Читать интересную книгу Рыцарь бедный - Василий Панов

Очевидно корреспондент не был знатоком игры, так как не только шум, но даже шепот мешает шахматистам, когда их внимание сконцентрировано на партии и все чувства крайне обострены.

Матч длился ровно два месяца – с 1 января по 28 февраля 1892 года. Вначале играли по четыре партии в неделю, но потом у Чигорина разболелись зубы, и было решено проводить лишь по три тура.

Прежде чем перейти к описанию хода борьбы, остановимся на неприятном инциденте, показавшему кубинцам, каково было положение Чигорина в его собственной стране.

Как-то в начале матча Стейниц в присутствии местных шахматистов, смеясь, рассказал Чигорину, что он получил много предостережений, в том числе и из Петербурга, не играть черными против Чигорина излюбленный Стейницем вариант гамбита Эванса. С таким же предостережением прибыл из русской столицы на Кубу объемистый пакет от Алапина, содержавший подробный анализ защиты Сандерса в гамбите Эванса, которую Алапин считал более надежной, чем та, которую Стейниц применял против Чигорина в прошлых соревнованиях.

Стейниц, по его словам, «рассмотрел два варианта из огромного алапинского анализа, они ему не понравились, и он за недостатком времени не счел нужным рассматривать весь анализ». Надо, однако, отметить, что Стейниц все же внял предостережениям недругов Чигорина и ни разу не применил в матче-реванше не оправдавшую себя ранее собственную систему защиты в гамбите Эванса, но зато дважды испробовал проанализированную Алапиным систему Сандерса. Одну из таких партий Стейниц проиграл, другую свел вничью.

Конечно, посылка Алапиным Стейницу детального анализа актуального варианта могла при случае оказаться ценной помощью чемпиона мира, и это произвело и в Гаване и во всем мире отвратительное впечатление.

Чигорин писал из Гаваны еще до начала матча издателю «Шахматного журнала» в Петербурге Макарову:

«Здесь в Гаване поступок Алапина заклеймили, считают изменою своему отечеству (если таковое он признает). В данном случае можно, до некоторой степени, применить его поступок к войне, когда за выдачу неприятелю планов кампании изменников казнят. В шахматной войне, конечно, применимо нечто другое. Но будьте уверены, что трудом, да еще „обширным“, как заявляет Шифферс, Стейниц едва ли воспользуется, несмотря на хвастливое уверение Алапина, что он разрешил категорически спорный вопрос. Еще не родился человек, который мог бы с положительностью неопровержимо доказать, в чью пользу гамбит Эванса».

Из этого письма, в котором сквозит гнев патриота и презрение знатока к плохому гражданину и плохому теоретику, видно, насколько Чигорин был уязвлен предательством Алапина. Несомненно, это повлияло и на настроение Чигорина в Гаване.

Сам «виновник торжества» оправдывался с удивительным бесстыдством. Алапин заявил, что он уже семь лет состоит в постоянной переписке со Стейницем как постоянный подписчик журнала чемпиона мира, косвенно признав таким образом, что он и раньше информировал Стейница о свойствах русского маэстро. По поводу посылки анализа в Гавану Алапин издевательски указал, что тотчас после отъезда Чигорина на Кубу он прочел лекцию о рекомендуемой им системе защиты в созданном им «античигоринском» шахматном клубе и что, дескать, сторонники Михаила Ивановича могли прийти на лекцию, записать варианты и переслать их Чигорину.

Конечно, такие смехотворные оправдания никого не удовлетворили, так как самый факт помощи Алапина иностранному чемпиону мира против гениального соотечественника, борющегося за шахматную корону, явился позорным поступком, продиктованным завистью, и именно так он был расценен русской и зарубежной печатью.

Инцидент получил, например, забавное отражение даже на страницах московского юмористического журнала «Будильник». На рисунке был изображен Чигорин, взбирающийся вверх по приставленной к стене лестнице, символизировавшей путь к мировому первенству, и боров, подкапывающий землю под нижней ступенькой лестницы. Надпись гласила – «Доморощенный подвох».

Юмористическая печать того времени вообще интересовалась шахматными соревнованиями. В петербургском журнале «Стрекоза» в тот же период появился шарж с подписью «Борьба шахматных великанов. Чигорин и Стейниц». На шахматном поле с расставленными вперемежку фигурами Чигорин в рыцарской броне с копьем в руках наступал на Стейница, оборонявшегося щитом и также направлявшего свое копье в грудь русского маэстро.

Как же протекал матч?

Начал борьбу Чигорин красивой победой, предприняв очень далеко рассчитанную жертву коня, которая затем чуть ли не полвека служила предметом оживленных споров аналитиков. На 19-м ходу была осуществлена жертва, а на 31-м ходу Стейниц сдался.

