Зато когда освежившуюся Виррис привели обратно, на прикроватном столике ждал лёгкий перекус, тёплое питьё, вазочка с отборной малиной и букетик ночных фиалок, а горничную Зоратт отпустил досыпать. Снова и снова повторял молчаливой жене, что опасаться его не стоит, а сам изо всех сил сдерживал острую потребность дотронуться, погладить по ярким волосам, а ещё лучше усадить себе на колени и прижать к себе, даря защиту от всего мира. Как же, защитил! При взгляде на синяки и ссадины, пусть и заметно побледневшие, его кулаки сжимались, и сжималось виновато сердце.
— Я сама могу поесть, — тихо возразила Виррис, когда он поднёс к её губам ложку. — И вообще… Лишнее всё это, Бьорд. Как вы можете?
Но Бьорд всё-таки покормил сам, настаивая мягко и деликатно, и…не оскорбительно как-то, хотя вторая рука у неё оставалась вполне рабочей. Как ей теперь шить? Как держать иглу? Её рукоделие, её ремесло, густо замешанное на послушном, отзывчивом даре — то немногое, что приносит радость.
А он всё сидел и сидел рядом, не нарушая личных границ, и с такой искренней заботой делал всё, с чем справилась бы она сама, или при помощи исполнительной горничной. И предлагал выговориться, если Виррис хочет. Виррис не хотела, не хотела ничего, ни вытаскивать наружу весь пережитый стыд и позор, ни тем более говорить о нём.
— Родная моя, вы ни в чём не виноваты. Неужели вы действительно считаете, что я приму на веру все те слова, оскорблявшие вашу честь?
Виррис не выдержала его пронзительного взгляда и разрыдалась.
Он задремал в кресле, после того как рыдания Вир, перемешанные с его тихими словами, стихли. Кажется, она не слышала ни одно из его признаний, но, главное, что сумела успокоиться, позволила укрыть себя одеялом и послушно выпила ещё порцию снадобья Сейлара. Он запомнил, теперь запомнил.
Следующим днём Бьорд находился рядом с ней, лишь ненадолго отлучаясь из спальни. Целитель не настаивал на постельном режиме, но пределы комнат не спешила покидать сама супруга, признавшись, что не готова ни выйти на прогулку, ни показываться на глаза прислуге. Зоратт вздыхал, а Виррис показывал только самую тёплую и ободряющую улыбку. От него хотя бы она не шарахалась как от заразного, и то хорошо. Ни единым словом в произошедшем она не обвинила его. И позволяла мазать свои синяки, замерев под его ласковыми осторожными пальцами и не сводя опасливого взгляда. Это ведь добрый знак, что не прогоняет и позволяет?..
— Мы вылечим вашу руку, — заверял он девушку, не решаясь погладить замотанную в фиксирующие повязки кисть. — Лекарь обещает показать вам упражнения, будете разрабатывать кисть, и всё восстановится, постепенно, дайте только время. Вы снова будете шить, Виррис. И кольцо вам закажем новое, вы же не против? Хотите такое же, хотите любого другого дизайна, выберете по душе.
Она шмыгала носом и кусала губы. Будет, конечно, будет. Она настойчивая в достижении своих целей.
С утра она спросила про племянника.
— Я должна сказать ему спасибо, — неловко выговорила девушка. — Вы…вы оба спасли меня.
— Я уже сказал, от нас обоих, — пробурчал Зоратт.
Но Арви, всё ещё бледный, с огромными тревожными глазами, явился сам. Испытывая к молодому оборотню благодарность за неоценимую помощь… да и за решение столь непростой проблемы, Бьорд тем не менее злился. Это его, Бьорда, жена, и он сам будет тревожиться и заботиться о ней. Да, мучительно ревновал. Но мальчишка проявлял вежливость и участие, не выходил за рамки, и всегда выдержанный, невозмутимый хозяин дома терпел, понимая, что срываться на племяннике глупо. Тем более они почти не разговаривали; Виррис неловко приняла одуряюще пахнущие белые розы, неуверенно улыбнулась, в крайнем смущении ответила на несколько вопросов о самочувствии и взглянула на него всего раз или два.
