Читать интересную книгу Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина - Александр Никишин

Не пожелал примкнуть к тем в эмиграции, кто видел в Гитлере «освободителя». Уехал в Югославию, откуда после войны был «препровожден» в Советскую Россию. Был судим – «за тридцатилетнюю антикоммунистическую деятельность», но, к счастью, расстрелян не был, а после освобождения из лагеря (в 1956 году) поселен во Владимире.

Прожил почти до ста лет. В старости рассылал русским эмигрантам письма: «Свергать Советскую власть не надо». Для многих эти его слова стали закатом Белого движения.

Ведь именно он, Шульгин, несгибаемый и честный, был знаменем этого движения, его идеологом и хранителем идейных ценностей.

«Белая Армия (наша русская), – писал он когда-то, – будет вести бой, чтобы сломить, уничтожить Красное Безумие… Белых тошнит от рыга-тельного пьянства, от плевания и от матерщины… Белые умирают, стараясь улыбнуться друзьям. Они верны себе, родине и товарищам до последнего вздоха… Они льют свою кровь за Россию… Белые не мечтают об истреблении целых классов или народов… Им противна мысль об этом. Ведь они – белые воины, а не красные палачи… Белые убивают только в бою. Кто приколол раненого, кто расстрелял пленного – тот лишен чести. Он не белый, он – палач. Белые не убийцы: они – воины…»

По Шульгину, ярому противнику гражданской войны (он был среди тех, кто выступал против Георгиевских крестов за братоубийство), белый станет «грязным», «серым», если пойдет против христианских заповедей, будет грабить, убивать невинных людей, насиловать, пьянствовать.

Однако же он – идеалист, этот Шульгин. Что это за война, если без грабежей, насилия, пьянства? Не ангелы с крылышками были белые. И грабили, и пьянствовали, и женщин насиловали.

«Пригнали полторы тысячи матросов, собрали всех, кого захватили… Поставили та и кажуть: «Ройте». А кругом пулеметы, два орудия, козаки с винтовками. Ну, энти, небоги, роють, кидають лопатами. Молодые все, здоровые. На полугорье народу набилось. Бабы плачуть. Ахвицеры ходють с левольверами. Которые нешвыдко лопатами кидють, стреляють ему у животи, щоб долго мучився. Энти роють соби, а которые с пулями у животи – ползають у крови вей, отогнуть. Народ вздыхает. Ахвицеры: «Мовчать, вы, сукины диты!..

…– Дуже дивчину мучилы, ой як мурдовалы. Козаки, цила сотня… один за другим сгнушалысь над ней, так и умерла под ими. Сестрой у наших у госпитали булла, стрижена, як хлопец, босиком все бигала, работница с заводу; конопата та ризва така. Не схотила тикать от раненых… Всих порубилы – тысяч с двадцать. Со второго этажа кидалы на мостовую. Ахвицеры, козаки с шашками по всему городу шукалы, всих до одного умертвилы. Богато залило увись город…»

Это пишет А.С. Серафимович, классовый враг Шульгина.

Но и сам Шульгин, многое понимая, описывает с болью быт формирующейся Белой армии:

«Я добираюсь до командира полка… Внизу меня слегка коснулся запах спирта. Затем этот запах все усиливался по мере того, как я двигался выше, по всяким «отросткам» мгновенно сформировавшегося штаба… Мой спутник называл меня. И тогда пьяные и полупьяные лица… делались любезными и милыми…

Запах спирта достиг наивысшего напряжения, когда я достиг командира полка. Этот полковник был пьян. Он был молод, и лицо у него было тонкое. Бритое, худощавое, оно носило отпечаток энергии. Но какой «энергии»? Это было почти очевидно.

– Мы их зажмем! В два счета! Церемониться не станем… Нет, уже не до церемоний… Куда же дальше… Нас, как цыплят, угробят? Нет! Довольно!

Запах спирта усилился, потому что пришел кто-то с докладом…

– Господин полковник, разрешите доложить…

Офицер тянулся, хотя был пьян…

Полковник, приняв доклад, продолжал громить… кого-то.

Я его плохо слушал. Я понял.

Все пьяны…»

В этой фразе «все пьяны» – и боль его, и отчаяние, и ощущение гибели, и приговор старой России.

А не пить – так кто ж выдержит такую жизнь-то?!

Вот и у красных – все то же самое, как под копирку, хотя когда-то мы верили и в святость самой революции, и в святость тех, кто в нее пошел.

«Железный поток» А.С. Серафимовича. Самое-разсамое из героических революционных произведений. Деревня, занятая красными, вечер.

«Косо тянулись неостывшие вечерние тени. Где-то орали пьяные песни… Остановились у штаба – большой поповский дом. В густой крапиве около крыльца храпели двое пьяных. На площади возле орудий солдаты играли в трынку…»

Это из книги, а вот его диалог с читателями:

«Две записки относительно матросов, показанных в «Железном потоке»:

1. «Почему матросы выведены контрреволюционерами?»

