– Ну да, не сорвалась! Ты посмотри, – Алена безнадежным жестом ткнула в пол, залитый вином. – Конечно, она пила!
– Шурка клянется, что пила сама, а хозяйка уже два месяца как в рот не брала.
«Два месяца… Что-то я уже слышала недавно про два месяца. Что именно я слышала? Это что-то значит? Это важно? Не помню».
– Света, да какая сейчас разница, от чего именно она умерла? – с тоскливой досадой спросила Алена. – Почему ты мне позвонила, а не в милицию? Или ты им позвонила, но они еще не приехали?
Света опустила голову.
– Нет, я никому не звонила, кроме тебя, – пробормотала она.
– Да ты что?! – взвилась Алена. – А вдруг это убийство?!
– Все равно, – еще глуше пробурчала Света. Теперь Алена едва разбирала слова. – Сначала я должна найти…
– Что найти?! – Алена сорвалась на крик. – Что ты там бурчишь? Разучилась говорить по-человечески?!
Она едва сдерживалась, чтобы не схватить Свету за плечи и не начать трясти изо всех сил.
Конечно, Света была ни при чем. Но тяжесть минувших дней так вдруг накатила… Так вдруг вспомнился тот, сидящий в яме, и его нога с родимым пятном, похожим на жадную муху…
Алена зажала рот рукой и постаралась немедленно об этом забыть.
Ага, забудешь!
Света вдруг вскинула голову, и стало ясно, что она пыталась скрыть слезы. Правда, безуспешно.
– Она была… такая несчастная! И такая покорная! Мне ее было всегда страшно жаль, я чувствовала, что у нее в жизни что-то очень ужасное произошло, она и с мужем не просто так разошлась, а по какой-то чудовищной причине. Ведь этот развод ее сломал! Она как будто была придавлена страшным чувством вины… только за что, почему, я не могла понять, я не знала. Она никогда ничего не говорила, только однажды, чуть больше двух месяцев назад, когда я прокапывала… ей было очень плохо, ну очень… она сказала: «Светик, если я умру, ты сначала найди кассету! Найди кассету! Из-за нее вся моя жизнь сломалась, я хочу ему отомстить, понимаешь?» Я попыталась ее расспросить, но ей было так плохо, что она ничего больше не сказала. Не смогла, а может, просто не захотела. Но она так на меня смотрела, умоляюще, знаешь, это было как будто последнее желание приговоренного, ну, я и сказала, конечно: «Нонночка, слово даю, я сделаю все, что ты хочешь». Я это просто так сказала, чтобы она успокоилась, а сейчас… а теперь…
– Понятно, – мрачно кивнула Алена. – А теперь ты вспомнила это – и решила исполнить свой долг. Святое, блин, дело! Ну и как успехи? Нашла что-нибудь?
Света подняла на нее заплаканные глаза и покачала головой.
– Я… не смогла одна, – призналась она сдавленно. – Мне стало так страшно здесь рыться в ее вещах, одной! Шурка сразу уснула, как только я пришла, она и звонила-то мне пьяная вусмерть, а к моему приходу еще добавила. От нее никакого проку, ее не спросишь, да и не знает она ничего, мне так кажется.
– Слушай, а эта Шурка не могла… – Алена сделала неопределенный жест, однако Света отлично ее поняла:
– Ты что, она только тем и жила, что ей Нонна давала, теперь ей одна дорога – на вокзал или в какой-нибудь другой бомжатник, тут у нее хоть крыша над головой всегда была и еда.
– И бутылка…
– Ну да, и бутылка. Нет, Шурка очень любила Нонну, двумя руками за нее держалась, я вообще не представляю, что с ней станет, когда она очухается и поймет, что той больше нет.
– Что с ней станет? Да ничего! Снова напьется, только и всего! – жестко сказала Алена и спокойно выдержала укоряющий Светин взгляд.
У нашей писательницы были свои счеты с запойными алкоголиками, вернее – с алкоголичками. Происками одной такой особы года полтора назад Алена Дмитриева едва не отправилась на тот свет. Самое ужасное, что под личиной «голой русалки алкоголя» скрывалась убийца и грабительница, атаманша, можно сказать, жуткой банды [12], и ее раздутая от водки физиономия с водянистыми, бесцветными глазами, ее расплывшееся, словно у утопленницы, долго пролежавшей под водой, тело до сих пор иногда преследуют Алену в кошмарных снах. Нет, она не способна жалеть алкашей! И на труп Нонны смотрела не то что без всякого сочувствия, но все же без истерики. Эта история взволновала ее лишь постольку, поскольку она совершенно выбила из колеи Свету.
И слава богу, что выбила! Слава богу, что той стало страшно! Слава богу, что она не начала тут лихорадочно шарить, оставляя кругом свои отпечатки пальцев! Потом поди доказывай, что не приложила руку к убийству с целью ограбления!
– Свет, пошли отсюда, а? – тихо сказала Алена с последним проблеском надежды на благоразумие подруги. – Теперь ей уже ничем не поможешь, зато у тебя есть все шансы попасть в ужасную историю. Шут с ней, с этой кассетой, а?
– Не могу, – насморочным, полным слез и отчаяния голосом пробормотала Света. – Я обещала. Алена, ты мне помоги искать. А если не хочешь, просто так посиди, я сама поищу. Только не уходи, а то мне страшно тут, с Нонной…
Итак, последний проблеск надежды погас, не разгоревшись. Алена шумно вздохнула, подавляя страстное желание продекламировать что-нибудь этакое – народное.
– Значит, так, – сказала она холодно и спокойно. – У тебя перчатки есть?
– Да, а что? – уставилась на нее Света.
Алена только мученически вздохнула.
– А, я поняла, – Света кинулась в прихожую, где на обшарпанной табуретке валялась ее куртка. – А у тебя есть?
Алена, которая еще не успела раздеться, вынула из кармана свои новые коричневые, замшевые, дороженные перчатки и помахала ими:
– Разумеется. Итак, работаем очень аккуратно. Прежде чем взять какую-то вещь, запоминаем, как она лежала, вернее, валялась, на сколько оборотов был повернут ключ в шкафчике, вообще, все такие тонкости запоминаем, понятно? И все возвращаем в прежнее положение. Боже упаси стронуть напрасно хоть соринку! Пыльных поверхностей не касаться, ни к чему не прислоняться. Жаль, конечно, что ты Нонну не спросила, где именно эту кассету искать!
Светины глаза снова наполнились слезами:
– Да я спросила!
– Ну?!
– А она сказала, что не помнит! Спрятала куда-то, но забыла, куда именно! Она иногда до такой степени допивалась, что вообще ничего не помнила, не то что меня не сразу узнавала, но даже Шурку!
Мгновение Алена молча смотрела на Свету, потом тихонько хмыкнула. Да, жизнь пошла – не соскучишься! Как начался в пятницу спектакль театра абсурда, так и не видно конца ему.
«Ну и на что ты жалуешься? – спросил кто-то в ее голове ехидным голосом. – Ты просила судьбу подкинуть сюжетец для нового детектива? И вот он, готов. Что ж ты стонешь? Или не в силах справиться с таким подарочком?»
Ехидный голос, подозревала писательница Алена Дмитриева, принадлежал Елене Дмитриевне Ярушкиной, которая относилась к своей литературной ипостаси не без скептицизма. Но Алена уже привыкла бороться с Еленой – и побеждать ее, а потому она без особого труда заглушила голос здравого смысла и, махнув Свете: «Давай поделим по-братски: та половина комнаты твоя, а эта моя», – взялась наводить шмон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});