Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дрожа, я уставился на спину моего спутника, уверенно идущего впереди меня. Вскоре нас окутал моросящий горный туман, и камни у нас под ногами стали предательски скользкими, даже еще хуже, чем прежде. Туман скрыл от глаз страшную пропасть, но из воображения ее изгнать не мог. Один неверный шаг, и я, переворачиваясь в воздухе, полечу в бездну. Так высоко лежала тропа и так далеко внизу осталась долина, что я больше не ощущал, что иду по земле. Может, мы поднимались по Каэр Гвидион в ночное небо — ведь никто не говорил, что это не так. Время, пространство и память растворились. Снова я плыл среди стихий, хотя на сей раз я двигался сквозь туман, а не через океан, и никто не помогал мне и не указывал путь.
Мокрый от дождя, окутанный туманом, я стал жертвой причудливых видений. Злобные образы выплывали из мрака — змеи и псоглавцы, страшный лев рыкающий. В конце концов они не причинили мне зла, хотя, не скрою, наполнили мою душу ужасом. Все время я слышал вокруг скок незримого воинства, пенье рогов и лай псов. Тропинка у меня под ногами казалась все более узкой, пока не стала шириной в волосок и скользкой, как спина угря. Иногда мне чудилось, будто бы она извивается, как змея, поднимаясь на высоту корабельной мачты.
В моем мозгу проплывали, кружась, видения опасности и одиночества. Ежевика, крапива, колючие кусты цеплялись за мою одежду и терзали кожу. Я продирался сквозь их заросли, движения мои стали тяжелыми, усталыми, медленными. Внезапно впереди вспыхнуло пламя и яростно покатилось ко мне. Я закрыл глаза и беспомощно склонил голову, но, когда я снова поднял взгляд, пожар уже угас так же внезапно, как вспыхнул. Сзади взревело, словно океан во всей ярости своей восстал на меня единой волною. От страха ли, от упрямства ли, от усталости ли — не знаю, но я не мог заставить себя обернуться. Рев, треск, грохот надолго заполнили мой слух, но, как только все это кончилось, больше никакого обмана чувств не возникало.
Не могу сказать, сколько тянулась эта пытка, но для меня прошли пятьдесят веков из веков — от Создания до смерти в Судный День божественного Ллеу. И вдруг туман резко рассеялся, и я увидел перед собой крутой, почти отвесный подъем, где наш мост-клинок упирался в склон горы. Туман висел внизу и сверху, и мне показалось, что летящие облака бросают быстрые тени, снующие вверх-вниз по грубой скальной стене, как летучие мыши. Ослепительная вспышка света сразу же осветила всю эту неестественную сцену, а за ней последовал оглушительный треск, осколками разлетевшийся в моем одурманенном сознании. Колесо Тарана тяжко прокатилось по склону утеса, и в это время меня окутала такая непроглядная тьма, которой я никогда прежде не видел.
Зазубренная полоса протянулась по скале, мгновенно превратившись в моем расстроенном воображении в рельеф, приняв форму рунической надписи, смысл которой от невежества и страха моего был для меня туманным. Карканье ворона, раздавшееся в темноте, чуть ли не обрадовало меня. По крайней мере это была тварь из плоти и крови, хотя вряд ли его резкая речь звучала успокаивающе, насколько я ее понимал.
Теперь мы карабкались как могли по отвесной скале, что возвышалась над нами. Мои одежды порвались и промокли, руки и ноги были все в синяках и ссадинах, а разум наполняли тысячи ужасных образов. Давно уже Талиесин не оборачивался ко мне, и я видел только подметки его башмаков, когда он перебирался с одного крошечного уступа на другой. До тех пор я считал его цель благой, но теперь я начал сомневаться. Куда и зачем он вел меня?