2. «Матросы выведены как бандиты – это неправильно»

В его «Железном потоке» традиционной революционности у матросов нет вообще, хотя – и бескозырки, и ленты поперек бушлатов, и клеша, и лексикон революционный, то есть наполовину – с матом. А так – какие-то «проспиртованные фигуры» и «похмельные голоса».

На прямые вопросы – о бандитствующей матросне – автор отвечает осторожно. Дескать, что вы хотите? По Брестскому позорному миру весь боевой российский флот в Новороссийске отходил к немцам. Матросы его героически потопили – не доставайся же ты никому!

Вынули перед этим «из корабельных касс деньги, которых было много на каждом корабле». Ну, «поделили поровну между собою» они добычу. А потом… А что – потом? Все ведь – люди, все – человеки. Потом «они закрутились, стали пить, гулять с девчатами; деньги у них сыпались, как из мешка, они как будто старались от них скорее отделаться. Это даром не прошло: матросы стали разлагаться…»

«Стали пить» – это в 1930-м называли «издержками революции». Позже смелую статью Серафимовича «Из истории «Железного потока» уже не печатали. Или сам не разрешил печатать, от греха подальше. Он ведь признался: «Как-то потускнела для меня тема гражданской войны. Сейчас уже смотришь на другое, занимает другой материал – материал социалистического строительства…»

Развенчали сегодня и революцию, а с нею – и революционных матросов. Развенчали даже Буденного с Ворошиловым. Только вот образ героя революции Василия Ивановича Чапаева развенчиванию почему-то никак не поддается. Анекдоты? Нет, анекдоты – не в счет. Быть может, благодаря таланту Бабочкина, который играл Чапая, и братьев Васильевых, которые это кино снимали? Но разве сегодняшнюю молодежь заставишь пойти на «Чапая»? Не «Терминатор», не «Матрица» и не «Сумерки».

Но почему бытуют о нем анекдоты, что говорит о том, что не забыт славный революционный командир, как бы в этих анекдотах его ни изображали?

Непонятно.

В детстве я смотрел фильм «Чапаев» тридцать два раза. Отстаивая в длиннющих хвостах. Экономя 15 копеек на школьных булках-бутербродах и чае. Клянча на билет у матери. Умоляя отца провести «без очереди» по удостоверению моряка дальнего плавания, им тогда это разрешалось, была такая льгота.

Нет, я не был из числа тех сумасшедших, что ходили на фильм по многу раз, ожидая, что Чапаев выплывет. На этот фильм я шел ради эпизода офицерской психической атаки на красных.

Не буду врать, мы тогда не были за «белых» и с недетской кровожадностью ждали, когда же эта копуша Айка начнет, наконец, косить их из «максима»!

А у той ничего не ладится с проклятым пулеметом! Вставляет ленту – не вставляется. Дергает затвор – не дергается!

А белые – ближе и ближе.

«Каппелевцы!.. Красиво идут!»

Кто такие «каппелевцы», куда и зачем идут – это было не важно. Действительно, шли они красиво. И, между прочим, как я в один момент понял, шли на смерть. И от этой мысли стало как-то не по себе, не фашисты ведь идут, а – русские. Вот ведь они – на расстоянии вытянутой руки! Во весь экран – немолодой офицер. Пижонская сигара – в зубах, а в глазах – спокойная ненависть. Нет, эти точно никого не пожалеют, ишь, вышагивают!

Тум-пум, тум-пум! – пугающе стучат их барабаны. Блестят на солнце золотые погоны.

Бум-бум-бум! Ноги в начищенных сапогах переступают через убитых.

Бум-бум-бум! В панике бегут, бросая винтовки, небритые, бесформенные мужики в расхристанных тулупах и серых шинелях. Наши?

Бум-бум-бум! Глядят с фуражек страшные глазницы черепов.

Бум-бум-бум! Беляки срывают с плеч винтовки – и (почему-то) с криком «ура!» – устремляются в штыковую на наши позиции (тогда они были однозначно наши; нынче – у кого как).

Ну – наконец-то! Когда сердце готово просто вылететь из груди пулей, Анкин «максим» заводит свою смертельную песню!

Ах, какой это был эпизод! Как подкошенные, валились белые цепи, а мы, избавляясь разом от страха, радовались так, словно это на нас шли каппелевцы под грохот барабанов, с черепами на погонах и сигарами в зубах. Страх перерастал в мстительное желание мчаться рядом с таким понятным, с таким «нашим», без этих фашистских черепов и вредных сигар Чапаем на вороном коне, рубя направо и налево непонятных людей – кто они: русские – нерусские, пионерам-ленинцам до этого не было дела. Это были враги.