Во второй половине августа фюрер перебрался в Берхтесгаден. Там в Бергхофе состоялась первая историческая встреча Адольфа Гитлера и сэра Невилла Чемберлена. Вместе с рейхсминистром иностранных дел на этой встрече довелось присутствовать и мне. Помню, что визит премьер—министра Британской империи произвел на меня неизгладимое впечатление. Как и всегда в ходе политических визитов и встреч, фигура начальника штаба ОКВ призвана была демонстрировать присутствующим «постоянную боеготовность немецких вооруженных сил», но в самих переговорах я участия не принимал и чувствовал себя здесь совершенно лишним. Тем не менее мне было интересно познакомиться с ведущими политиками Европы и обменяться с ними парой любезных фраз. Я уехал из Бергхофа вслед за Чемберленом. Судя по всему, Гитлер остался недоволен результатами переговоров.
Как обычно, в начале сентября состоялся очередной съезд партии. На этот раз он одновременно служил прикрытием развертывания войск. Дивизии выдвигались к германо—чешской границе (для маскировки некоторые части разворачивались в противоположном направлении) — на учебные полигоны и пункты временной дислокации, расположенные на этот раз таким образом, чтобы в любой момент занять исходные позиции согласно планам операции «Грюн».
Незадолго до этого я встретился с майором Бернхардом фон Лоссбергом, откомандированным в штаб оперативного руководства ОКВ из генштаба сухопутных войск.
В его мюнхенской квартире мы совместными усилиями начертили план—график операции «Грюн» для армии и люфтваффе и регулярно вносили в него соответствующие изменения оперативной обстановки, маршруты передвижения войсковых частей, перебазирования эскадрилий, изданные приказы и т. д.
Не остались без внимания и следующие вопросы:
1. До каких пор можно осуществлять скрытую передислокацию войск или же маскировать их выдвижение к границе?
2. До какого срока операция обратима, т. е. можно приостановить передислокацию войск?
Это был своего рода календарный план с учетом политических мероприятий, предусмотренных Гитлером, и собственно военная часть операции. Текущая оперативная информация поступала от Йодля, поддерживавшего тесный контакт со штабами трех составных частей. Гитлеру требовалось только назначить день «X».
Когда я докладывал фюреру о подготовке и проведении операции, разложив на его рабочем столе склеенный из нескольких чертежных листов «план—программу», он остался в высшей степени доволен как формой изложения, так и содержанием, поскольку наш график позволял вести ежедневный учет и контроль уже проведенных мероприятий и тех, которые предстояло осуществить в ближайшем будущем. Я впервые побывал в мюнхенской квартире Адольфа Гитлера в многоэтажном доме на Принцрегентштрассе. После завтрака в ближайшем ресторане мы с Лоссбергом совершили стремительный марш—бросок через пол—Германии по имперской автостраде и уже во второй половине дня были в Берлине.
На съезде НСДАП в Нюрнберге, куда я был приглашен и в этом году, Гитлер спросил меня, внес ли генеральный штаб сухопутной армии необходимые изменения в план операции в соответствии с его указаниями. Я связался с Гальдером, который сообщил, что изменения не внесены, поскольку к моменту получения указаний соответствующие приказы уже были спущены в войска. Я испросил у фюрера разрешения самому вылететь в Берлин для серьезного разговора с Браухичем — в прямом соответствии с требованиями секретности вести подобного рода переговоры по телефону было крайне нежелательно — и решил не возвращаться в Нюрнберг до окончательного решения вопроса.
Мы переговорили наедине, и Браухич проникся двусмысленностью ситуации, в которой мы оба с ним оказались. Генерал пообещал незамедлительно встретиться с Гальдером. Через два часа, когда я уже начал готовиться к обратному полету в Нюрнберг, позвонил Браухич и заявил: «Внести изменения решительно невозможно — так и передайте Гитлеру…»
Я слишком хорошо знал фюрера, чтобы усомниться в том, какую это может вызвать реакцию с его стороны. Так и произошло. На следующий день Гитлер срочно вызвал Браухича и Гальдера в Нюрнберг; совещание началось поздно вечером в конференц—зале гостиницы «Немецкий двор» и закончилось далеко за полночь. В ходе обстоятельного доклада об оперативной обстановке на фронте предстоящего вторжения, боевом использовании «тяжелой кавалерии XX века» — танковых соединений и пр. я неоднократно демонстрировал упрямцам готовность к компромиссу и создавал все предпосылки для того, чтобы они с честью вышли из пренеприятнейшей ситуации. Увы, все мои попытки остались втуне. Однако больше всего мне было жаль потерянных часов драгоценного ночного сна, поскольку я приблизительно представлял себе, чем должно закончиться начавшееся в спокойной и деловой обстановке совещание. Около 03.00 Адольф Гитлер потерял последние остатки терпения и в резкой форме потребовал прекратить бесплодную болтовню и безоговорочно выполнить его приказ о концентрации танковых соединений для предстоящего прорыва в направлении на Пильзен. После этих слов фюрер, холодно попрощавшись, покинул нас.
Первым нарушил молчание Гальдер и дрожащим от негодования голосом спросил: «Да чего же он, в самом деле, добивается?» Этот непробиваемый «генштабовский апломб» возмутил меня настолько, что я не удержался от колкости: «Право слово, если вы до сих пор этого так и не поняли, мне вас искренне жаль…»
«Раскаявшийся» Браухич энергично взялся за дело: ему потребовалось не так уж и много времени, чтобы привести планы операции в соответствие с требованиями фюрера и отправить приказ в войска. Пока Гальдер вносил необходимые изменения, я спросил Браухича:
«Зачем вы сражаетесь с ветряными мельницами? Неужели вы не понимаете, что дело не стоит и выеденного яйца, и, по большому счету, даже и речи не может идти о развертывании активных боевых действий. Вы умудрились обострить ситуацию даже там, где ее конечный итог был заведомо предрешен. Поймите, непременно настанет день и час, когда от одного вашего веского слова будет зависеть судьба армии и рейха, но к тому времени в бесплодных стычках вы окончательно потеряете авторитет в глазах Гитлера…»
Я подробно остановился на описании этого эпизода только для того, чтобы объяснить, в каких условиях приходилось работать людям из ближайшего окружения Адольфа Гитлера. Фюрер не признавал никаких авторитетов и советников. Если он принимал определенное решение, то не останавливался ни перед кем и ни перед чем, сметая всех и все на своем пути…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});