Вся «решительность» Александра Федоровича обернулась лишь новыми потоками пустой болтовни. Всеобщий развал углублялся. Поскольку Временное правительство признало «право наций на самоопределение», принялись «самоопределяться» национальные окраины.
Финляндия, Эстляндия, Курляндия, Литва, Польша, Украина, Грузия, Сибирь заговорили об автономии, а кто-то уже о независимости. Сепаратизм завелся и в казачьих областях. На Северном Кавказе было не до этого — там местные народы сразу вспомнили давние взаимные счеты, начали грабить и резать друг дружку. Рабочие на заводах и шахтах разболтались, вошли во вкус забастовок, выставляли требования по зарплате, в несколько раз превышающие прибыль предприятий. Крестьяне, пользуясь безвластием, взялись захватывать и делить землю, жечь и грабить помещичьи усадьбы. Уплата налогов прекратилась. Банды дезертиров, уголовников, шпаны приобретали легальный статус — пристраивались под крылышком местных Советов, получая название «милиции» или Красной Гвардии. Каторжник Махно еще летом 1917 г. возглавил Совет в Гуляй-Поле и установил у себя «советскую власть».
В июле-августе уже и иностранцы требовали прекратить анархию. Бьюкенен писал:
«Для нас пришло время сказать откровенно русскому правительству, что мы ожидаем сосредоточения всей энергии на реорганизации армии, на восстановлении дисциплины на фронте и в тылу».
Указывал, что мятеж большевиков дает прекрасный повод решительно расправиться с ними. Аналогичные советы давали и французы. Дескать, революционеры полностью изобличили себя, так чего ж еще ждать? Надо уничтожить Ленина и Троцкого. А Советы разогнать, Клемансо отзывался о них:
«Банда мошенников, оплачиваемых тайными службами Германии, банда германских евреев с более или менее ощутимой русской прослойкой, повторяющая то, что ей было сказано в Берлине»[166].
Но нет, в данном отношении Керенский почему-то проявлял «строптивость». Рекомендациям союзников не следовал. Организовывать суд над арестованными предводителями не стал. И даже партию большевиков не запретил. Она быстро оправлялась от поражения, снова набирала силу.
Ну а надежды русских патриотов связались в это время с Корниловым. Герой войны, талантливый военачальник, решительный противник развала — он казался именно тем человеком, который спасет страну. Вокруг него стали смыкаться офицерство, казачество, самые широкие круги общественности. Государственное совещание, созванное в августе в Москве, стало триумфом генерала. Его встречали восторженно, носили на руках, забрасывали цветами. Либеральные политики, думцы, промышленники обещали поддержку. Спасти страну могла только диктатура. Это признавали и отечественные патриоты, и союзники. И план Корнилова предполагал установление диктатуры. Но не единоличной, а диктатуры правительства. Именно как патриот, он считал, что должен действовать совместно с правительством.
Предлагалось подтянуть в Петроград надежные части, разогнать большевиков, разоружить разложившийся 200-тысячный гарнизон и моряков Кронштадта. Распространить на тыловые районы законы военного времени, реорганизовать армию и твердой рукой довести страну до Учредительного Собрания. Керенский на словах соглашался. Но на деле исполнение плана под разными предлогами тормозил и откладывал. 20 августа немцы в результате частной операции захватили Ригу, русские части бежали почти без боя. Это послужило толчком для патриотов. Теперь и самым нерешительным было ясно, что больше тянуть нельзя. План был еще раз согласован с Керенским, с его представителем Савинковым. И Лавр Георгиевич отдал приказ 3-му конному корпусу и ряду других частей начать движение к Петрограду.
Подчеркнем, что Корнилов вполне устраивал и западных союзников. По своим взглядам он был республиканцем. От него уж никак нельзя было ожидать попыток реставрации монархии — в марте по приказу Временного правительства как раз он осуществлял арест царской семьи. Если такой человек укрепит фронт и тыл, искоренит прогерманскую «пятую колонну», то выглядело логичным, что это принесет сплошную пользу Антанте. Русские снова смогут воевать в полную силу, противник будет сломлен. Но после всех катастроф Россия уже и соперницей не станет, плоды побед благополучно разделятся без нее. Бьюкенен сообщал в Лондон:
«Все мои симпатии на стороне Корнилова… Он руководствуется исключительно патриотическими мотивами».
