Это не были заклинания. Это были непостижимые, не доступные человеческому глазу тайны земли, воды, неба — всего мироздания, и Дуй вдруг почувствовал себя старым, мудрым богом, всевидящим и всезнающим, не мечтающим разрушить этот мир, а сотворившим его и сейчас с великой любовью созерцающим его.
Зверь, живущий в нем, сопротивлялся этому прежде не знаемому чувству жалости, сострадания, восторга, которое люди зовут любовью, и Дуй пытался запомнить как можно больше из того, что вдруг открылось ему, в надежде использовать это для своих черных целей. Но книга словно читала его низкие, недостойные мыслишки, и всё прочитанное мгновенно улетучивалось из головы. Он злобно скрипел зубами, вновь и вновь пытаясь подчинить себе строптивую книгу, тер глаза, будто полные песка, смахивал льющиеся ручьем слезы и торопил, торопил себя, чувствуя, что времени у него почти не остается.
Неожиданно по поверхности стола побежали черные полчища каких-то крошечных, как муравьи, тварей. Они закрыли собой письмена и набросились на Дуя, больно жаля его в руки, в лицо, в голову, впиваясь в его кровоточащие раны и нанося новые. Дуй закричал и принялся отдирать муравьев от себя, прихлопывать их руками, стряхивать на землю, но тысячи новых тварей уже лезли на стол, издавая сводящий с ума пронзительный визг. Они быстро увеличивались в размерах, и вскоре Дуй смог получше рассмотреть этих злобных существ — это были маленькие копии колдуньи с большой головой…
Обливаясь слезами и кровью, Дуй кричал уже во весь голос, но твари, которыми он был облеплен с головы до ног, вопили еще громче, ожесточенно набрасываясь на нежеланного гостя.
Вдруг задрожала земля, по пещере пронесся сильный нарастающий гул, и Дуй с ужасом ощутил, как колеблется гора, в недрах которой он находился.
Забыв про чудесные письмена, он ринулся в ту сторону, откуда доносился гул, — скорее всего, там и был выход из пещеры. Он почти не видел дороги: из страха, что твари выгрызут ему глаза, он сильно щурил их. Да и что мог он различить в этом слепящем тумане? Бежать навстречу опасности было страшно, но еще страшнее казалось ему остаться здесь, в проклятой каменной ловушке.
Едва Дуй пересек пылающую границу пещеры, как бесчисленные твари, терзающие его, вспыхнули ярким огнем, и, от невыносимой боли потеряв сознание, он упал на гудящую под ногами землю. Вскоре он очнулся. С соседнего холма, высоко подпрыгивая и с треском круша вековые деревья, катился огромный мяч — черный камень с Ненужной горы… Откуда-то сбоку выскочила разъяренная старуха и вцепилась Дую в лицо своими длинными когтями.
… Черный камень гремел уже совсем рядом, и, бросив терзать свою жертву, колдунья, как привязанная, заметалась перед пещерой. Дуй, весь обожженный, окровавленный, даже отдаленно уже не напоминавший человека, на четвереньках пополз в лес и не увидел, как, прокатившись по старухе, гигантский каменный мяч с размаху, легко, будто пробка бутылку, залепил сияющую огнями дыру, и никогда не гаснущий костер погас.
… Напуганное лесное зверье и птицы быстро успокоились, поднятая в воздух пыль осела, а кое-как добравшийся до ручья черный человек полежал в ледяной воде и, тихо подвывая от жесточайшей боли, уполз к подножию песчаного холма, в густые заросли орешника.
7.
Прошло несколько лет, и природа словно возненавидела деревню, где жили пекарь и его жена. Последний год был неурожайным из-за сильной засухи, многие семьи голодали всю зиму. Весной стаявшие снега напоили землю, и люди с надеждой глядели в небо, на набегающие черные тучи. Но дни шли, а тучи, закрывшие солнце, все неслись и неслись над полями, заливая их не прекращающимися холодными дождями. Все посевы погибли, и люди со страхом думали о завтрашнем дне. Мужчины, сменив мотыги на ружья, целыми днями бродили по лесам в надежде подстрелить зайца или редкого теперь оленя, но мокнущие леса совсем опустели, и даже птицы попадались редко.
Разное говорили в деревне о том, почему так трудно стало жить. Старухи, шамкая беззубыми ртами, шипели, что это мстит людям потревоженный черный камень. Дети вовсю играли в страшного волка-оборотня, которого загоняли в западню охотники и которому всякий раз удавалось уйти. А мужчинам в лесу все чаще встречался высокий мрачный всадник с обожженным лицом — он придерживал коня и тяжелым взглядом смотрел на идущих ему навстречу людей. Объятые непонятным страхом, крепкие, сильные мужчины в панике пятились и, побросав ружья, бежали, не разбирая дороги, боясь даже оглянуться на странного, одетого в черное, человека…
Всю ночь грохотала гроза. К утру звучные раскаты смолкли, но мелкие капли, навевая тоску, уныло и монотонно стучали в окно пекарни. Услышав под окнами какой-то шум, пекарь вышел наружу, под моросящий дождь, и сразу очутился перед недобро гудящей большой толпой односельчан. Он встревоженно обнял за плечи подбежавшую к нему жену, и обратился к людям:
— Скажите, что вам нужно?
Вперед вышел глава деревенского совета и, отводя глаза, негромко заговорил:
— Ладислав, люди хотят, чтобы ты и твоя семья уехали отсюда, немедленно…
Пораженный пекарь обвел глазами ожесточенные лица.
— Но почему? Что мы сделали?
— Он еще спрашивает! — закричала какая-то женщина. — Где твое отродье? Где твой старший сын, а? Рыщет по лесам, нагоняя на нас тучи?
Толпа заволновалась.
— Ладислав, — снова заговорил глава совета, — люди считают, что во всех несчастьях, которые обрушились на деревню, виноват твой старший сын, и надеются, что когда вы уедете, он перестанет нас преследовать…
— Проклятого колдуна, дьявольское отродье — вот кого вы произвели на свет! — закричал, сжимая кулаки, здоровенный мужик. — В жизни я никого не боялся, а когда встретил в лесу вашего сыночка, из меня будто душу вытряхнули… Забыл, как меня зовут, бежал, как заяц, впереди всех!
Пекарь и его жена стояли, понурившись.
— Люди, даже если это и наш сын, мы не учили его этому… — глотая слезы, жалко пробормотала женщина.
— А нам что — легче от этого?! — закричал мужик, и все вокруг одобрительно загудели. — Убирайтесь из нашей деревни! Вы еще пятерых сыновей наплодили — чего нам от них ждать?
— Будьте вы прокляты! — закричали из задних рядов, и в голову пекаря, просвистев, попал камень.
Толпа напирала, и отовсюду неслись угрозы. Пекарь, выпрямившись, вытер голубую струйку, побежавшую по лицу, и горько заговорил:
— Люди… Никогда никому мы не желали зла, всегда помогали другим, делясь последним… Вспомните сейчас и об этом, а не только о плохом, и не проклинайте наших пятерых сыновей — не гневите Бога, ведь они еще дети, и ни в чем не виноваты… Если виноваты перед вами мы с женой, простите нас, люди… — Пекарь долгим низким поклоном поклонился притихшей толпе. — Мы уедем… если вы так решили…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});