатели стали, как я припоминаю, были приятно удивлены качеством поставляемой из-за рубежа продукции для восполнения дефицита. Это было начало конца американского превосходства на рынке стали в послевоенные годы. Американский Институт сталелитейной промышленности превратился из сторонника свободной торговли (США являлись крупным экспортером стали) в ярого защитника политики «контроля импорта». Я с грустью вспоминаю момент, когда Институт сталелитейной промышленности обратился в Townsend-Greenspan за помощью в лоббировании. Мы отказались. В то время нашими клиентами были 10 крупнейших компаний. Я увидел в этом зловещее предзнаменование и начал диверсифицировать клиентскую базу своей фирмы.

Глобализация развивалась, а с нею расширялся и наш импорт. Наша доля в мировом ВВП, составлявшая почти половину в первые послевоенные годы, опустилась ниже 30 % к 1980 г. Импорт товаров вырос с 2,4 % ВВП в 1947 г. до 13,7 % в 2013 г. (пример 11.2). Доля рабочих, объединенных в профсоюзы, начала снижаться. Забастовочная активность резко упала. Доля национального дохода, приходящаяся на прибыль компаний, снижавшаяся в послевоенные годы, в начале 1980-х гг. пошла вверх, а за нею последовали цены акций. Одновременно с этим ростом усиливалось и неравенство доходов. Такой тренд сохранялся вплоть до начала кризиса 2008 г. Явно благоприятный для бизнеса экономический климат до 2008 г. подпитывался эйфорическими бумами, быстро следовавшими один за другим в 1993–2006 гг. Политики, настроенные против такого положения вещей, были вынуждены умолкнуть.

Что можно было сделать, чтобы остановить и, возможно, повернуть вспять рост неравенства доходов, разделяющий общество? Отказ США от глобальной конкуренции — нереальная идея. Это привело бы только к сокращению общего уровня экономической активности, как внутри страны, так и за ее пределами. Это поставило бы под угрозу статус доллара в качестве бесспорной мировой резервной валюты. Ограничение постоянного роста цен акций и отношения затрат на капитал к затратам на рабочую силу принесло бы тот же результат. Налогообложение групп с высокими доходами имеет свои ограничения. К 2008 г., согласно данным Бюджетного управления Конгресса, более 94 % подоходного налога взималось с доходов 20 % домохозяйств по сравнению с 65 % в 1979 г.

Секвестры

С началом кризиса возникли резкие разногласия между республиканцами и демократами, которые привели к недавним «финансовым обрывам», спонтанным секвестрам и общему разладу так необходимого законодательного сотрудничества.

Этот разлад, судя по всему, является косвенным следствием примерно 10 %-ного годового роста социальных выплат в течение последних 50 лет, санкционированного обеими партиями, и сокращения налогов после 2001 г., уничтожавшего бюджетную гибкость, которая была принципиально важной при поиске приемлемых для всех сторон бюджетных решений.

Как отмечено в главе 9, рост социальных выплат вытесняет капиталовложения практически доллар на доллар, что существенно замедляет экономический рост. Непредвиденным и неприятным следствием этого стало сокращение наших возможностей финансировать будущие социальные программы. На мой взгляд, в ретроспективе, если бы мы поднимали социальные выплаты в соответствии с номинальным ростом ВВП после 1965 г. (6,7 % в год), а не с реальным, равным 9,3%14, мы бы достигли целей социального обеспечения хоть и медленнее, чем предполагалось, но без перегрузки двигателя экономического роста Америки, главного источника средств на социальные выплаты.

Ясные представления

Конечно, в ретроспективе все выглядит ясно и понятно. Как отмечалось в главе 9, в начале 1960-х гг. налогово-бюджетная политика воспринималась как слишком жесткая, создающая «финансовый тормоз», который, как считалось, ограничивал экономический рост. Я что-то не припомню какого-либо беспокойства по поводу излишней корректировки политики в сторону снижения налогов и увеличения расходов. В реальности чистые сбережения федерального правительства были профицитными в 1959–1966 гг. Мы не предвидели, однако, в полной мере, насколько эти программы сократят валовые внутренние сбережения и, как следствие, экономический рост в целом.

Замедление роста в последней половине века оставило нам намного меньше возможностей для дальнейшего расширения социальных выплат, особенно с учетом ограничений на сокращение программ дискреционных расходов. Изменение нашего текущего направления движения, со всей очевидностью, экономически оправдано. Если этого не сделать, мы рискуем столкнуться еще с одним финансовым кризисом. Размах нашей налогово-бюджетной проблемы можно представить, глядя на резкий рост доли расходов, которые финансировались в последние годы из заимствований, а не из налоговых поступлений. Эта доля выросла с 0 % в 2001 г. до 45 % в начале 2010 г., и умеренно снизилась до 32 % в 2012 г.