Читать интересную книгу По следу Саламандры - Глеб Сердитый

Лена перевела дух между двумя лепешками, освежившись чашкой калиновки.

— А вы разве не закрываетесь на ночь? — поинтересовалась она.

— Ангел судьбы всегда оставляет все двери открытыми для всех и каждого. Человек решает, кого и что пускать в свой дом, — философически пропел шарообразный тенор.

— Золотые слова! — сказала Лена и впилась зубками во второй бутерброд с рыбой, салатом и «поленом».

— Золотые слова, золотые рыбки, под жидким небом морей, — улыбался счастливый обладатель веселых усов, — песня радости…

Проглотив тщательно прожеванный последний кусок и приняв из рук радушного хозяина новый бокал «алоды», Лена сделалась весела и болтлива.

Она зачем–то, поначалу сбивчиво, а потом все более ровно, рассказала, как гостила в доме господина… Она не стала упоминать имени Остина из соображений конспирации… Как ходила к странному лесному человеку, живущему в хозяйском парке у озера, упомянула прогулку под дождем, визит в зловещий храм из черепов и закончила тем, что нигде ей не было еще так легко и весело, как здесь, среди этих зеркал, рыб и чудищ.

Лицо хозяина магазина делалось все более сосредоточенным. Что–то заинтересовало его в этом рассказе. И он спросил о последних действиях Лены: начиная с похода к друиду — сама ли она принимала решения, не направлял ли кто–то ее на этом пути?

Лена задумалась ненадолго.

Уж как–то очень со значением он спросил ее об этом.

Странно, правда?

Ну нет, ответила она, кто же ей может приказать? Все решения в этой жизни она принимает сама.

Ее охватила гордость от осознания этого факта. Она задрала подбородок, торжественно подняла бокал с восхитительным напитком и торжественно выпила большой глоток за самостоятельность.

Чтобы усилить произведенное впечатление, Лена заметила, что некоторые ее действия были отмечены не только самостоятельностью решений, но и более того, были совершены либо наперекор, либо тайком! Вот!

От мамы с папой ушла, хлопнув дверью сама, невзирая и вопреки, из замка свалила погулять сама — потихоньку.

Ей сделалось печально при воспоминании о маме с папой и несколько неловко перед доброй Огустиной, но это не могло омрачить ее позитивного настроя.

Тем более что она намерена вернуться. Сначала вернуться в замок, а потом… А потом совсем вернуться.

Это трудно объяснить, что значит «совсем», но пусть мистер поверит ей на слово, она это сделает.

Милейший Джейми Ксантон Гунн живейшим образом заверил ее, что как раз ему все понятно. Что тут непонятного? Все ясно. Все в согласии с Традицией и не противоречит пророчествам о Деве Озера.

Ну, раз он такой понятливый, заметила хмельная девушка, то это просто прекрасно. Но лично ей всякие пророчества… В общем, у нее своя жизнь, и она намерена строить ее но собственной воле. Она говорила что–то еще, исключительно умное, чего потом вспомнить не могла.

Девушка была преисполнена гордости. Она складно и логично говорила об очень важных вещах. Она поделилась какими–то своими давними откровениями, которые давно метались где–то на грани понимания, но только теперь были ею сформулированы как непреложные законы и правила Вселенной.

Позже она досадовала, что не было возможности записать этот спич на магнитофон. Законов Вселенной, которые она так бойко формулировала, впоследствии она так и не смогла вспомнить.

А здесь, разглагольствуя перед умеющим слушать толстяком она то и дело ловила себя на мысленном восклицании «Какая дельная мысль! Нужно будет как–нибудь сесть и записать ее! Как–нибудь потом…»

Этот монолог и кое–что произошедшее потом имело для Мира самые неожиданные последствия. Результат получился мягко говоря, нелинейный.

Когда в магазин с волшебными окнами вошел новый посетитель в сюртуке цвета кирпича, хозяин отвлекся от Лены и переменился в лице. Его добродушие и благообразие необратимо ушли.

Чем странен или страшен был этот человек? Лена тоже обернулась на вошедшего. Хотя нужды в том не было — в двух зеркалах она видела его в полный рост под разными углами.

Вошедший походил на Клинта Иствуда в «Грязном Гарри». Вот охотничья шляпа легла на прилавок, и качнулось перо, заткнутое за ленточку. На спинке стула повис оливковый плащ…

Что–то знакомое Лена увидела в руке у него, прежде скрывавшееся под плащом… Другой плащ. «Фей», — догадалась смышленая Лена.

