– Она умерла за день до его прибытия в Лондон. – Ее пальцы переплелись, сцепившись в тугой узел. – Навсегда ускользнув от него. Полагаю, вместе с ней умерла его надежда найти ответы на мучившие его вопросы и обрести привязанность.
Повисло молчание.
Поппи была потрясена.
Что могло стать с ребенком, воспитанным в таком холодном, лишенном любви окружении? Должно быть, ему казалось, что весь мир предал его. Какое тяжкое бремя, чтобы нести его всю жизнь.
«Я никогда не полюблю тебя», – сказала она ему в день свадьбы. И он ответил: «Я никогда не стремился к тому, чтобы быть любимым. И видит Бог, неплохо обходился без этого».
Поппи закрыла глаза, ощущая дурноту. Такие раны не залечишь за один день и даже за год.
– Я хотела рассказать тебе раньше, – услышала она голос Кэтрин. – Но я боялась, что это склонит тебя в пользу Гарри. Ты всегда так легко поддаешься сочувствию. А правда в том, что Гарри не нужно ни твое сочувствие, ни твоя любовь. Маловероятно, что он станет таким мужем, которого ты заслуживаешь.
Поппи смотрела на нее глазами, затуманившимися от слез.
– Тогда зачем ты говоришь мне это сейчас?
– Потому что, хотя я всегда думала, что Гарри не способен на любовь, я не до конца в этом уверена. Когда дело касается Гарри, ни в чем нельзя быть уверенной.
– Мисс Маркс, – заговорила Поппи, однако тут же поправилась, – Кэтрин. Но при чем здесь ты? Какое отношение ты имеешь к Гарри? Откуда тебе известно все это?
Лицо Кэтрин пересекла любопытная смена выражений: волнение, печаль, мольба. Она задрожала так сильно, что хорек, дремавший у нее на коленях, проснулся и поднял голову.
Молчание затянулось, и Поппи бросила вопросительный взгляд на Амелию, которая едва заметно кивнула, призывая ее к терпению.
Кэтрин сняла очки и принялась протирать запотевшие линзы. Ее лицо покрылось испариной, придавая ее нежной коже перламутровое сияние.
– Через несколько лет после прибытия в Лондон с любовником, – сказала она, – Николетт родила второго ребенка. Дочь.
Она замолчала, предоставив Поппи сделать собственный вывод.
– Тебя? – произнесла та наконец.
Кэтрин подняла голову, все еще держа очки в руках. На ее одухотворенном, с тонкими чертами лице читалась решимость. Да, в ней было что-то от Гарри. Включая сдержанность, за которой скрывались сильные эмоции.
– Но почему ты умолчала об этом? – спросила Поппи в замешательстве. – И почему промолчал Гарри? К чему такая секретность?
– Для моего блага. Я взяла новое имя. Никто не знает почему.
У Поппи еще оставались вопросы, но, казалось, Кэтрин Маркс достигла предела. Пробормотав очередное извинение, она поднялась и опустила сонного хорька на ковер. Затем схватила свой башмак и вышла из комнаты. Доджер встряхнулся и устремился за ней.
Оставшись наедине с сестрой, Поппи задумчиво уставилась на поднос с пирожными, стоявший на столике. Последовало продолжительное молчание.
– Выпьем чаю? – предложила Амелия.
Налив чай, они принялись за пирожные из слоеного теста, пропитанного патокой и лимоном. Это был вкус их детства. Поппи сделала глоток горячего чая с молоком.
– Все, что напоминает мне о детстве, – сказала она, – и о нашем коттедже в Примроуз-Плейс, всегда поднимает мне настроение. Как эти пирожные, занавески в цветочек и чтение басен Эзопа.
– И запах роз, – подхватила Амелия. – И капли дождя, падающие с черепичных карнизов. Помнишь, как Лео посадил в банку светлячков, и мы пытались использовать их вместо свечей за ужином?
Поппи улыбнулась:
– А я никогда не могла найти противень, потому что Беатрикс постоянно пыталась превратить его в постель для своих питомцев.
Амелия издала смешок:
– А помнишь курицу, которая, напуганная соседской собакой, лишилась всех перьев? Беа упросила маму связать ей крохотный свитерок.
Поппи фыркнула, разбрызгав свой чай.
– Я чуть не сгорела от стыда. Вся деревня ходила к нам смотреть, как наша лысая курица разгуливает в свитере.
