Читать интересную книгу Избранное - Хаймито Додерер

Между тем у доктора Бахлера на Колоредогассе происходил прием в честь его дочери Моники; Дональд был приглашен на этот прием тоном, исключавшим возможность отказа.

И теперь она шла ему навстречу через две просторные белые прихожие, легко и быстро; справа находилась приемная старика (все еще элегантного и молодцеватого. Нам придется наконец и о нем сказать несколько слов). Она поздоровалась с Дональдом. Они были совсем одни. Он охотно остался бы здесь, в передней, с глазу на глаз с нею. Но надо было идти вперед, и первые попались ему навстречу два бывших члена организационного комитета «Танцевальных вечеров» — Радингер и Мартинек (звучит как наименование фирмы, но это были два конкретных и разных человека). Вообще-то Дональду вскоре стало казаться, что здесь филиал Гольвицеровой виллы — говорили главным образом о вещах, Дональду (и, возможно, двум другим инженерам) не только незнакомых, но и абсолютно безразличных. А как, спрашивается, иначе мог подействовать на этих господ тщательно продуманный инженером Моникой «композитум», вернее, «антипозитум» Зигмунда Фрейда и Отто Вайнингера?

Поскольку здесь весело пили и к тому же ели с разных маленьких тарелочек, то в разговор оказались втянутыми и непосвященные, вернее, они сами вмешались в него, что, впрочем, имело следствие: их стали поучать, они же, разумеется, защищались. Таким образом создалась ситуация, пусть всего на несколько минут (прежде чем участники вновь разбились на мелкие группы), когда все без исключения были уверены, что знают, о чем идет разговор, хотя ничего об этом не знали. В средней гостиной сидело человек пятнадцать, в соседней с ней — еще несколько человек.

Дональд не двигался с места. Мы знаем, что он не был туп доказательство тому хотя бы то, как он окончил высшее учебное заведение. Ему недоставало лишь тех реакций — конечно же, излишних, — которые, однако, могли бы сделать его человеком среди людей. Можно спокойно сказать, что Дональд опережал свое время. Так, например, он ничуть не страшился скуки и вовсе ее не стыдился. Он не испытывал желания изгнать ее из общества или скрыться от нее. Таким людям (нынче мы к ним привыкли) легко дается молчание, хотя бы потому, что они только и умеют молчать. Лишь на высшей ступени молчания мы можем увидеть глубокомыслие; на нижней — только безразличие.

Тут последовало появление доктора Бахлера с супругой. Он быстро шел по комнатам впереди нее и здоровался с молодыми людьми так, словно и сам был из их числа. Белизна его густых волос была, пожалуй, слишком светящейся и чистой, как шкурка кролика. Может быть, это впечатление усиливалось тем, что доктор Бахлер к темному костюму надел сиреневую жилетку. Он был как утренняя заря, ведь он, как и надлежало, засовывал в рот пациентов золото, которое в десятикратном размере изымал из их карманов. Куда же подевалось приданое Риты?! Маленький кошелечек исчез под грудами денег. Доктор Бахлер в глазах кельнеров и извозчиков был поистине героем. Человек, которого все и повсюду знают! Он, например, как нам известно, всегда был щедр к Венидопплерше (она и поныне была консьержкой на Вайсгерберштрассе, только что постаревшей и потому еще более ординарной). В последнее время доктор Бахлер стал отдавать много времени зимнему спорту (тому, что понимали в ту пору под этим выражением). В Земмеринге он специально обучался ходьбе на лыжах.

За ним шла Рита. Она привыкла, что при любой оказии он неучтиво мчится впереди, и с кислой миной семенила за ним.

Вообще же старики недолго пробыли в гостиной. Они зашли поприветствовать гостей Моники и сразу же скрылись: Рита ушла в свои комнаты, щеголеватый доктор Бахлер, уже в шубе и жесткой темной шапке на голове, вывел машину из гаража и уехал в город. Он постоянно ездил в город, почти никогда не оставался дома по вечерам. Надо заметить, что в те времена редко можно было увидеть элегантного господина за рулем. Машину обычно держали те, кто был в состоянии оплатить шофера.

Не будем отрицать, что Дональд здесь много увидел и приметил — прежде всего это относилось к старикам, особенно к доктору Бахлеру; Дональда, например, удивило, что между ним и его дочерью не было ни малейшего сходства. Далее: друзья Моники, казалось бы, состояли из двух не скрещивающихся пород — та, к которой принадлежали Радингер и Мартинек, была ему хорошо знакома и внушала доверие; ей противостоял гольвицерский филиал зоопарка. Надо подчеркнуть, что Дональд мог многое заметить и воспринять, потому что был безучастен, молчалив и сидел неподвижно. Но безучастность не равнозначна объективности, а хоть немного надо же побыть среди людей, если хочешь что-нибудь увидеть. Но воспринимать — не значит что-то в себя вливать, как пиво в трактире. (Пустые головы вопреки смыслу этого выражения не приспособлены что-либо в себя вобрать.) Восприятие двухсторонняя работа; половину ее мы должны проделывать сами, другую, за нас, — человечество. Дональд оставался пассивным. И не до конца воспринял Монику. Достижением это нельзя было назвать.