— Вы дождались меня, и это хорошо, — сказал Клинт Иствуд, в котором теперь трудно и даже невозможно было признать зловещего и завораживающего крылатого.

Флай расплатился за Лену, и они распрощались с достойным господином Джейми Ксантоном Гунном.

Уже со следующего дня (а магазинчик пользовался популярностью не только в окрестных кварталах, но и во всем Мок–Вэй–Сити) по городу поползли слухи.

Слухи и сплетни в Мире имели хождение наравне с прессой, являя полновесную ей альтернативу, так же как кредитные обязательства синдикатов ходили наравне с золотыми аникорнами лендлордов.

Достойный Джейми Ксантон Гунн утверждал, что к нему в магазин явилась сама Дева Озера, принявшая уже благословение у друида и посвящение в Доме Памяти Песни. Она одарила его пророчествами и откровениями, которые он расшифровывал и толковал так, как ему позволяли знания Традиции и простое разумение.

А потом в магазин зашел фейери! Да–да. Уж он–то, Джейми Гунн, сумеет отличить фейери на расстоянии в стэндард, как тот ни прикидывайся обывателем!

Фейери расплатился за Озерную Деву и увел ее.

Куда?

А вы что, не знаете Традиции?

Это же была знаменательная ночь перед Днем Радужных Крыльев!

Ну, разумеется, он повел ее на побережье, наблюдать за тем, как бестии воздуха соединяются с бестиями пучин.

Это же как–то даже невежественно и странно — полагать что–то другое!

Именно туда! Только туда — на пляж…

* * *

Рейвен за полночь сошел с поезда в предместье столицы.

Архитектурой вокзал «Пэриз–плейс» напоминал мостовое сооружение и был одновременно похож и не похож на вокзал славного города Нэнт. Могучие металлические фермы с огромными заклепками, гранит и кирпич сочетались с вытертым, обнажающим свою жилистую структуру темным деревом. Двери в модерновых завитках переплетов и с обычными толстыми гранеными стеклами двигались, ритмично разевая и захлопывая пасти, пропуская потоки пассажиров.

Суета на перроне, магазинчики, высокорослые городовые с палашами и в высоких шлемах. Городовые ничуть не походили на жандармов Нэнта. В них чувствовалась имперская монументальность, столичная спесь и укорененное ощущение собственной правоты. Щеголеватые и надменные, они не столько служили, сколько олицетворяли власть и вели себя покровительственно.

Рейвен вышел на площадь, заполненную стоящими, подъезжающими и уезжающими извозчиками, паромоторами и омнибусами.

Потоки транспортных средств утекали в улицы, звездою расходящиеся от площади.

Рейвен задрал голову. В центре площади возвышались исполинские ворота — столбы из могучих, клепанных медными полосами брусьев с растопыренной какой–то многоярусной аркой. Грандиозное и совершенно, казалось бы, не функциональное сооружение. Оно возвышалось даже над непомерно высокой эстакадой городской железной дороги — поезда по ней уходили с третьего этажа того же вокзала.

Человек из леса, будто не догадываясь о том, какой переполох вызвал он самим своим присутствием в Мире, пересек площадь по косой, отмел несколько предложений от извозчиков и устремился в перспективы улиц окраины столицы.

Он шел с востока на запад.

Его обступали дома.

Он с интересом рассматривал фонари и колонны…

Широкие улицы, сходившиеся и расходившиеся преимущественно под прямыми углами, весьма его занимали.

Чугунные арки от дома к дому с подвешенными на них шарами электрических фонарей заставили его улыбнуться и иронично–одобрительно покачать головой.

Он свернул на бульвар и пошел между рядами высоких деревьев. Там он присел на скамейку, но вскоре встал и свернул с бульвара на первом же перекрестке.

Здесь его внимание привлекла эстакада городской железной дороги, проходившая по центру улицы.

Под ней был проложен мощеный тротуар, защищенный от непогоды рядами стеклянных листьев, оправленных в металл, что обрамляли двухрядную эстакаду, а по бокам — покрытые гравием проезжие дороги.

Так он некоторое время гулял, казалось, без цели и смысла, правда, двигался все время на запад.

Наконец он, видимо, решил, что достаточно удалился от вокзала и достаточно повертел головой — пора уже избрать некий осмысленный путь.

Вокзал он оставил позади, потому что рассудил, что если бы сам искал себя (на месте жандармов), то именно транспортные узлы сделал бы опорными точками поиска.