Читать интересную книгу Мертвые сраму не имут - Игорь Болгарин

И вскоре они были на Старобазарной площади. Миновали часового и двух мраморных грифонов, поднялись на второй этаж. Дверь была открыта. Повеселевший Деремешко вышел навстречу Кольцову, ввел его в кабинет, где сидели двое крепких загорелых мужчин, точнее даже парень и мужчина. Они были чем-то похожи, и Кольцов даже поначалу решил, что это отец с сыном. Лишь значительно позже он случайно узнал, что они просто хорошие друзья и не менее хорошие соседи.

Они поднялись. Старший с вислыми, почти казацкими усами шагнул навстречу Кольцову, представился:

– Атанас… можно еще, но не надо… Даргов.

Второй крепко пожал Кольцову руку.

– Здравствуй, товарищ! Я – Коста! – после чего поднял кулак в коммунистическом приветствии: – Да здраво революция!

– Ты коммунист? – весело спросил Павел.

– Пока еще нет. Пока контрабандист, – со смехом ответил Коста.

– Здраствуйте! – поздоровался с обоими болгарами Кольцов. – Называйте меня Павел! Можно Паша! Кому как нравится.

– Уже нравится, – сказал Атанас и добавил: – Сегодня вечером. Если можно?

– Нужно, – улыбнулся Кольцов.

– Так будет! – в ответ улыбнулся Атанас.

И контрабандисты покинули кабинет Деремешко.

– Атанас – коммунист, – провожая их взглядом, сказал Деремешко.

– Коммунисты – контрабандисты – рецидивисты! – улыбнулся Кольцов.

– В жизни все бывает, – философски заметил Деремешко. – Даже то, чего не бывает.

– Почему они задержались? – спросил Кольцов.

– У Косты, который помоложе, жена рожала. Трудно, говорит, еле спасли. Двенадцать фунтов. Богатырь.

– Мальчишка – это хорошо, – сказал Кольцов. – Хотя с девочками меньше хлопот.

– У тебя много детей? – поинтересовался Деремешко.

– Пока нет, – но тут же Кольцов поправился: – Впрочем, есть. Двое. Мальчик и девочка.

Деремешко удивленно взглянул на Кольцова:

– Забыл, что ли?

– Да нет. Тут другое, – сказал Кольцов и неохотно добавил: – Не будем об этом!

– Не хочешь – не говори, – Деремешко почувствовал какую-то боль в словах Кольцова и понимающе добавил: – Под каждой печкой свои тараканы.

Помолчали.

– Погуляй по городу, – посоветовал ему Деремешко. – Но еще засветло будь в гостинице. Я за тобой заеду.

Вечером, когда солнце клонилось к закату, Деремешко вывез Кольцова за город, к небольшой, упрятавшейся между известняковых обрывов бухточке. Неподалеку от берега в ней покачивалась на тихой волне двухмачтовая рыбацкая фелюга. Они спустились к берегу. Им навстречу вышел Атанас. Вынув изо рта курительную трубку, он указал ею на фелюгу:

– Нравится? – спросил он.

В закатном свете полуспущенные латаные паруса сухо шелестели.

– Я потом скажу, когда на место прибудем, – сказал Кольцов.

– Надеюсь, доплывем, – пыхнул трубкой Атанас: – Бог поможет.

– Ты в бога веришь?

– Наверное, да, – и, заметив какой-то непорядок, Атанас что-то по-болгарски закричал Косте и побрел к нему по воде – разбираться.

Кольцов обернулся к Деремешко:

– Богомольные коммунисты-контрабандисты! До такого я бы никогда не додумался! – и спросил: – Ну что? Будем прощаться?

– Не торопись. Успеем.

Солнце уже почти ложилось на горизонт, когда наверху, у обрыва, появился Артем. Придерживая за руку женщину, он помогал ей спускаться вниз, к берегу бухточки. Следом за ними шел мальчишка. Они добрались почти до половины, когда мальчишка их окликнул:

– Мама, подождите, пожалуйста!

– Что там у тебя? – отозвалась женщина.

– Я сейчас. Камешек в сандалий попал.

– Догоняй! – сказала женщина. – Видишь, нас уже ждут!

И они продолжили спускаться.

Мальчишка присел, вытряхнул камешек, обогнал Артема и свою маму и спрыгнул на песок неподалеку от Кольцова.

– Здравствуйте! – сказал он Кольцову и указал глазами на Деремешко: – А с Иваном Аврамовичем мы уже познакомились. Меня зовут Леонидом. А то вон – моя мама, Елизавета Михайловна.

– Здравствуй, Леонид. Можно, я буду называть тебя просто Леней?

– Я сам хотел вас об этом попросить. Даже Ленькой, если я в чем-то провинюсь. Меня так папа иногда называет. Ну, это если я что-то…

– А ты не допускай этого «что-то».