Она села с ним в уголке и рассказала, что ее дядя, доктор Эптингер, вероятно, мог бы раздобыть для нее квартиру в Хитцинге. Завтра под вечер она пойдет к нему. В котором часу Дональд уходит из конторы? Они могли бы встретиться где-нибудь неподалеку. Знакомо ему кафе «Неженка»? Ну и хорошо, оно как раз расположено на его пути домой, верно ведь?

* * *

Это было то самое кафе «Неженка», где Хвостик когда-то узнал, что Леда была дочерью Фестия, царя Этолии, и супругой царя Спарты Тиндарея, а также скандалезное: «Она внушила страсть Зевсу». Есть ли на свете что-нибудь скромнее немецкого энциклопедического словаря? Разве что госпожа Рита Бахлер.

Дональд не мог видеть Монику, да и что, собственно, он мог видеть? Никогда он не бывал среди людей. Зато теперь «отдельный человек» врос в него, как внезапно искривившееся, обалделое дерево из сада врастает в окно, наполняя собою всю комнату. Но Моника увидела его уже издалека, из окна кафе. Она тотчас же оказалась перед ним, как же иначе, вовремя отплыв от дяди и тетки; Дональду, конечно, следовало бы управиться со всеми делами в конторе. Она так и думала, считаясь с долгим ожиданием, а расторопный кельнер со всех сторон огородил ее газетами. Вот и Дональд появился справа, где широкая Марксергассе впадала в Разумовскигассе. Моника узнала его в тот самый миг, когда он появился, хотя на улице уже темнело. Его высокий рост был словно сигнал. В кафе свет загорелся во многих молочно-белых лунах. Кельнер уже шел вдоль окон с жезлом в руке и сдвигал занавеси. Металлические кольца, чуть позвякивая, легко скользили по медным штангам. Моника не хотела больше смотреть в окно. Вертящаяся дверь пришла в движение, Дональд был уже здесь.

* * *

С тех давних пор, как капитан последовал за своей Драгой, Милонич ежегодно лишь малую часть отпуска проводил в домике на каменистом берегу острова Крк, большую же — в Вене и в австрийских дачных местах. На сей раз Хвостик написал ему о предположительных планах своего путешествия, под конец которого он должен был побывать и в Белграде. Посему Андреас решил пораньше взять отпуск, весной, покуда Пепи еще в Вене.

Отпуск он, собственно говоря, брал у самого себя. Мило давно сделался владельцем большого отеля на улице Короля Милана, в качестве директора которого в свое время приехал в Белград. Десять лет спустя хозяин предложил ему стать пайщиком в деле, а в дальнейшем этот одинокий человек объявил его своим наследником. Наш Милонич принадлежал к людям, которые живут и работают в обстановке всеобщей любви. Это врожденное свойство. Оно воздействует на все мелочи, на все ответвления жизни. И все пропитывает симпатией и удовольствием. Только тот, кто чужд этого свойства, удивляется его постоянству, не позволяющему человеку уклониться от своего пути.

Возможно, что в этом своеобразии судьбы, в ее родственности и гнездилась причина, прочно и долго связывавшая Хвостика и Андреаса. Из окон такой жизни многое начинает казаться глупостью, неразумным препятствием на жизненном пути. Есть счастливцы, которые считают поучительной и свою ловкость, и милость судьбы, озаряющую их жизнь. Они снижают ценность и того и другого.

Хвостик никогда не пользовался регулярными отпусками, хотя мог получить их, когда пожелает. Вообще-то у Роберта Клейтона он мог иметь все, чего бы ни захотел. Но он редко ездил для собственного удовольствия, и то лишь когда оба шефа были на месте и его отсутствие не нарушало хода дел. Однажды он ездил с Робертом в Англию посмотреть завод в Чифлингтоне и познакомился с тамошним своим коллегой, коммерческим директором, неким мистером Сайрусом Смитом, в общем изрядно напоминавшим Хвостика (хоть его и рекомендовал не Милонич!). Удивительное дело, там ему бросилась в глаза своего рода параллель с обоими привратниками, одним в крикетной шапочке из Помп-Хауса и господином Брубеком из Вены. Роберт убедился в этом после обеда, на который был приглашен мистер Смит, когда сидел с обоими у камина. Они, казалось, сразу почувствовали симпатию друг к другу.