Читать интересную книгу Остров Буян - Степан Злобин

— Куда ты?

— С тобой. Словно б по рыбу идем…

Кузина мать вышла за ними затворить ворота и благословила Иванку. Кузя тоже попросил благословения. Мать перекрестила его.

— Дойду до крестного, из Москвы вестку дам, — пошутил Кузя.

— Балуй мне! — досадливо отмахнулась мать.

Иванка и Кузя вышли из посада ранним утром, прежде благовеста к обедне. Кузя шагал не отставая. Они шли лугами, полями и лесами, как вели проселки и тропы, минуя большие дороги…

Ближе к полудню начало припекать, и Кузя взмолился:

— Присядем да легонько закусим. Матка меня всегда в эту пору кормит.

Иванка сжалился над другом и помог ему облегчить суму на кусок сала, полкаравая хлеба да две кружки ежевичного меду. Напившись, наевшись, под сенью леса, в стороне от человеческого жилья, они улеглись отдыхать. Ни комары, ни мошкара не тревожили их богатырского сна, и, кажется, если бы в эту пору хищный лесной зверь у кого-нибудь из двоих откусил ухо, ни один из них не проснулся бы ради таких пустяков…

Когда отдохнули, Иванка хотел распрощаться с другом, но Кузя сказал:

— Пошто ж я думал тебя провожать? Чтобы убечь из дому. Я сам сказал матке и батьке, что не ворочусь. Они веры не дали, мыслили — шуткой. А я и впрямь!

— Осерчает Прохор, — сказал Иванка.

— Рад будет, — возразил Кузя. — Не раз мне батька говорил, чтоб я не был послушным, как девка, за маткин подол не держался б, да и жить ему тяжко — жалованья не платят, гончарню и торговлишку за доимки разорили, недаром из Пскова в Порхов съехал.

— Матка заплачет, — сказал Иванка.

— Жаль мне ее, — согласился Кузя. — Да вдосталь уж я с ней насиделся. Надо людей поглядеть. А дядя Гаврила сказывал, что надо людей поглядеть.

— И пузо свое показать! — подхватил Иванка. — Ну, коли так, идем!

И они пошли.

В вечерних солнечных лучах вился жаворонок, и под песню его Иванка тоже запел. И за Иванкой, хоть и не в лад, но так же громко и весело подхватил Кузя.

4

Иванка смастерил обоим по самострелу, наделал стрел, вырезал по посошку, и так они шли — ни богомольцы, ни воины, ни охотники…

Шли они не спеша, без дорог. Кузя захватил с собой рыбные лесы и бреденек.

— Лето велико впереди, поспеем в Москву, — говорили они оба и подолгу просиживали над озером или рекой.

Наловившись рыбы, хлебали уху, а там и спали на берегу, под небесной крышей.

— Голодно так-то будет, — сказал Кузя, когда кончилось последнее сало, взятое из дому.

— Не пропадем! — пообещал Иванка. Он был уверен, что не пропадет нигде. — Оголодаем — учнем скоморошить, — сказал он.

— Чего бякаешь? Грех! Да я не мочен скоморошить, — отнекнулся Кузя.

— Я тебя обучу — медведем станешь, — рассмеялся Иванка, — а нет — в дьячки тебя сдам над покойниками читать, а сам звонарем буду…

Так, зубоскаля да собирая малину, шли они по лесам. Они миновали погост Дубровны, лежащий на полпути меж Псковом и Новгородом Великим. И, шагая, дорогой Иванка все время пел…

— Что ты поешь все, Иванка? — спросил Кузя, унылый и грустный.

— Чтобы голоду было не чутко. Пою, а как в брюхе ворчит, не слышу.

С голоду им пришлось пристать к помещику и поработать — метать стога, возить сено, косить овсы…

Заработав толику, они двинулись дальше и шли между жидких и тощих хлебов.

Иногда по пути встречались им беглые мужики.

Не раз в непогоду и дождь крестьяне отгоняли от изб Иванку с Кузей. И они понуро шли прочь от негостеприимной двери, не вступая в споры и перебранки, и случалось так, что, подкупленный их покорностью и смирением, хозяин сам выбегал за ними на дождь.

— Робята! — кричал он. — Иди ночевать. С сердцов да с кручины молвил недобро… Экие поборы, а тут сосед убег, за него плати! А тут еще лето далось: то град, то ливень, глянь, робята, хлеб-то лег вполовину, а что стоит — колос пуст, а что не пуст — ржа изъела…

И, несмотря на скудость в доме, делился с ними куском хлеба…

5

Однажды, уже поздно вечером, вдали от людских поселений, Иванку с Кузей захватил дождь. Чтобы было веселей, Иванка запел. Вдруг сзади послышался конский топот и стук колес.

— Эй вы, веселые, куда ночью? — крикнул проезжий.

— К Новугороду, — бойко ответил Иванка.

— Садись, подвезу, что ночью да в дождь месить!

