Читать интересную книгу Русская троица ХХ века: Ленин,Троцкий,Сталин - Виктор Бондарев

А что же третий вождь? У многих, если не у большинства осетин можно заметить весьма своеобразное отношение к фигуре Сталина: когда речь заходит о великих свершениях и исторических победах, то он «весь наш», брат по крови. В записках одного отставного генерала из этой нации даже довелось прочесть, что пару раз Иосиф Виссарионович заговаривал с ним по-осетински, не то что совсем бегло, но довольно свободно. А вспомнят про жестокости и преступления — тут Сталин персонифицируется как чужак, «настоящий кекел» (так в Осетии и некоторых других областях Кавказа прозывают почему-то всех грузин, при том что у них самих это слово неясной этимологии и довольно прихотливой семантики подразумевает только женский пол).

Можно допустить, что сравнение со ним, приди такое в голову кому-нибудь, вполне бы импонировало югоосетинскому президенту Кокойты, одному из тройки разрушителей статус-кво вокруг Цхинвала, на который за все годы своего правления не покушался Шеварднадзе, и ответственному исполнителю окончательной этнической чистки в регионе. Но увы!..

…В результате удара тупым аппаратом

Очень похоже все было и в Советской России по окончании главных битв Гражданской войны. До этого времени действия Ленина, Троцкого и Сталина еще можно рассматривать по отдельности; да они и находились в разных местах, и встречались все вместе нечасто. Предсовнаркома из Москвы и ближайших окрестностей не выезжал, двое других кочевали по фронтам необъятной родины. Но с 1921 года важнейшим содержанием политической жизни, по сути, определившим будущее державы, становятся личные противостояния или коалиции внутри этой троицы.

В стране кризис, полыхают крестьянские восстания, где-то идет последние бои, еще не добита оппозиция бывших союзников, страшный голод и разруха. Но главное происходит наверху, вокруг нового трона, который воздвигли большевики. Там велась не просто борьба за первенство. Новоиспеченная элита искала магистральный путь страны и лидера, лучше всех других подходящего к следованию именно этим путем. И обрела их, хотя не с первого шага.

Загвоздка оказалась в том, что самым мощным фактором единения в тяжелейший период войны служил как раз Лев Троцкий. В большевистскую команду бывший противник пришел со стороны, когда там уже сложилась система отношений и лидерство Ленина, за которое он боролся столько лет, было бесспорным фактом. Успешный захват власти, удачный в конечном итоге исход Брестского мира закрепили репутацию «вождя и пророка», а победа в Гражданской войне вознесла ее до заоблачных высот. Но параллельно — и не в меньшей мере — рос авторитет Троцкого. Это тоже работало на сплочение ленинцев, прекрасно понимавших, что в случае ослабления старого лидера с новым им будет труднее.

Как только отступила угроза поражения, политический кризис в условиях диктатуры «пролетариата», то есть единственной партии, превратился во внутрипартийный. Острых проблем несколько, на первый план временно — до Кронштадтского мятежа выходит «дискуссия о профсоюзах», послужившая скорее поводом на фоне разрухи и народных восстаний. И здесь, впервые за долгий срок, Лев Давидович публично обозначает свое несогласие с Владимиром Ильичем.

Это вовсе не было реальной схваткой двух лидеров: скорее, наркомвоенмор, упоенный своими подвигами в продвижении советской власти и важностью новых задач (в тот момент он разруливап сложнейшую транспортную проблему страны) просто решил слегка поиграть мускулами, то есть интеллектом. Он поглядывает свысока на товарищей, как бы невзначай бросая лозунг перетряхивания профсоюзов, на съезде участвует в обсуждении как «старший», снисходительно объясняя «мелюзге» свою позицию. Да и некогда ему рассусоливать — он сейчас же уезжает подавлять мятеж в Кронштадте. И вот тут происходит такое, чего Троцкий не сумел понять и объяснить до конца своих дней: пока он разбирался с матросами, партия нанесла ему сокрушительное аппаратное поражение.

Внешне все выглядело как разгром «рабочей оппозиции — «децистов»», то есть сложившейся пару лет назад группы последовательных сторонников демократического централизма, который они противопоставляли бюрократическому, требуя передать управление хозяйством профсоюзам. Кстати, в принятой совсем незадолго до того, на VIII съезде, второй программе партии содержится именно такое положение (п.5 «В области экономической»): «Будучи уже, согласно законов Советской республики и установившейся практики, участниками всех местных и центральных органов управления промышленностью, профессиональные союзы должны прийти к фактическому сосредоточению в своих руках всего управления народным хозяйством как единым целым».