Сам Арви, поймав Зоратта за пределами виррисовой спальни, предложил перенести свой отъезд, предложил помощь и любую поддержку. Но на отзывчивость юноши так и тянуло ответить резко, и Бьорд, стараясь не обращать внимания на тяжесть на сердце, только неопределённо пожал плечами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
На ночь он устроился спать возле Вир. Сейлар, заглянувший к госпоже и вечером, заверил мужчину, что крепкий спокойный сон и спокойная обстановка делают своё дело: нервы у неё крепкие, с пережитым потрясением справляется неплохо. Бьорд воспользовался купальней в комнатах Виррис, нацепил домашние брюки и рубашку, не очень комфортные для сна, но менее смущающие, нежели пижама, и с внутренним трепетом опустился на всегда пустующую половину кровати. Поправил девушке одеяло, убрал с шеи непослушные пламенно-рыжие прядки. Во сне она такая нежная, беззащитная. Обнять и не выпускать из рук никогда. У него хватит сил оберегать её.
Со вздохом мужчина убрал руки, вытягиваясь рядом; в чувствительные по-звериному ноздри бил малиновый запах с тонкой травяной ноткой. Ему оставалось лишь завернуться в мягкое покрывало и постараться уснуть. Не скоро ещё посчастливится спать с Вир вот так, близко-близко, почти как настоящий муж; им снова требуется время.
Она спала почти спокойно, лишь изредка вздрагивая, и тогда он протягивал ладонь к её плечу и посылал мягкие нежные импульсы, и Вир снова затихала, дыхание становилось ровным. Она крепкая девочка, его жена-понарошку, пока ещё понарошку. Всё забудется, он поможет ей забыть, привыкнуть, поверить. Виррис будет улыбаться как прежде, и совместным верховым прогулкам быть. И совместным ночам, настоящим.
Под утро девушка сама прижалась к нему, ища защиты и спасения от тревожного сна, и он обнял её, мягкую, пахнущую сладкой летней ягодой, наслаждаясь сонным сопением. Сон, и без того рваный, слетел с него окончательно; Зоратт поглаживал её спину, перебирал длинные рыжие пряди, через каждое касание посылая успокаивающий импульс, мысленно уговаривая забыть и не бояться. Позволил себе легчайшие прикосновения губ к девичьему виску. Почти ненастоящие. Вир шевельнулась в его руках, обдала тёплым дыханием ключицу, и захотелось жмуриться большим довольным котом. Немного доверия, пусть и во сне. Пусть так, он рад и такой просьбе о защите. Она вздохнула расслабленно, с ощутимым успокоением. Крохотные, настороженные шажочки Вир навстречу ему уже делала. Он ждал новых, как же он их ждал.
Совсем не хотелось думать о последствиях их с Арви самосуда, о том, что делать, если они всё же проявили недостаточно осторожности. Чуть позже. Сейчас только он и Виррис, и её тёплая бархатистая кожа. И улыбка сквозь сон. Бьорд выдохнул, позволяя себе помечтать.
— Не отпускай меня, — пробормотала жена в распахнутый ворот его рубашки. — Арви…
Она бежала через бескрайнее поле, то и дело оглядываясь назад. По спине били тяжёлые, перевитые лентами рыжие пряди, длинный подол платья то и дело выскальзывал из рук и путался в ногах. Её догонял снисходительный смех, переходящий в издевательский гогот, и всей тяжестью падала темнота. Но, перед тем, как закричать, её будто накрывало большой ладонью, отрезая от преследователей и ударов в лицо. Мягкие, полные уверенной силы прикосновения дарили покой и облегчение; казалось, протяни руку — и пальцы утонут в густом мехе, серебристо-белым в тёмное пятнышко.
Мутные, угольно-чёрные сны долгой ночи сменились светлыми солнечными вставками. И там, залитая золотым солнцем, рядом с Виррис бесшумно бежала большая светлая-светлая тень. Ортейр поворачивал крупную усатую морду, заглядывал в лицо тёмными, почти чёрными глазами. Виррис запускала пальцы в плюшевый мех и улыбалась. Картинка сна сменилась: спальня и первые лучи солнца, заглядывающие сквозь неплотно прикрытые гардины. Зверь лежал рядом, и в его присутствии не было ничего предосудительного. От большой снежной кошки шло тепло, а лапы, способные с одного удара сломать хрупкое человеческое тельце подобно кукле, заключили её в уютный кокон. И ей так хорошо рядом с ним, сильным, горячим, обволакивающим своей защитой. Совсем не холодно, больше не страшно, и хочется оставаться в таком положении долго-долго.