За четыре года работы в одной комнате с Манумом Ладжи научился заниматься своими делами, не обращая внимания на его болтовню. А того, в свою очередь, нисколько не смущало, что во время его рассказа Ладжи писал отчеты.
Балансируя на задних ножках стула и прихлебывая из стакана, Манум продолжал рассказ.
– А какие «бегунки» стали попадаться мне в последнее время! Скоро, наверное, я начну писать книгу воспоминаний. «Мои встречи с выдающимися людьми»! Вчера, например, вскрываю двухместный саркофаг и вижу: Бер Бернстад! Собственной персоной! Тот самый, который написал роман «Солнце восходит», по которому еще фильм был. Лежит этот самый Бернстад со своей женушкой, обнявшись. А жена у него, скажу я тебе, – куколка. Ну, пришлось мне, конечно, потревожить их сон. Сегодня утром заглянул в дежурку: он сидит, схватившись за голову руками, она бегает, тычет в него пальцем, кричит: «Он меня туда силой затащил!» В изолятор-то никому не хочется.
– Ты это все в своем отчете напиши, – посоветовал Ладжи, продолжая при этом заполнять бланки и регистрировать их в журнале.
Манум с шутливым отчаянием безнадежно махнул рукой.
– Не поймут… Да, кстати, – вспомнил он вдруг. – Тебе звонил некто, назвавшийся… – Манум заглянул в блокнот, – Рамп Оунз. Просил, чтобы ты, если сможешь, пришел сегодня после обеда в «Веселую маску». Он будет ждать тебя.
* * *
Ладжи открыл глаза и увидел ярко освещенный белый потолок. Он лежал на узкой жесткой кушетке, до плеч накрытый простыней. Ладжи повернул голову в сторону и увидел молодого мужчину, стоящего рядом с ним. Мужчина едва заметно улыбнулся.
– Ну, как вы себя чувствуете? – спросил он.
Ладжи хотел ответить, но в горле у него заклокотало. Откашлявшись, он сипло пробормотал:
– Нормально.
– Тогда вставайте.
Мужчина отдернул простыню, покрывавшую тело Ладжи, и положил на кушетку стопку свежего белья.
* * *
Бар «Веселая маска» находился на самом краю города, но Ладжи добрался до него быстро – машин на улицах почти не было.
Небольшой, освещенный рассеянным зеленоватым светом зал бара был почти пуст. Впрочем, в последнее время подобную картину можно было увидеть практически в любом увеселительном заведении. Возле стойки сидело только двое посетителей, в одном из которых Ладжи узнал Рампа Оунза.
Ладжи тихо подошел к нему сзади и осторожно тронул за плечо.
Рамп вздрогнул всем телом, втянул голову в плечи и, откинувшись в сторону, резко обернулся.
– Дьявол, – с облегчением выдохнул он, увидев Ладжи. – Ну и напугал же ты меня.
– Привет, Рамп, – улыбнулся Ладжи.
– Привет, – уже спокойно ответил ему Рамп. – Выпьешь что-нибудь?
Сам он, судя по туманному взору и несколько замедленной речи, был уже изрядно выпивши.
– «Пеструю смесь» здесь еще готовят? – поинтересовался Ладжи.
– Две «Пестрых смеси», – сказал Рамп, обращаясь к стоявшему за стойкой бармену с худым унылым лицом.
Взяв наполненные бокалы, они отошли в угол и сели за столик.
– Это здорово, Рамп, что ты позвонил. Давненько мы не встречались.
Рамп коротко кивнул и быстро посмотрел по сторонам, словно хотел убедиться, что за ними никто не следит.
– Последний раз мы виделись полтора года назад, – сказал он, снова сконцентрировав взгляд на Ладжи. – Мы отмечали мой день рождения… Здесь же, в «Веселой маске».
– Тогда здесь было шумно и народа полным-полно! – Ладжи ностальгически улыбнулся. – Надеюсь, Рамп, у тебя все в порядке? Или есть какая-то проблема, которую нужно решать вдвоем?
Рамп долго не отвечал, потягивая через трубочку коктейль и задумчиво глядя поверх бокала на Ладжи.
– Ладжи, – он наконец прервал паузу, – с тобой можно говорить по-прежнему откровенно?
Ладжи почувствовал неприятное знобящее волнение.
– Мне кажется, что только так и должны разговаривать старые друзья, – ответил он. – Тебя что-то смущает?
– Твоя форма.
Ладжи засмеялся.
– Прежде она тебе даже нравилась.
– Это было давно. В ту пору, когда Отдел охраны порядка занимался тем, что ловил хулиганов, жуликов и наркоманов. А теперь…
Рамп замолчал.
– Что же теперь? – спросил Ладжи, когда пауза, как ему показалось, стала затягиваться.
– Теперь вы ищете уходящих.
– Ну и что с того? Ты считаешь, что я занимаюсь недостойным делом?
– Ну что ты, Ладжи! Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы так о тебе думать. Ты никогда не пойдешь на сделку с совестью. Но я не вижу смысла в том, что вы делаете. Зачем возвращать уходящих?
– ООП защищает интересы общества.
– Какого общества, Ладжи! Брось ты цитировать мне уставы! Общества уже не существует!
– А ты? Я? Они? – Ладжи кивнул головой в сторону стойки.
– Мы – те, кто еще остался, – всего лишь отдельные индивиды. А общества как такового уже нет. Оно погибло. Мы сами накинули ему на шею петлю, а потом вышибли скамью из-под ног. А теперь стоим и смотрим, как оно, приговоренное и казненное нами, агонизируя, дергает ногами.
Ладжи поморщился.
– Ты говоришь слишком образно.
– Потому что знаю, с кем говорю. Ты отлично понимаешь, что я хочу сказать. – Прежде чем продолжить, Оунз сделал несколько быстрых глотков из своего бокала. – Ты помнишь, когда появились первые саркофаги, в них ложились только дряхлые старики и безнадежно больные в надежде, что в будущем, когда они проснутся, будут найдены средства для лечения их болезней, лекарство от старости. Помнишь, мы смеялись над первыми, кто уходил без видимой на то причины. Потом уходящих стало становиться все больше. Сначала был издан закон о специальном разрешении на уход. Через некоторое время на уходы и производство саркофагов был наложен запрет. Но, несмотря на все запреты, и то и другое продолжалось. Мы спохватились слишком поздно – уходы превратились в эпидемию. Действительно, зачем жить сегодня, если можно лечь в саркофаг и уснуть на сто, двести, триста лет, а проснувшись, оказаться в мире, о котором сегодня мы можем только мечтать? Чего ради надрывать себе живот сегодня, если можно перенестись в счастливое будущее и прожить свою жизнь весело и без забот?..
– Подожди, Рамп. Я надеюсь, что ты сам так не думаешь?
Губы Рампа скривились в горькой усмешке.
– Я хотел бы так думать, да уже не могу. На это надеялись только те, кто уходил первым. Те, кто уходил следом за ними, говорили: «А чем я хуже их? Почему именно я должен работать ради будущего блага тех, кто ушел?» А сейчас… Сегодня лечь в саркофаг – это уже не уход от действительности, а способ безболезненного самоубийства. Сегодня уходят только те, кто понял: с тем, что осталось от нашего общества, ничего нового создать уже не удастся, – они уходят, чтобы не видеть ужасов конца этого мира. – Рамп залпом допил свой бокал. – Собственно, я хотел увидеть тебя только для того, чтобы проститься. Ты единственный оставшийся у меня близкий человек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});