Теперь я зашел слишком далеко, чтобы возвращаться назад, и все мои мысли были устремлены к тому, чтобы отметить каждую щелку, с помощью которой мой проводник совершал свой мучительный подъем. Было страшно холодно, и вряд ли выдавалось хоть одно мгновение, когда порыв ветра не пытался гневно сбросить нас с этого отвесного склона. Я все время бормотал наговоры, моля о защите Верной Руки Твоей. Я не мог далее скрывать свой страх и отнюдь не стыдился этого. Догадываясь, куда меня сейчас занесло, я вспомнил жуткие строфы из поэмы «Кад Годдеу»:
Не спи, гляди, бди каждую полночь,Следи за мрачной горой Меллун:По бедра в крови будешь ты ползать!
Мои башмаки из крепчайшей оленьей кожи изорвались в клочья, штаны тоже были в лохмотьях. Тряпки прилипали к моему истерзанному телу — отсырев ли в горном тумане, пропитавшись ли кровью — не знаю. Не скоро смог я оторвать взгляд от подметок башмаков Талиесина.
Нудно было бы описывать подъем до конца — мы все так же мучительно, с трудом ползли вверх дни или недели, вот и все, что я могу сказать. Мы, несомненно, забрались очень высоко, далеко от земли. Полагаю, мы были где-то в срединных небесах. Наконец настало мгновение, когда Талиесин как-то нырнул в туман, что клубился вокруг нас, и я оказался один во всем пространстве. Затем я уцепился руками за выступ, подтянулся, кувыркнулся вперед и без сил упал на маленьком ровном пятачке. Это был Прыжок Лосося, которому научил меня мудрый старый Лосось из Ллин Ллиу. Он-то и спас мне жизнь в это мгновение.
Мы были на вершине горы Меллун, на круглой площадке, широкой, как двор короля Гвиддно, окруженной скалами и укрытой туманом, словно крышей, несмотря на сильнейший ветер, с визгом кружившийся среди мокрых скользких камней. Посередине площадки, у квадратной каменной глыбы, стоял Талиесин. Ветер раздувал его плащ, рвал его мокрые волосы и бороду. На камне лежала доска для игры в гвиддвилл, и фигурки были расставлены так, как остались они на доске во Вратах Гвиддно после Гвина маб Нудда и его Дикой Охоты. Губы Талиесина зашевелились, и хотя из-за порывов ветра я не мог слышать, что он говорит, я знал, что произносит он следующие строки:
Он — дитя и муж, и старец седой,Что без рук и ног долго жил пол водой,Безымянный — хотя и был наречен,Тот, кто девою-чародейкой рожден.Чародейки сын — но был он крещен.Знаешь ты его? Человек ли он?
Я улыбнулся, насколько это позволили мне стучащие зубы, и утвердительно кивнул. Этот человек явно знал больше, чем я думал.
Я сел, скрестив ноги, на камень и стал рассматривать доску. Я понял, что мы вернулись к класу Ллеу — к тому самому, который нарушил Гвин маб Нудд в Нос Калан Гаэф при дворе Гвиддно Гаранхира. Здесь был клас горных вершин, на котором мы сидели среди грязного тумана и хлещущего дождя, и королевский клас посередине игральной доски. И каждый клас — против ран, против потопления, против чар, против огня, против волков, против всякого зла.
Первый ход выпал моему противнику. Он сделал его с самоуверенной решительностью. Я выжидательно поднял взгляд, поскольку пора было объявить о ставке. К своему беспокойству, я увидел, как на плечо Талиесина опустился огромный, блестящий иссиня-черный ворон и уставился круглыми маленькими глазками на игральную доску. Итак, в игру вступил Сам, и Его Верная Рука будет направлять ее! И ставка будет не из малых — сама грядущая судьба Острова Могущества. Ибо чернота Ворона — чернота пустоты предначальной, полет Его — полет творящего ветра, чье дыхание проносилось над рождающейся землей, и карканье Его — голос Того, Кто приказал жизни — быть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});