К сожалению, у Чигорина потом начали болеть зубы и одна из партий была даже им перенесена на другой день. Из следующих пяти партий он две проиграл и сделал три ничьих – небывалый дотоле случай в его практике. Ничьих он не любил, как черт ладана!

В следующих четырех партиях, когда полегчало с зубами, он добился трех побед при одной ничьей, завершив первую половину матча со счетом 6:4.

Однако во второй половине матча погода, которая вначале была сравнительно прохладной, сменилась жарой, и это сразу отразилось на качестве игры Михаила Ивановича. Он стал часто допускать ошибки, а то и прямые просмотры, а на финише матча их количество еще увеличилось. Стейниц же играл очень выдержанно, осторожно и полностью отказался от всяких спорных дебютных экспериментов, характерных для его предыдущих матчей. Он превосходно использовал ухудшение спортивной формы партнера, и во втором десятке партий матча выравнял счет: +8, –8, =4. Любопытно как показатель снижения выдержки Чигорина, что в этой серии не было уже ни одной ничьей!

Исход напряженной двухмесячной борьбы решили три последние партии. Двадцать первая партия матча, которую Чигорин, не то желая творчески польстить чемпиону мира, не то в виде неуместной спортивной бравады, начал гамбитом Стейница (началом ненадежным и некорректным и главное – детально знакомым противнику!), закончилась вничью.

Двадцать вторую партию Чигорин играл ниже всякой критики. На девятом ходу в хорошо известной позиции ферзевого гамбита он «зевнул» пешку, через несколько ходов потерял фигуру и после длительного сопротивления сдался. Счет матча стал +9, –8, =5 в пользу Стейница. Показательно для характеристики тонкого спортивно-психологического подхода чемпиона мира к противнику, что в начале матча он ни разу не избирал ферзевого гамбита, но на финише применял его в восемнадцатой, двадцатой и двадцать второй партиях, причем во всех трех встречах одержал победы! Чигорин разыгрывал ферзевый гамбит гораздо лучше, чем в матче 1889 года, но потом – в поздней стадии дебюта и в миттельшпиле – допускал просмотры и вообще играл необычайно вяло и пассивно.

Наблюдать за двадцать третьей партией матча пришла огромная толпа гаванских любителей. Темпераментные кубинцы заключали пари об исходе этой встречи. Все понимали, насколько важно Чигорину выиграть партию. Тогда начался бы новый короткий, решительный матч до трех выигранных партий.

Чигорин блестяще вел атаку и уже к 27-му ходу добился выигрышной позиции. Но в дальнейшем он очень волновался и дважды упустил форсированный выигрыш, хотя и при этом сохранил решающий материальный перевес – лишнюю фигуру. Но позиция была очень острая, и чемпион мира продолжал сопротивление в расчете на счастливую случайность. Но произошло нечто еще более невероятное, о чем красочно рассказал в корреспонденции из Гаваны кубинский маэстро Васкес:

«Едва ли мы сможем когда-нибудь забыть этот роковой момент! Больше тысячи зрителей присутствовало на двадцать третьей партии. Все оживленно обсуждали блестящую кампанию Чигорина и ожидали, что Стейниц вот-вот сдаст партию. И вдруг началось необычайное волнение! Публика повскакала с мест, увидев, что русский маэстро, нервный, с изменившимся лицом, в ужасе схватился за голову. Без всякой необходимости он отвел слона, защищавшего его короля от мата.

– Какая жалость! – повторяли сотни голосов. – Какой досадный конец великолепного матча на мировое первенство!»

Окончательный итог матча стал +10, –8, =5 в пользу Стейница.

Чигорин упустил последний, неповторимый шанс стать чемпионом мира. Чемпиону мира было уже 56 лет, и матч с Чигориным явился последним соревнованием, в котором Стейниц играл в полную силу. Да и сам Чигорин тоже был немолод, а ведь уже вырастала новая плеяда молодых даровитых претендентов на мировое первенство, с которыми он встретился три года спустя.

Стейниц характеризовал матч как свою «пиррову победу». После нее он отклонил предложение Чигорина приехать в Петербург, где они могли бы встретиться в нормальных климатических условиях, но на радостях предложил провести матч-реванш по телеграфу теми же дебютами, что в первом телеграфном матче 1891 года. Чигорин согласился. К несчастью, у Стейница в конце 1892 года внезапно умерли жена и восемнадцатилетняя дочь. Чемпион мира, конечно, был настолько потрясен, что долго не мог думать о соревнованиях и взял назад вызов, брошенный Чигорину. Эта потеря тяжело отразилась на классе игры Стейница и даже на его литературной деятельности. Перестал выходить его шахматный журнал, и Стейниц не стал продолжать столь интересно начатое «Современное шахматное руководство». Вскоре закрылся и шахматный отдел, который чемпион мира вел в распространенной нью-йоркской газете.