восстает из пепла каждый раз, как сгорает. Я в тот момент почему-то ощутила себя этой самой птицей. Сгорела впервые в десять лет, но научилась жить по новому. К большому сожалению, пришлось оставить любимый балет… Во второй раз мое сгорание произошло, когда я потеряла семью, пусть плохую, но семью, и оказалась снова здесь, в Отшельниках. Научусь ли я и теперь жить по-новому? Наверное, да. Уже научилась.
– Вы вчера были на свидании? – Вероника, хихикая, спрятала лицо в ладошки. – Я все знаю! Я догадалась!
– Как ты относишься к тому, что я провожу время с дядей Робертом? – спросила я, прервав сказку.
– Он будет жить с нами?
– Нет, милая, я так не думаю. У него есть свой дом.
– Но у нас тоже есть! Я могла бы отдать ему свою комнату.
– Или диван в гостиной?
– Так даже лучше!
– Нет, цветочек, – я рассмеялась. – Мы не можем жить вместе… Не сейчас, уж точно.
– Жалко-то как… Папа говорил, что дети не должны жить только с мамой. Потому что одиноким мамам тяжело. Тебе тяжело?
– Нисколько! Ты лучшая дочь на свете, и ты мне очень помогаешь не падать духом. Разве что когда не сбегаешь к болоту.
– Это было всего один раз!
– Но тем не менее, – я многозначительно подняла брови, а дочка спряталась под одеяло. – Давай, пора вставать. Умоемся, позавтракаем, и впереди нас ждет насыщенный день.
– Что мы будем делать?
– Испечем блинов и пойдем в гости к бабушке Уле, а после зайдем проведать пчеловода. Он наверняка хорошо себя чувствует, поэтому мы у него не задержимся.
– А потом что будет делать?
– Надеюсь, проведем время вдвоем, – я чмокнула дочку в нос.
Планам не суждено было сбыться. Впрочем, как обычно у меня это и происходит – стоит только распланировать день, как обязательно все идет наперекосяк.
Чем-то жутко встревоженная Лелька перепрыгнула через забор, чтобы не терять время на открывание калитки, и в два шага достигла окна. Я в это время накладывала в тарелки яичницу и видела девушку.
– Аленка! Алена!
– С Ашей что-то? – перепугалась я. – На тебе лица нет!
– С мамой! Ее тошнит, бледная вся, в испарине. С утра встать с кровати не могла, мы подождали немного, и сразу к тебе. Отравилась поди! Говорила я ей, что рыба какая-то странная!
– Какая рыба?..
– В пироге!
Я испуганно обернулась на розовощекую дочку, уплетающую яичницу. Вероника замерла с недонесенной до рта вилкой.
– Мам?..
– У тебя ничего не болит?
Дочь медленно покачала головой, и я взглянула на Лельку:
– Кто еще ел пирог?
– Да все ели, кроме Аши, разумеется.
– Кому еще плохо?
– Только маме, – замялась Лелька. – Не отравление, да?
– Надо проверить, – пробормотала я, уже направляясь к стеллажу с настойками и отварами.
Лелька, убедившись, что я приду, вернулась домой. Так же бегом, перепрыгнув через забор. Я поспешила за ней почти сразу, нахватав с полок различных пузырьков. Неясно, чем заболела Клара, может, и правда, отравилась чем-то. Но уж точно не пирогом.
Орава детей встретила меня в слезах. В гуле голосов и шмыганье носов невозможно было даже думать, не то что говорить. Маленькая Аша цеплялась ручками за шею десятилетнего Гедеона, с другой стороны его за штанину держала трехлетняя Эльза. Еся дежурил у кровати матери, пока Лелька варила на кухне бульон.
– Ребята, – обратилась я к детям, и те немного затихли, – мне нужно посмотреть вашу маму, а вы побудьте пока в одной из комнат, хорошо?
– Она умирает? – пролепетала Эльза и вновь залилась слезами. Ее рыдания подхватили все те, кто был чуть взрослее, а старшие дети смотрели на меня с немым страхом в глазах.
– Никто у меня не умрет, ясно? – в моем голосе было столько уверенности, что дети мгновенно замолчали, поверив. Теперь мне бы и самой себе поверить, так как состояние Клары я еще не видела.
В комнате, где постанывала больная Клара, было темно и прохладно. Зашторенные окна не пропускали ни лучика света.
– Аленка! – шепотом вскричал Еся и, отпустив руку матери, бросился ко мне. – Спаси ее! Как мы без матери-то?
– Все будет хорошо, пойди, проследи за ребятами.
Мальчишка еще дважды обернулся на мать, умоляюще заглянул мне в глаза и выскочил за шторку, отделяющую комнату от кухни.
Я села на край кровати, сюда же поставила корзину с бутылечками. Клара выглядела куда лучше, чем мне описала ее Лелька. Да, на щеках была болезненная бледность, а у кровати стояло ведро, потому что женщину беспрестанно тошнило, но испарины на лбу я не заметила. Клару не трясло, и мне даже показалось, что она несколько переигрывает.
Соседка открыла глаза, когда поняла, что рядом с ней уже не Еся.
– Аленушка, милая моя, – холодные пальцы вцепились в мое запястье. – Колдуй, посмотри, что со мной! Я не готова оставить малышей!
– Что мне сделать? – опешила я.
– Да брось ты, я все знаю. Герда уже делала со мной такое, – Клара хлопнула свободной рукой по своей пышной груди, – вот сюда ладони прикладывала, шептала что-то.
Ее снова стошнило. Я подождала, пока женщина вернется в исходное положение и со вздохом кивнула. Мне нужно просветить Клару, иначе я так и не узнаю, что с ней. Ну а раз Клара уже в курсе моей силы…
– Никому ни слова, – твердо попросила я и приступила к просвечиванию лишь после клятвы молчания. Поклялась женщина одной из средних дочек, чье имя едва вспомнила.
Соседка плакала и стонала, сдерживала рвотные позывы и, когда они проходили, сетовала, что не на кого оставить детей. А я едва не смеялась в голос.
– Клара, вот скажи, – я убрала ладони с ее груди, – у тебя тринадцать детей и все твои, верно?
– Ну конечно мои!
– И рожала их ты сама?
– Ты совсем плоха что ль? – Клара распахнула покрасневшие от слез глаза.
– Ты беременна в четырнадцатый раз и не поняла этого?
– Как беременна? – не поняла женщина.
– Точно так же, как и все предыдущие разы. Не волнуйся, ты не умираешь, а твое состояние нормально в таком положении. Я сварю для тебя особое снадобье, которое снимет симптомы тошноты и слабости. Принесу завтра, а сегодня просто поспи. Еся и Лелька проследят за малышней.
– Наконец-то! – из глаз Клары брызнул новый поток слез. – Я уж думала никогда не дождусь ребеночка!
Я все же не сдержалась и фыркнула в кулак. Не стала снова напоминать, что у нее их уже тринадцать, и как-то раз она перепутала мою дочь с одним из своих детей. Радость Клары была искренней, и я порадовалась вместе с ней.