Делать ставку на Корнилова советовали британскому правительству военный представитель при русской Ставке генерал Батлер, глава английской разведки в России Сэмюэл Гор, заместитель министра иностранных дел лорд Сесиль. И британский военный кабинет прислушался к этим мнениям, принял решение поддержать Лавра Георгиевича. Такого же мнения были в Париже. Французский премьер-министр Рибо указывал послу в Петрограде Нулансу:
«Все союзники чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы Керенский и Корнилов сумели организовать энергичное правительство».
Была выработана и совместная линия. Англия и Франция провели закрытую союзническую конференцию, на которой постановили — поддержать Корнилова[167].
Но события вдруг пошли совсем не по тому сценарию, который требовался русским и, казалось бы, одобрялся Западом. «Согласование» действий Верховного Главнокомандующего с Временным правительством оказалось всего лишь провокацией. 26 августа Керенский поднял шум, что он «раскрыл заговор» и объявил Корнилова «изменником». Причем даже и Временное правительство не приняло сторону министра-председателя! Состоялось бурное заседание, Керенский требовал себе «диктаторских полномочий» для подавления «мятежа» — министры были против, настаивали на мирном урегулировании. Александр Федорович несколько раз хлопал дверью, угрожал, что «уйдет к Советам».
А 27 августа он распустил кабинет, самочинно присвоил себе «диктаторские полномочия», единолично отстранил Корнилова от должности (на что не имел никакого права), потребовал отмены движения войск к Петрограду и назначил Верховным Главнокомандующим самого себя. Корнилов отказался выполнить такой приказ. Выступил с воззванием к народу, заявив, что «правительство снова попало под влияние безответственных организаций». И дополнил приказ командующему армией генералу Крымову — «при необходимости оказать давление на правительство». Хотя какое уж там «правительство»?! Первый его список был, пусть и обманом, утвержден царем. Потом его дважды переформировывали. А теперь Керенский один распустил его и выделывался самостоятельно!
Но особенно ярко выглядит еще один факт. В дни кризиса американский посол Френсис потребовал от Бьюкенена, как дуайена (старейшины) дипломатического корпуса в Петрограде, созвать совещание послов стран, принадлежащих к лагерю Антанты. Собрались дипломаты 11 государств и вынесли решение… поддержать Временное правительство против Корнилова[168]! Да, вот такой сногосшибательный поворот. За Керенского неожиданно заступились США. А правительства Англии и Франции, только несколько дней назад выступавшие за Корнилова, их послы, стоявшие за него горой, сразу же изменили позицию! Закрывая глаза на то, что никакого «Временного правительства» фактически нет, и поддерживают они только Керенского, которого сами же в своих донесениях характеризовали как «демагога», «оппортуниста», на которого «нельзя положиться». Очевидно, кроме явных инструкций дипломаты получили какие-то иные, тайные. Ведь старинная пословица гласит:
«Посол — как осел, что нагрузили, то и везет…»
Зато мнимый мятеж Корнилова стал для Керенского удобным поводом амнистировать настоящих мятежников. Из тюрем были выпущены все лидеры большевиков, арестованные после июльского путча. Троцкого, например, освободили «под залог» — смехотворный, в 3 тыс. руб. Правда, еще взяли подписку, что освобожденные помогут против «контрреволюции». И министр-председатель широко распахнул перед Советами и большевиками двери оружейных складов — началось легальное формирование Красной Гвардии. Но она в общем-то и не понадобилась Железнодорожники под руководством своего меньшевистского профсоюза останавливали воинские эшелоны, отцепляя паровозы, загоняя в тупики на станциях и полустанках. Связь между частями и их командирами была оборвана. Казаки и горцы 3-го конного корпуса не могли понять, в чем же дело — они-то ехали защищать правительство, которое вдруг объявило их мятежниками. К ним хлынули агитаторы: правительственные, меньшевистские, большевистские.
Корнилов, оставшийся в Ставке и оторванный от войск, 1 сентября был арестован. На Юго-Западном фронте арестовали Деникина и еще ряд генералов только за то, что телеграммой правительству выразили солидарность с Лавром Георгиевичем. И Керенский захлебывался «красивыми» фразами: