На первом курсе вуза Тамаки лишилась девственности. Парень был из теннисного клуба, на год ее старше. После клубной вечеринки он заманил ее к себе домой и там фактически изнасиловал. Нельзя сказать, что поначалу совсем не нравился. Она ведь согласилась в одиночку зайти к нему в гости. Но кто мог знать, что дело дойдет до насилия? После того что он с ней сотворил, Тамаки в клуб ходить перестала и ударилась в затяжную депрессию. Бессилие глодало ее изнутри. Пропал аппетит; за месяц похудела на шесть килограммов. И все ждала от своего обидчика если не раскаянья, то хотя бы понимания. Если бы он явился к ней с извинениями, если бы дал ей шанс хоть немного собраться с собой, наверно, ей бы не было так тяжело физически. За что он с ней так? — спрашивала она и не находила ответа. Я бы ему и так дала…
Утешая подругу, Аомамэ настаивала: подонок должен быть наказан. Но Тамаки не соглашалась. В суд подавать бесполезно, качала она головой. Скажут, сама виновата: никто ведь не заставлял ее приходить к нему в дом. Остается только забыть. Но Аомамэ слишком остро чувствовала, какая глубокая и незаживающая рана зияет в сердце ее лучшей подруги. И дело тут было не в потере девственности как таковой. А в том, что душа человека — святыня, которую никто не имеет права втаптывать в грязь. Самая страшная мука на свете — бессилие, сжирающее тело после того, как над душой надругались.
И тогда Аомамэ решила свершить этот суд сама. Выведав у Тамаки адрес ублюдка, она взяла софтбольную биту, сунула ее в большой чертежный тубус и отправилась к парню домой. Тамаки в тот день уезжала в Канадзаву — уладить с родней какие-то имущественные формальности. Так что алиби ей было обеспечено. Аомамэ убедилась, что хозяина дома нет, молотком с отверткой выломала замок и проникла в квартиру. Затем обернула биту полотенцем — и, стараясь производить как можно меньше шума, измолотила в мелкую крошку все, что представляло хоть какую-то ценность. От телевизора до торшера. От часов на стене до пластинок на полке. От тостера до цветочной вазы. Все, что могло быть выведено из строя, перестало функционировать. Телефонный провод она искромсала ножницами. От каждой книги оторвала обложку и раскидала страницы по комнате. Зубную пасту и крем для бритья выдавила на ковер, а все соусы из холодильника — под одеяло в постели. Записные книжки из ящиков стола разодрала в клочья. Ручки и карандаши переломала. Лампочки перебила. Подушки и одеяла изрезала в клочья. Рубашки в гардеробе исполосовала. Обувь в прихожей до краев заполнила кетчупом. Фреоновые трубки из холодильника выломала и выкинула в окно. Превратила в осколки унитазный бачок. Разворотила сливное отверстие в душе. Тотальная деструкция. Примерно как на фото Бейрута после бомбежки, промелькнувшем в газетах дня три назад.
Тамаки была девушкой очень смышленой — как в школе (по успеваемости Аомамэ даже не мечтала за ней угнаться), так и на спортивном поле. Всякий раз, когда Аомамэ не успевала поймать мяч на базе, Тамаки появлялась как из-под земли, мгновенно перехватывала подачу и убегала, не забыв шлепнуть подругу ниже спины. Широкий кругозор и теплая душа, чувство юмора всегда на месте. Отличница в учебе, прекрасный оратор. Можно было не сомневаться: продолжай она так и дальше, из нее вышел бы замечательный адвокат.
И только, увы, с мужчинами ее способность адекватно оценивать ситуацию сходила на нет. Мужиков Тамаки любила эффектных. Тех, кого можно пожирать глазами. И эта ее склонность, на взгляд Аомамэ, граничила с патологией. Сколь приветливы, одаренны или обходительны ни оказывались мужчины вокруг нее, если не на что было смотреть, Тамаки оставалась равнодушной. Почему-то ее привлекали смазливые парни. И почему— то в разговорах о мужиках она упрямо затыкала уши. По всем остальным вопросам точка зрения Аомамэ значила для Тамаки очень много. Но любые попытки обсудить бойфрендов неизменно заводили их разговоры в тупик. Аомамэ довольно быстро это усвоила и перестала разговаривать на подобные темы. Не хватало еще из-за такой ерунды потерять подругу! В конце концов, это личная жизнь Тамаки. Пускай себе живет как хочет. Но так или иначе, все студенчество Тамаки встречалась с разными красавчиками, которые быстро охмуряли ее, а потом предавали и выбрасывали на обочину. Последние месяцы жизни Тамаки провела на грани безумия. Сделала два аборта. Определенно в сексе бедняжка была прирожденной жертвой.
