Кони визжали, отдавая на эту безумную скачку все силы, люди уже забыли, когда последний раз спешивались... Десять вёрст промчали за два часа. На взмыленных конях, сами в мыле, вымахали к вечеру на поляну перед постоялым двором. И сразу стало понятно – здесь что-то очень не так. Что-то очень не так! Ворота, несколько часов назад казавшиеся прочными, надёжно подвешенными и надёжно запертыми, теперь были сорваны. Одна створка висела на нижней петле, угрожающе раскачиваясь от ветра и, грозя рухнуть, вторая... со второй дела обстояли ещё хуже. Она, сорванная грубо, с мясом, валялась на земле и её подгнившие, как теперь было видно, доски попирали ноги каких-то оборванцев. Их было немного – человек двадцать, но даже слепой бы угадал в их руках оружие. Не иначе, приятели тех, что не так давно штурмовали постоялый двор...
-Спешиться! – не дожидаясь приказа, рявкнул за спиной Павло Громыхало, и почти тут же сам Кирилл, приподнявшись в стременах и одним движением вытянув саблю из ножен, звонко и протяжно прокричал:
-Москва!
Старый боевой клич был подхвачен почти что сотней глоток, а жуткий визг вытягиваемых из ножен сабель и палашей прозвучал оборванцам похоронной мелодией. В воротах возникла замятня, даже давка – каждый спешил укрыться за стенами... как будто ЭТИ СТЕНЫ могли остановить кого-то.
Слева и справа от сотника загремели первые выстрелы – разумеется, неточные и, разумеется, добавившие суматохи в ряды голытьбы. Впрочем, несколько пистолей и пищалей они всё же разрядили в ответ... Всё, что успели. Потом лихая конница Кирилла – почти шесть десятков умелых рубак налетели и те из воров, кто не успел укрыться за стенами, покончили свои счёты с жизнью. Дальше было хуже...
Вырвавшиеся вперёд казаки атамана Дмитра не знали удержу – застоялись хлопцы без боя, давно не тупили сабель о чужие головы. Они первыми ворвались в ворота... и получили в упор залп из десятка пищалей. На них, яростно крича и размахивая самым разнообразным оружием, набросились разбойники. Коннице же нужен размах, конница не может сражаться, просто топочась на месте. Пехоте же куда как удобно разить конников, когда те – остановились, когда те – завязли. Под громкий мат-перемат, под яростные вопли атамана, казаки начали пятить коней к воротам. Они бы все полегли там, если б не стрельцы... Павло Громыхало, опытный вояка, времени зря не терял. Его «робята» птицами взлетели на стены и внезапной атакой, обнажив короткие сабли и, перехватив поудобнее бердыши, врубились во врага со всех сторон. Исход же боя был решён, когда к ним присоединились спешившиеся ратники самого Кирилла. Против двух неполных дюжин... уже и полутора... оказалось гораздо большее количество воинов. Разбойников просто покрошили. После первых, довольно тяжёлых потерь, которые понесли легкодоспешные казаки Дмитра Оленя, больше никто не погиб и даже ран особо тяжёлых не было. Враги же полегли все...
-Смотри-ка, сотник! – удивлённо воскликнул Павло. – Висельник...
Щуплое, но с отвислым пузом тело висело, подвешенное на вожжах у коновязи. Пальцы ног, вытянутые вниз, самыми кончиками касались земли... бедолага, наверное, пытался дотянуться до какой-то опоры. Синюшное лицо, высунутый язык, выпученные, полные слепого ужаса глаза...
-Жид! – мрачно сообщил Павло. – Не жалко... Хозяин, наверное!
-Нет, ну почему! – немедленно возмутился Дмитр. – Может, это был хороший жид!
-Шинкарь, да ещё жид, и – хороший?! – искренне изумился Павло. – Да где ж такого сыскать? Ты знаешь такого? Расскажи?
Дмитр, хлопец упрямый, думал долго и даже сумел привести пару примеров... стрельцом решительно отвергнутых. Их пререкания проходили на фоне вялой перестрелки с разбойниками, засевшими в шинке. Потому Кирилл, лишив себя несомненного удовольствия: установить истину – есть ли хорошие жиды, решительным хлопком ладони остановил препирательства на самой интересной части – когда оба схватились за сабли.
-Ну-ка! Думайте лучше, как нам внутрь попасть! Сдаётся мне, та дверь чуток попрочнее будет!
-Тю, попрочнее! – изумлённо присвистнул стрелец. – Да я вмиг её... прикажи, сотник!
-Приказываю! – поколебавшись больше для порядка, решительно сказал Кирилл. – Давай, Павло!
Подготовить гаковницу к выстрелу было делом недолгим. Четверти часа не прошло, как грянул выстрел, и двор заволокло очередным облаком едкого, непролазного дыма. Кирилл, впрочем, еле-еле успел собрать вокруг себя своих ратников. Им он доверил атаковать в первых рядах... Они и ринулись, пока дым не сошёл, и живые защитники не видели, куда стрелять...
Дверь была снесена. Меткий выстрел – а Павло не зря таскал за собой тяжёлую гаковницу, стрелять из неё явно умел совсем неплохо – снёс верхнюю часть и покосившаяся тяжёлая плаха из трёх сколоченных вместе досок навернулась внутрь. Хорошо бы – подумалось Кириллу на бегу – кого-нибудь ей ещё и придавило. Впрочем, это было бы уже слишком хорошо...
В самый последний момент, когда они уже взбегали по скрипучим, проседающим под весом настоящих мужчин ступенькам на крыльцо, его отпихнули, обогнав, сразу трое. Ну, двое – Шагин и Прокоп имели на это право, заботясь о господине и по долгу своему, не только по воле сердца. Но третий...
-Никита, назад! – рявкнул Кирилл и сделал это зря...
Уже стоя в дверях, мальчишка вздрогнул, запнулся и не успел увернуться. Две стрелы сразу пробили ему тегилей, глубоко засев в груди. Кирилл перепрыгивал уже через упавшее тело. Скорее всего, через мёртвое тело...
Никита косарь, младший сын кормилицы Кирилла, в силу своего возраста был им опекаем и любим. Семнадцатая весна только-только исполнилась ему, он был худ, и на костях ещё не наросло дурное, а кто-то говорил – доброе мясо, ещё не перевился он тугими жилами, а на руках с тонкими пальцами ещё не появилось характерных мозолей и шрамов. От меча, от щита, от копья, от скобы пищальной, от тетивы... Не успел! Он ещё ничего не успел, Никита, сын Митрохи Косаря, пошедший в свой первый поход...
Ярость захлестнула сотника, и он не просто ударил, врываясь в шинок – ударил жёстко и неотразимо. Сабля взвизгнула, разрывая медные кольца древнего, как сама Земля доспеха, а обладатель его закричал неожиданно тонким голоском, хватаясь за распоротый живот, из которого хлынули наружу кровь и кишки. Вот через него Кирилл перешагнул без тени сожаления. И тут же ударил вновь, разя наповал уже второго врага. Спину ему – как всегда – прикрывал оскалившийся в гримасе ярости Шагин. Крымчак тоже видел, как упал юнец, его крестник, он тоже больше не брал пленных...
Им совсем немного пришлось сражаться здесь в одиночку. Стрельцы и казаки, да и собственно ратники ударили через окна, полезли через дверь и немногочисленный, а вернее – меньший числом противник не устоял. Не мог устоять! С яростными криками они ворвались в главный зал, где стояли столы и горел очаг...