– Насколько мне известно, – усмехнулась Амелия, – с тех пор Лео не ест домашнюю птицу. Он говорит, что не может употреблять в пищу ничего, что имело шанс носить человеческую одежду.
Поппи вздохнула:
– Я даже не понимала, каким чудесным было наше детство. Мне хотелось, чтобы мы были обычной семьей, чтобы люди не называли нас «этими странными Хатауэями». – Она облизнула липкий от патоки палец, бросив на Амелию покаянный взгляд. – Мы никогда не будем обычными, правда?
– Нет, дорогая. Хотя, должна признаться, я никогда не понимала твоего стремления к обычной жизни. Для меня это слово подразумевает скуку.
– А для меня безопасность. Когда знаешь, чего ждать. В нашей жизни было так много ужасных неожиданностей. Смерть родителей, болезнь Уин, пожар, когда сгорел наш дом...
– И ты полагала, что обретешь безопасность с мистером Бейнингом? – мягко спросила Амелия.
– Да, мне так казалось. – Поппи покачала головой в изумлении. – Я была так уверена, что мне будет хорошо с ним. Но, оглядываясь назад, я не могу не видеть, что Майкл не боролся за меня. В день нашей свадьбы Гарри сказал ему: «Она была бы твоя, стоило тебе только пожелать, но я хотел ее больше». И пусть я ненавидела его за то, что он сделал, мне было приятно, что Гарри не считает, будто я недостойна его.
Амелия подтянула ноги на диван и посмотрела на нее с нежной озабоченностью.
– Полагаю, ты понимаешь, что мы не позволим тебе вернуться к Гарри, пока не удостоверимся, что он будет добр к тебе.
– Но он был добр, – возразила Поппи. И рассказала Амелии о том дне, когда она растянула лодыжку, а Гарри заботился о ней. – Он был таким заботливым, таким... нежным. Если это проблеск того, какой он на самом деле, я... – Она замолкла, уставившись в свою пустую чашку. – На пути сюда Лео сказал мне, что я должна решить для себя, намерена я простить Гарри за то, как начался наш брак, или нет. Думаю, мне следует это сделать. Ради самой себя и ради Гарри.
– Людям свойственно ошибаться, – сказала Амелия. – Думаю, это хорошая идея.
– Проблема в том, что Гарри – тот, который заботился обо мне в тот день, – редко появляется на поверхности. Он постоянно занят, влезает во все, что происходит в этом чертовом отеле, лишь бы не задумываться ни о чем личном. Если бы мне удалось увезти его из «Ратледжа» в какое-нибудь тихое спокойное место...
– И продержать в постели хотя бы неделю, – подхватила Амелия, весело блеснув глазами.
Поппи вспыхнула, бросив на сестру удивленный взгляд, и попыталась подавить смешок.
– Постель способна творить чудеса, – продолжила Амелия. – Нет ничего приятнее, чем разговаривать с мужем после занятий любовью. Мужчины чувствуют себя благодарными и на все соглашаются.
– Может, мне удастся убедить Гарри остаться здесь на несколько дней? – произнесла Поппи, размышляя вслух. – Коттедж егеря в лесу все еще пустует?
– Да, но дом привратника гораздо лучше и ближе к поместью.
– Я хотела бы... – Поппи помедлила, колеблясь. – Но это невозможно. Гарри никогда не согласится оставить отель на такой срок.
– Пусть это будет условием твоего возвращения в Лондон, – предложила Амелия. – Соблазни его. Ради Бога, Поппи, это не так уж трудно.
– Но я ничего не знаю об этом.
– Соблазнение – это всего лишь поощрение мужчин к тому, что они и так хотят сделать.
Поппи бросила на нее изумленный взгляд.
– Не понимаю, почему ты даешь мне подобные советы, учитывая, что ты была против нашего брака.
– Ну, теперь вы женаты. Так что ничего не остается, кроме как постараться сделать его успешным. – Она на секунду задумалась. – Иногда достаточно приложить усилия, чтобы все обернулось гораздо лучше, чем можно было надеяться.
– Только в твоих устах, – сказала Поппи, – соблазнение мужчины может звучать как самый практичный вариант.
Амелия усмехнулась, потянувшись за очередным пирожным.
– Я всего лишь хочу сказать, почему бы тебе не проявить инициативу? Покажи ему, какой брак тебе нужен. Попытайся атаковать его.