Аомамэ постоянным парнем так и не обзавелась. Хотя, когда приглашали, на свиданья ходила и даже завела несколько весьма приятных знакомств. Но до глубоких отношений не дошло ни разу.
— Ты что? — пытала ее Тамаки. — Хочешь остаться девственницей до конца дней?
— Некогда, — отвечала Аомамэ. — Для меня сейчас главное — не сойти с дистанции. Не до отношений пока.
Закончив вуз, Тамаки осталась в аспирантуре — готовиться к получению лицензии адвоката. Аомамэ устроилась на работу в компанию по производству спортивных напитков и биодобавок. И продолжала заниматься софтболом. Тамаки по-прежнему жила в родительском доме, Аомамэ — в общежитии для служащих компании. Как и в студенческие времена, по выходным они встречались, где-нибудь ужинали и вели бесконечные разговоры.
В двадцать четыре Тамаки вышла замуж за парня на два года старше ее. После свадьбы учебу бросила и о карьере думать перестала: так захотел ее муж. С этим фруктом Аомамэ встречалась только однажды. Сын крупного землевладельца; как она и предполагала, смазливый на вид — и с абсолютно пустыми глазами. Увлекается яхтами. Неглуп, язык подвешен неплохо, но словам не хватает искренности и глубины. Классический выбор бедняжки Тамаки. Но главное — в этом человеке ощущалось что-то зловещее. Аомамэ он не понравился с первого взгляда. И похоже, взаимно.
— Ничего у тебя с ним не выйдет! — рубанула она.
Страшно не хотелось лезть не в свое дело, но все-таки брак — это брак. Не какой-нибудь летний романчик. Тем более, если дело касается лучшей подруги. Тогда они впервые поругались. Тамаки закатила истерику, Аомамэ очень жестко высказала все, что думает об этом браке. В том числе и то, что говорить совершенно не следовало. На свадьбу Аомамэ не пошла.
Очень скоро, впрочем, они помирились. Вернувшись из свадебного путешествия, Тамаки без всякого предупреждения заявилась к Аомамэ с повинной.
— Не знаю, что на меня нашло, — сказала она. — Но все путешествие я только о тебе и думала.
— Не забивай себе голову, — ответила Аомамэ, — я уже обо всем забыла.
Подруги крепко обнялись и перевели разговор на шутки. Тем не менее после свадьбы они стали видеться реже. Письма друг дружке писали, по телефону болтали. Но выкроить время для встреч замужней Тамаки становилось все тяжелее.
— Столько дел по дому, — извинялась она в телефонную трубку. — Профессия домохозяйки — между прочим, тоже не сахар!
И все-таки в ее напряженном голосе слышалось кое— что еще. А именно — муженек просто не пускал ее на встречи с кем бы то ни было. Жила теперь Тамаки в доме родителей мужа и уходить оттуда надолго уже не могла. Аомамэ в тот дом не пригласили ни разу.
— Семейная жизнь в порядке, — только и повторяла Тамаки. — Муж добрый, и родители его приветливые. По выходным доплываем на яхте аж до острова Эно. Аспирантуру, конечно, пришлось оставить, да и бог с ней. Если б ты знала, какой это прессинг — экзамен на адвоката! Наверно, я все-таки создана для такой вот мирной, обыденной жизни. Скоро, глядишь, ребеночка заведем. И стану я самой обычной мамашей. Ты со мной просто со скуки помрешь…
Голос Тамаки всегда звучал жизнерадостно. Ни малейшего повода в чем-либо усомниться.
— Очень за тебя рада, — отвечала Аомамэ.
И действительно пыталась радоваться. Все лучше, чем терзаться дурными предчувствиями. Дай бог, бедняжка Тамаки наконец-то обретет душевный покой, надеялась она. Или хотя бы старалась надеяться.
Других по-настоящему близких друзей у Аомамэ не было. И чем больше отдалялась Тамаки, тем хуже Аомамэ представляла, куда себя деть помимо работы. Даже на софтболе уже не получалось сосредоточиться, как прежде. Без лучшей подруги рядом все эти состязания, победы и проигрыши лишались всякого смысла. В двадцать пять Аомамэ все еще ходила в девицах. Когда становилось невмоготу, удовлетворяла себя руками. При этом она не воспринимала свое одиночество как трагедию. Напротив, завести с кем-нибудь глубокие отношения казалось ей гораздо проблематичнее. Нет уж, спасибо. Куда проще жить в одиночку.
Тамаки покончила с собой поздней осенью. Через три дня после того, как ей исполнилось двадцать шесть. В тот день дул особенно сильный ветер. Она повесилась дома. Ее труп обнаружил муж, вернувшись из командировки сутки спустя.
— В семье проблем не было, — сообщил полиции муж. — Она ни на что не жаловалась. Я не знаю, что заставило ее это сделать.