– Иногда оно почему-то само собою получается. Но я, конечно, буду стараться.

– Значит, договорились, – Кольцов протянул мальчишке руку. – Меня зовут Павел Андреевич. Можно дядя Павел… или дядя Паша. Как тебе будет удобнее.

– Благодарю вас, – едва не пристукнул ногой мальчишка и тут же добавил: – Я здесь впервые увидел море. У нас в Киеве река, называется Днепр. Она тоже широкая, но, конечно, с морем не сравнить.

Мать Леонида тоже подошла к Кольцову и Деремешко:

– Я так поняла, Леонид меня уже вам представил. А Иван Аврамович сказал, – она указала взглядом на Деремешко, – что вы будете нашим попутчиком и зовут вас Павел Андреевич.

– Совершенно верно, мадам. Буду рад сопутствовать вам с Леонидом в этом, надеюсь, приятном путешествии…

Женщина была невысокого росточка, миловидная, с легкой раскосинкой в глазах. Разговаривая, она приятно картавила.

– Честно скажу, я очень боюсь. На большом пароходе не так страшно.

– Здесь более безопасно, – успокоил ее Кольцов. – Фелюга идет вблизи берегов. Она в любой момент может пристать к берегу.

– Спасибо. Вы меня успокоили. Обещаю, не буду бояться! – с шутливой торжественностью сказала она.

Подошли Атанас и Коста, сказали Деремешке и Артему:

– Как это по-русски: прос-чай-те!

– Так не надо. Лучше: до свидания!

Артем передал Косте увесистый пакет.

– Отнеси на борт.

– Что здесь? – спросил любопытный Леня.

– Все, что доктор прописал, – ответил Артем.

– Мы тоже… имам, – Коста вброд прошел к фелюге, оставил там пакет и вернулся.

Когда все попрощались с Деремешко и Артемом, Коста сказал женцине:

– Пардон, мадам! – и, не дожидаясь согласия, подхватил ее на руки и отнес на фелюгу.

– Я сам! – сказал Леонид и, торопливо сняв сандалии, побрел к фелюге. Там его подхватил Коста и поставил на дно посудины.

Кольцов тоже легко добрел до борта и пружинисто перебросил свое тело через борт.

Деремешко и Артем, стоя на берегу, смотрели, как тронулась с места фелюга, осторожно, не задев камни, выскользнула через горловину бухточки в море.

Когда фелюга заколыхалась на легкой волне, над нею взмыли вверх оба паруса, и шхуна, неторопливо набирая скорость, побежала по волнам.

Глава пятая

Ветер был попутный. Моряки называют его фордевиндом, рыбаки – бризом. Редкая удача в эту пору года. Обычно к ночи ветер дует с моря на нагретый берег, и лишь за полночь меняет направление. Небо было усыпано крупными звездами. Стояла тишина, которую подчеркивали лишь легкий плеск волн о деревянные борта фелюги и мягкие хлопки парусов, пытающихся поймать слабые порывы ветра.

Дно фелюги было устлано брезентом, и пассажиры, укрывшись за высокими бортами, коротали время за разговорами. Леонид был перевозбужден началом необычного путешествия и донимал Кольцова своими вопросами.

– Интересно, Павел Андреевич, с какой скоростью идет наша шхуна? – спрашивал он. Ему нравилось слово «шхуна», он слегка подчеркнуто произносил его.

– У нас не шхуна, Леня.

– А Иван Аврамович называл ее шхуной. А на чем же мы тогда плывем?

– На фелюге.

– А какая между ними разница?

– Я ведь не моряк, Леня.

– Ну, а все же?

– Труба пониже и дым пожиже.

– На нашей шхуне нет трубы. И дыма нет.

– Поэтому она и называется фелюга, – и, улыбнувшись, Кольцов сказал: – Это у матросов есть такая шутка. Вопрос: Какая разница между крейсером и линкором? Ответ: Труба пониже и дым пожиже.

– Ну, хорошо, пусть фелюга. Сколько узлов она проходит за час? Хотя бы приблизительно?

– Ты, вероятно, прочел всего Жюля Верна? – спросил Кольцов. – «Дети капитана Гранта», «Таинственный остров», «Пятнадцатилетний капитан»? Тебе сколько?

– Только четырнадцать. Я и Станюковича всего прочитал, и Стивенсона. У него замечательно про пиратов. Маме не нравится Билли Бонс…

– А почему мне должны нравиться пираты? – спросила Елизавета Михайловна. – Я люблю героев честных, великодушных, благородных, мужественных.

– А Билли Бонс? Ему черную метку, а у него даже глаз не дрогнул. Один – против банды пиратов, – и Леня снова спросил у Кольцова: – А вы не скажете, Павел Андреевич, на Черном море есть пираты?

– Думаю, что нет.

– Жаль! Вот бы с ними встретиться!

– Господи! – вздохнула Елизавета Михайловна. – Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь умном?