Ребята вскочили в телегу. Проезжий помог подложить сухого сенца и кинул на них рогожку. Усталые, они задремали. На ухабах телегу встряхивало и качало, дождь тихонько пощелкивал о рогожу. Было тихо. Укачиваемый тихой ночной ездой, Иванка заснул. И вдруг очнулся от громкого конского топота. Двое всадников бойкой рысью догнали телегу.

— Гей, стой! — закричал один.

Проезжий отпрукнул лошадь. Телега остановилась.

— Беглого чернеца не встрел? — спросил какой-то знакомый Иванке голос. Иванка не мог припомнить, где и когда его слышал раньше, но дыханье его невольно прервалось. Он никак не ждал, что его могут искать.

— Не встрел, — кратко ответил проезжий.

— Молодой парнишка — волос кудряв, зубы редки, глаза голубые, — услышал Иванка свои приметы.

— Чего он вам всем дался?! На сей неделе в десятый раз все спрошают, — ответил хозяин телеги. — Да вы тут не ищите. Живем в стороне. Я вот своих двоих уловил. Сукины дети бежать хотели, а на них недоимок по три рубли…

— Под плети теперь? — злорадно спросил все тот же знакомый голос, и Иванка узнал наконец собакинского холопа Федоску.

— А как не под плети! — деловито буркнул проезжий и, вдруг охлестнув по крупу конягу, громко воскликнул:

— Ми-ила-ай!..

Телега затарахтела по корням и ухабам. Всадники повернули с проселка в сторону. Но встревоженный неожиданностью Иванка не мог уже больше заснуть…

Вскоре телега остановилась.

— Вставай, скворцы, прилетели в скворешню! — сказал хозяин.

Кузя открыл глаза и потягивался, не сразу поняв, где он и почему спит в телеге.

— Вылазь, вылазь, — ласково проворчал хозяин. — В горнице у меня тесно. Ляжете в подклети.

Он отомкнул замок и впустил их обоих в подклеть. Едва они вошли, дверь захлопнулась и громыхнул засов. Иванка ошалел от неожиданности. Он рванулся назад к двери и затряс ее, от злости не в силах вымолвить слова, когда в темноте послышалась возня и густой голос спросил:

— Сколь дураков новых попалось?

— Двое, — ответил Кузя, смекнув, что речь идет о нем и Иванке.

— Да старых нас шестеро — вот и добро, — пробасил первый. — Ложитесь-ка спать… Не тряси двери, дурак: крепки — не растрясешь!..

Озадаченный Иванка опустился на сено.

— Куды ж мы попали?! — спросил он шепотом Кузю.

— Поди угадай! — прошептал так же тихо Кузя.

— Спать, дураки, спать — все дураки спят, — проворчал тот же голос, что в первый раз.

— Дяденька, да мы где, у кого? — спросил Кузя.

— Я не дяденька, а отец дьякон, — сказал бас, — а где мы, и сам не ведаю… Мыслю, что в чертовой кубышке: каждую ночь сюда черт дураков кидает, как гроши в копилку, а что станет делать — уху ли варить из нас или сало топить, кто знает!

Иванка не мог уснуть. Боясь больше всего за мирское поручение, он выпорол челобитную из полы и тут же в подклети спрятал ее под сено… Под утро отперли клеть и в темноте втолкнули кого-то еще.

Сквозь щели в двери проникли яркие солнечные лучи. В полусвете на сене Иванка с Кузей увидели, кроме себя, еще шестерых людей, которые один за другим просыпались. Иванка и Кузя узнали от них, что ловили их разно, кого — силой, кого — хитростью. Маленький щуплый мужичок вылез из-под сена.

— А-а, вот и еще один! — приветствовал дьякон.

— Я прежде всех тут бывал, — почти хвастливо сказал мужичок. — Меня в третий раз ловят. Я все испытал…

— Чего ж испытал?..

— Клети ставил, избы рубил, телеги делал, а там и убег… Пымали, опять убег! Опять пымали, я — снова!

— Да кто ж ловит?

— А приказчик боярский. Лютей зверя! Кого запорол, кого собаками затравил, а иной и сам убежал в казаки. А приказчик, чтобы перед боярином счет вести, ловит прохожих людей — крестьян ли, гулящих ли, все едино, — имает да кабалит, а зваться велит чужим именем: кой человек помер или сбежал, кличкой его велит называться. А силен станешь — насмерть побьет…

— Тебя же не побили, — сказал дьякон.

— Два раза драли и нынче драть станут, — спокойно сказал мужичок, уверенный, что своей судьбы не минуешь. — А я и сызнова убегу! — заключил он.

Клацнул дверной замок. Все в подклети замолчали и притаились. Дверь распахнулась. В окружении мелкой челяди, состоявшей из пятерых парней с плетьми, засунутыми за кушак рукоятками, освещенный ярким солнечным светом, кормленый и дородный, стоял приказчик, румяный, с широкой русой бородой, в чистой белой рубахе, без шапки.

— Выходи! — повелительно крикнул он.