– Я не позволю здесь никому из моих сыновей нести эту Чепуху! – взревел, тяжело поднимаясь с места, Карлсон. – Мэтт Митчелл чертовски близкий мне друг, и у него получше голова на плечах, чем есть или когда-нибудь будет у тебя. Почему бы тебе не убраться поскорее к своим дружкам, так любящим черномазых? Меня тошнит от одного твоего вида. Нет, не может того быть, что ты, в самом деле, мой сын.
Вне себя от ярости Пэйс вскочил с места, но отец уже шел к двери. У Пэйса было такое злое лицо, что душа Доры заплакала от скорби. У нее не было волшебного порошка для излечения таких вот ран. Она поспешила подхватить Харриет, когда, пошатываясь, та стала подниматься на ноги.
– Ну что ж, надеюсь, все получили удовольствие от моего возвращения домой. Наверное, мне надо отдохнуть, Дора. И не предлагай мне повторить этот опыт в скором будущем.
Дора не смела видеть, как отчаяние исказило гордые черты Пэйса. Она повела Харриет в ее комнату и вздрогнула, услышав, как через несколько минут громко хлопнула входная дверь.
Глава 16
Я, в рабстве находясь, могу лишь угождать
Недолгим прихотям властительных желании.
У. Шекспир Сонет 57
Дора не знала, как долго ей пришлось пробыть в комнате Харриет, устраивая ее на ночь. Старуха все время ворчала и жаловалась, разоблачаясь и надевая ночную рубашку и халат. Впервые за несколько недель она вновь потребовала опиумных капель и устроила сцену, услышав, что они кончились. Она изругала Энни за то, что та принесла слишком холодную для омовения воду, и разгневалась, когда в комнату внесли чайник с кипятком, чтобы воду подогреть.
Выйдя, наконец, из спальни, Дора устало вздохнула. Она могла снести капризы старой женщины, но мысль о том, что Пэйс одиноко сидит сейчас в ее пустом фермерском доме, просто изводила ее. Она боялась, что он уже упаковал свои переметные сумы и уехал, не попрощавшись с ней.
Не умывшись и не причесавшись, она ринулась в сгущающуюся за дверью темноту. В конце июля свет еще брезжил, но огромные деревья, растущие вдоль подъездной аллеи, уже погрузили ее в сплошную мглу. Дора темноты не боялась. Она думала только о Пэйсе, она не могла отпустить его прямо сейчас.
Дора знала, что под покровом ночи разные отчаянные люди в это ненадежное время творят нехорошие дела. По дорогам бродили негры, бежавшие на Север с Юга. Несмотря на Декларацию об отмене рабства, по закону Кентукки они все еще считались беглыми и, будучи пойманными, оказывались за решеткой и могли быть проданы любому, кто дал бы самую высокую цену. И, зная об этом, рабы насильственно и злобно отстаивали свою свободу. Было достаточно и корыстолюбивых белых, которые отрицали их право на освобождение и охотились на беглых в жажде наживы. За ними следом шло насилие.
Налетчики-конфедераты редко проникали теперь далеко на север, но их сторонники на это отваживались, и янки создавали патрульные команды для предотвращения налетов. На подозрении были все. Подозревались во всем денно и нощно. Ситуация была опасна. Одинокой женщине, попавшейся тем или другим, вряд ли удалось бы ускользнуть невредимой, но Дора нисколько не задумывалась о том, что может случиться, пока почти бежала из Большого дома к себе на ферму, до которой была целая миля.
Но ей и не надо было беспокоиться. К ней быстро подбежал Пэйс, который ждал ее, неуверенный, придет ли она, и в то же время опасавшийся за ее безопасность. Она так и кинулась в его распростертые объятия, и у нее голова пошла кругом, когда он приподнял ее и завертел в воздухе.
Она догадалась! Он волновался, что она не придет. Она почувствовала этот страх в пронзительной жадности поцелуя и в сокрушительной силе объятий. Она прильнула губами к его шее и столь же неистовыми поцелуями стала уверять его в обратном. Дора чувствовала, что он не очень сильно доверяет языку поцелуев, но это не важно. Ничто сейчас не имело для нее значения, только одно: Пэйс Николлз действительно ее ждал и что, по крайней мере, опять хотел ее. Впервые в жизни она ощутила восторг от сознания, что она желанна, и не кому-то вообще, но именно тому человеку, которого она обожала с детства.
Голод, с которым он желал ее, и восхищал, и пугал Дору. Она не знала, сможет ли сполна утолить его. Она еще слишком молода и неопытна. Однако Дора позволила Пэйсу внести ее в дом и положить на постель, ничем не выдав своих страхов.
Ярость его страсти была тоже устрашающа, но Дора понимала, что ее усиливает и кипящий в нем гнев. Любовная ярость могла захлестнуть и испепелить ее, но она давным-давно уверовала в этого человека. Она не знала, почему и зачем, и не собиралась задаваться такими вопросами сейчас. Пэйс был частью ее самой, которую она давным-давно где-то потеряла. Он был ей нужен.
Она вскрикнула от неожиданности, когда он оборвал пуговицы на лифе платья, стараясь побыстрее его расстегнуть, Но тут же душа ее воспарила, потому что он, стоя над ней на коленях, приник жадно ртом к ее соску. С такой же неистовостью она вцепилась в его рубашку и просунула под нее руки. Теперь она уже не сознавала, хорошо или дурно то, что она делает, и надо ли всегда кротостью отвечать на насильственные действия. Она чувствовала только горячие руки Пэйса на своем теле и его жадный рот, словно пожирающий ее плоть там, куда не доставали руки.
Когда Пэйс поднял юбку и, как собственник, схватил ее за бедра, Дора уже поняла, что он не станет с ней нежничать, но она ему отдалась и уже не думала о том, как они достигнут конца пути, по которому сейчас устремились. Ей опять хотелось слиться с ним воедино, ощутить вместе биение жизни, утвердить свое бытие в этом мире. Она жаждала вновь достичь свершения. Она легко выгнулась вперед, чтобы ему легче было снять с нее белье, и вскрикнула от удовольствия, когда он опять коснулся ее пальцами. В следующий момент он пронзил ее тело со страстью, граничащей с насилием, и Дора вскрикнула, от страха, но тело знало лучше, чем мозг, что происходит и что ей сейчас нужно. И ее мгновенно охватило то же неистовство страсти. Она вцепилась ногтями в его спину, изо всей силы прильнув к нему бедрами в яростной схватке, в которой и он, и она должны были стать победителями и найти освобождение. Его вожделеющий крик разлился пламенем по ее жилам, и Дору подхватили волны наслаждения, потому что она полностью подчинилась властной силе Пэйса. Ее желание увенчалось дрожью, она вызвала его последние содрогания.
Но он не остановился. Пэйс сразу же стал осыпать ее поцелуями, уже не такими отчаянными, но более нежными, и Дора радостно на них откликнулась. До близости с Пэйсом физическое наслаждение ей было незнакомо, и она ощущала свое тело как нечто приносящее только досадные неудобства, как сосуд, подвластный боли, и лучше всего такое тело всегда поплотнее закрывать и по возможности забывать о нем. Но Пэйс научил ее тому, что этот источник неудобств, ее физическое естество, может быть полезным и приятным. Руки могут обнимать Пэйса. Грудь трепетать от его ласк. А бедра принимать участие в том спасительном действе, когда они сливаются в одно существо.