А уже на X съезде «синдикалистов» размазывают по стенке, и не только как противников экономической политики партии. Принимается резолюция, запрещающая фракции, что имело принципиальнейшее значение для будущих политических междоусобиц: «Съезд предписывает немедленно распустить все без изъятия, образовавшиеся на той или иной платформе, группы и поручает всем организациям строжайше следить за недопущением каких-либо фракционных выступлений. Неисполнение этого постановления съезда должно вести за собой безусловное и немедленное исключение из партии». По сути, это было дальнейшим свертыванием любых форм демократии, что наряду с нэпом, собственно, и считается главным результатом этого партийного форума. На требования «рабочей оппозиции» съезд ответил, что профсоюзы и так играют большую роль в советских учреждениях. Кроме того, они еще не освободились от «цеховой узости», значит, реальная экономическая власть должна оставаться у РКП(б).

Интересный штрих в понимание «фона» этих политических процессов вносит личная переписка Ленина со старым большевиком, пермским рабочим Гавриилом Мясниковым, чьим главным следом в истории остался расстрел великого князя Михаила в 1918 году и самолично сочиненная об этом брошюра под названием «Философия убийства». В начале 20-х Мясников был самым авторитетным из лидеров «рабочей группы», по многим позициям солидаризировавшейся с привластными интеллигентами-«децистами». Его сторонники, в частности, добивались «свободы слова для всех, от анархистов до монархистов».

Ильич попытался дружески убедить оппозиционера: «Мы ясно видим факт: «свобода печати» означает на деле немедленную покупку международной буржуазией сотни и тысячи кадетских, эсеровских и меньшевистских писателей и организацию их пропаганды, их борьбы против нас». Мясников оставался непреклонным: «Не верите вы в силу рабочего класса, не верите вы в его классовую политику, а верите в чиновников — вот ваша беда, — отвечал он вождю. — Вы разве не знаете, что за такой разговор, какой веду я, не одна сотня и тысяча пролетариев сидит в тюрьме и ни одного буржуа не сидит, который так и вопроса ставить не будет? Если я хожу на воле, то потому, что я коммунист 15 лет, который свои коммунистические взгляды омыл страданиями, и ко всему этому меня знает рабочая масса, а если бы этого не было, а был бы я просто слесарь-коммунист того же завода, то где же бы я был? В Чека или больше того, меня бы «бежали», как некогда я «бежал» Михаила Романова, как «бежали» Люксембург, Либкнехта. Еще раз, вы замахиваетесь на буржуазию, а у меня кровь из зубов, а скулы трещат у нас, рабочих».

Потом философа-убийцу арестовывали не раз, и в конце концов сослали в Армению. Однако сбежать ему удалось не в страдательном залоге, переплыв бурный Араке. Добравшись из Персии в Париж, Мясников продолжал писать брошюры, в которых разоблачал сразу Сталина, Троцкого и Бухарина. На свою беду, под конец Великой Отечественной он решил все-таки вернуться на родину, и тут уж «бежали» его — а реабилитировали только при Путине…

Итак, меняется принципиально расклад сил в руководящих органах. По «качеству» занимаемых должностей между IX и X съездами ленинцы стоят явно выше, но по количеству аппаратных позиций «троцкисты» держат паритет 8:8. О более-менее равном соотношении сил упоминал и Сталин.

После X съезда Троцкий в партийном руководстве остался один-одинешенек. Все остальные — ветераны ленинской гвардии или уже новые «люди Сталина». Пятнадцать на одного — разгром полный и, как подтвердила история, окончательный. Вот это действительно был «Великий перелом»! Видимые свидетельства краха — дело лишь времени. Да, у него пока остается армия, и личный рейтинг среди партийной элиты близок к стопроцентному. Кстати, принятие на том же съезде новой экономической политики, которую ранее предлагал Троцкий, в очередной раз засвидетельствовало его позиции интеллектуального лидера. Может, эти почести дезориентировали самого Льва Давидовича? Уже через год он будет обложен со всех сторон, а вскоре затравлен вконец.

Кто же решил исход борьбы на X съезде — Сталин со своими аппаратными маневрами? Он наверняка проявил активность, и его кадры — Молотов, Куйбышев — уже добрались до самых верхов. Но Сталин тогда еще не контролировал аппарат, следовательно, ведущая роль в «троцкистском погроме» могла принадлежать только Ленину.